своими знаменами. Под теми самыми знаменами, которые Лу не нашел, как ни старался. Полковник Оливейра был мертв, и раны на его теле говорили о том, какой страшной была его смерть. Погибло и большинство других офицеров батальона.
Зато офицерский состав Ирландской королевской роты сохранился полностью. Французы, как выяснилось, даже не попытались захватить воротную башню. Они прошли через ворота, разгромили и разграбили форт, но ее почему-то не тронули. Мало того, уходя, враг не удосужился прихватить лошадей из офицерской конюшни, расположенной по соседству с караулкой.
– Мы заперли двери, – так объяснил лорд Кили свое и офицеров спасение.
– И лягушатники не пытались их снести? – с откровенным недоверием спросил Шарп.
– Осторожнее в предположениях, капитан, – оборвал его Кили.
Шарп отреагировал, как собака, почуявшая запах крови.
– Слушай, ты, сучонок! – взбеленился он. – Я поднялся снизу, из сточной канавы, и, если для того, чтобы сделать еще шаг, придется драться с тобой, я буду драться! Выпущу из тебя кишки, пьяная скотина, а потом скормлю их собакам твоей шлюхи. – Он надвинулся на Кили, и тот, напуганный яростью стрелка, отшатнулся. – И я подозреваю, – продолжил Шарп, – что кто-то из твоих дружков открыл ворота лягушатникам и поэтому они вас не тронули… милорд. – Последнее слово он произнес со всем возможным презрением. – Они не хотели убивать своих друзей заодно со своими врагами. И не говори мне, что я не прав! – Шарп продолжал наступать, обрушивая на Кили злобные обвинения, чем уже привлек внимание и своих стрелков, и гвардейцев. – Ты сказал вчера, что разобьешь врага без моей помощи. – Шарп схватил Кили за плечо и дернул так, что лорд с трудом сохранил равновесие. – Но ты даже не дрался, ублюдок! Ты прятался в башне, пока твои люди дрались за тебя!
Кили дотронулся до эфеса.
– Хотите дуэль, Шарп? – спросил он, горя от возмущения.
Мало того, что его оскорбили на глазах у всех, что его достоинство было попрано, – он и сам понимал, что заслужил презрение, однако гордость не позволяла это признать гласно. Казалось, Кили отвесит обидчику пощечину, но он удовлетворился словами:
– Я пришлю секунданта.
– Ну уж нет! К дьяволу твоего секунданта, милорд! Хочешь драться со мной, дерись прямо сейчас. Здесь. На этом месте! И мне наплевать, каким оружием драться. Палаши, пистолеты, мушкеты, винтовки, штыки, кулаки, ноги… – Шарп снова пошел на Кили, который снова отступил. – Я вгоню тебя в землю, милорд, выбью потроха из твоей трусливой шкуры, но только здесь и сейчас. Здесь! Сейчас! – Шарп не ожидал, что выйдет из себя, но, когда это случилось, сожалеть не стал.
Ошеломленный натиском, Кили выглядел растерянным и беспомощным перед лицом ярости, о существовании которой он и не подозревал.
– Я не стану драться как дикарь, – возразил лорд.
– Ты вообще не станешь драться, – сказал Шарп и рассмеялся аристократу в лицо. – Беги, милорд. Проваливай. Я с тобой закончил.
Униженный и опозоренный, Кили попытался сохранить остатки достоинства, но покраснел, когда некоторые из наблюдавших эту сцену отреагировали одобрительными возгласами. Шарп крикнул им, чтобы заткнулись, и повернулся к Харперу.
– Эти французы не пытались захватить башню, – сказал он, – потому что знали: там, внутри, их друзья. Даже коней не увели.
– Похоже, что так, – согласился Харпер и посмотрел вслед Кили. – А он трус, да?
– Трус, – согласился Шарп.
– Но капитан Лейси говорит, сэр, – продолжил Харпер, – что это его светлость не отказывался идти в бой. Его женщина сказала, что французы не знают, есть кто-то в башне или нет, а значит, нужно просто отсидеться.
– Женщина отдает приказы? – фыркнул Шарп.
Харпер пожал плечами:
– Женщина на редкость сильная и решительная, сэр. Капитан Лейси говорит, что она наблюдала за боем с удовольствием.
– Я бы эту ведьму на костре поджарил, вот что я тебе скажу, – сказал Шарп. – Чертова шлюха, будь она проклята!
– Кого проклинаете, Шарп? – спросил Рансимен, но ответа ждать не стал.
Вместо этого полковник, у которого наконец появилась настоящая военная история, принялся описывать, как пережил нападение. Судя по всему, Рансимен просто запер дверь и укрылся за ящиками с боеприпасами, которые сложил в его комнате Шарп. Но теперь, средь бела дня, он приписал свое спасение вмешательству Божественного провидения, а не удачному выбору убежища.
– Быть может, у меня более высокое предназначение, а, Шарп? Моя матушка всегда в это верила. Как еще вы объясните мое спасение?
У Шарпа было объяснение: французам приказали не трогать воротную башню. Но делиться своим мнением он благоразумно не стал.
– Я просто рад, что вы живы, генерал, – сказал он.
– Я бы дорого им обошелся, Шарп! У меня были при себе два двуствольных пистолета! Поверьте, никто бы не сказал, что Рансимен ушел в вечность один! – Полковник поежился, вероятно вспомнив ужасы прошедшей ночи. – Кстати, что с завтраком? – спросил он, желая поднять настроение.
– Спросите у повара лорда Кили, генерал. Не далее как десять минут назад он жарил бекон; сомневаюсь, что у его светлости хороший аппетит. Я только что предложил этому трусу драться.
Рансимен уставился на Шарпа округлившимися глазами:
– Что?! Что вы сделали?! Вызвали его на поединок? Разве не знаете, что дуэли в армии запрещены?
– Я не говорил ни о каком поединке, генерал. Я просто пообещал выбить из него дерьмо здесь и сейчас, но ему, похоже, не до этого.
Рансимен покачал головой:
– Господи, Шарп! Ну и ну! Вы наверняка плохо кончите. Мне будет жаль, когда это случится. Какой же вы негодник! Бекон, говорите? У повара лорда Кили?
Рансимен двинулся прочь переваливающейся утиной походкой, и Шарп проводил его взглядом.
– Лет через десять, Пэт, события этой ночи станут героической легендой. О том, как вооруженный до зубов генерал Рансимен спас форт и отразил наступление бригады Лу.
– Ранси – безобидный болтун, – сказал Харпер.
– Безобидный, – согласился Шарп, – до тех пор, пока держишь дурака от беды подальше. А я почти не удержал, ведь так?
– Вы, сэр? Да ничего такого.
– Нет, Пэт. Я просчитался. Проморгал. Не думал, что Лу перехитрит меня. Не втолковал Оливейре, как на самом деле обстоят дела. И не понял, что казармы – это ловушка. – Шарп поморщился, вспомнив зловонную, душную, пыльную темноту и жуткие скребущие звуки на крыше, когда французы пробивались через кладку. – Нас спасло только то, что какой-то бедолага поджег подводу с боеприпасами. Не мы победили Лу. Лу разбил нас.
– Но мы живы, сэр.
– И Лу жив, Пэт. Лу жив, чтоб ему в аду сгореть.
Том Джеррард был мертв, хотя Шарп и не сразу узнал друга, чье тело изуродовал огонь. Джеррард лежал вниз лицом посередине выжженного до черноты
