Последнего мужчину в ее жизни будут звать Морис Темпельсман. Они проживут вместе четырнадцать лет.
Он ее ровесник, нажил состояние торговлей бриллиантами. Они знакомы с давних пор, когда он работал у президента Кеннеди советником по африканским делам и вместе с женой часто бывал в Белом доме. Сначала он был просто другом Джеки, консультировал ее по финансовым вопросам (он увеличил ее состояние в десять раз), потом стал ее возлюбленным и компаньоном. Бельгиец, родившийся в Антверпене, Морис разговаривал с Джеки по-французски. Это еще больше сближало их и, что было немаловажно для Джеки, вносило в их отношения европейскую ноту.
Люди называли его «Онассисом для бедных», но Джеки не обращала на это внимания. «Я восхищаюсь Морисом, его волей и его успехами, и всей душой надеюсь, что моя известность не оттолкнет его от меня». Маленький, тучный, лысый, он курит сигары, коллекционирует произведения искусства и, словно фокусник, делает из одного миллиона десять. У них общие вкусы, они катаются на лодке, совершают морские путешествия (хотя рядом с «Кристиной» их яхта кажется просто шлюпкой под парусом), беседуют о литературе и искусстве, слушают оперы, ужинают в маленьких ресторанчиках, не вызывая шумихи. Он окружает ее лаской и вниманием. Конечно, он не так красив и не так знаменит, как Джон, не так влиятелен и не так неотразим, как Ари, — ну и пусть! С ним Джеки познает иное счастье, нежное и простое.
Некий наблюдатель, пожелавший остаться неизвестным, был потрясен, встретив ее однажды в обычном кафе, «забегаловке, где подавали гамбургеры. Она сидела за стойкой! И читала «Нью-Йорк Мэгэзин». На ней был серо-бежевый непромокаемый плащ, и она ела сандвич».
Ей за пятьдесят, и она, по-видимому, примирилась с жизнью и с людьми. Обрела душевное равновесие, нашла свое счастье, не омраченное даже тем обстоятельством, что Морис Темпельсман женат и супруга не дает ему развода. Он живет с Джеки, сопровождает ее в путешествиях, выезжает с ней в свет, Кэролайн и Джон привязались к нему. У нее наконец-то есть нормальная семья.
Последние годы жизни Джеки пройдут спокойно. Иногда ей, правда, еще приходится сражаться с фотографами, которые преследуют ее по пятам, и с фирмами, которые без разрешения используют фото- и телекадры с ее изображением. Как и прежде, она не желает, чтобы кто бы то ни было совал нос в ее дела, и яростно отстаивает свое право на неприкосновенность частной жизни. Она не простила тем, кто ее обидел. Такой уж у нее характер: однажды поняв, что ее предали, она будет помнить это до конца. Ее изумительная память хранит всё, и в особенности — нанесенные ей оскорбления.
Она установила для себя удобный ритм жизни. Встает в семь утра и час прогуливается в Центральном парке с Морисом Темпельсманом. «Я видела ее в парке каждый день, — рассказывает нью-йоркская приятельница Джеки. — Она была одета кое-как, укутана в шали и шарфы, поверх всего — старая куртка, на голове берет. Ее можно было принять за бродяжку, но лицо у нее при этом сияло от счастья, и даже в таком странном наряде она казалась красивой и не похожей ни на кого…»
Потом она переодевается и едет на работу. Она уже вполне освоила профессию редактора, выпускает фотоальбомы, книги по истории, биографии знаменитостей, американские и переводные романы. Она готова встречаться с авторами в любое время и с каждым разговаривает так, словно перед ней — восьмое чудо света. Это не притворство: она действительно умеет слушать, ей нравится узнавать новое.
Когда у тех, кто ей дорог, случается беда, она без промедления спешит на помощь. «На Джеки всегда можно было положиться в трудную минуту, — рассказывает ее подруга Сильвия Блейк. — Бывало так, что она подолгу не давала о себе знать, но, если вдруг что-то случалось, она тут же оказывалась рядом. Когда в 1936 году умерла моя мать, Джеки стала часто навещать меня. Невозможно было быть более ласковой, внимательной, любящей и тактичной, чем она…»
Когда у Дженет Очинклос обнаруживается болезнь Альцгеймера, Джеки, забыв старые обиды, занимается ее лечением, терпеливо ухаживает за нею.
Джеки становится бабушкой: у Кэролайн родились трое детей — Роз, Татьяна и Джек. Она с удовольствием возится с внуками. Раз в неделю забирает их на целый день, гуляет и играет с ними в Центральном парке. Она проводит с ними отпуск в доме, который купила (и самостоятельно обставила) на острове Мартас Виньярд. «Мой домик, мой чудесный домик», — в восторге повторяет она.
О счастливых людях мало что можно рассказать, и Джеки в этом смысле — не исключение. Нет больше прекрасного принца, который пробудил бы в ней мечты и заставил бы страдать, нет больше убийц, притаившихся в засаде, нет больше ни злых языков, осуждавших ее без всякой жалости, ни порочащих слухов и сплетен, имевших целью загубить ее репутацию.
В феврале 1994 года шестидесятичетырехлетняя Джеки, все еще красивая и обворожительная, узнаёт, что у нее рак лимфатических желез. Она ложится в больницу, проходит курс химиотерапии, затем, когда становится ясно, что болезнь неизлечима, просит отпустить ее домой. И составляет завещание, которое американский экономический журнал «Форбс» назовет образцовым. Она никого не забыла: в завещании упомянуты все, кто любил ее, все, кто служил ей. Свое имущество она оставляет главным образом Джону и Кэролайн, однако часть его достанется племянникам и внукам, а еще — фонду Кей-Джи (от «Кэролайн» и «Джона»), который будет финансировать «различные проекты, имеющие целью духовно возвысить человечество или облегчить его страдания». Таков был ответ Принцессы тем, кто при жизни называл ее жадной и эгоистичной!
В четверг, десятого мая 1994 года, окруженная детьми и близкими, Джеки уходит из этого мира. Американский народ скорбит: он потерял свою королеву, свою принцессу, свою герцогиню. О ней одной было написано и успешно реализовано больше газетных статей, сценариев и книг, чем обо всех царствующих династиях мира. Но свою тайну она унесла с собой. Так она в последний раз обвела вокруг пальца своих поклонников и своих хулителей.
Где-то в немыслимой вышине красивый мужчина довольно потирает руки, достает свой лучший костюм — белый, из габардина, — причесывает густые черные волосы, придирчиво разглядывает свой золотистый загар и поправляет галстук: скоро он наконец встретится с дочерью. Как давно он ждет ее, как давно наблюдает за ее жизнью там, на земле! Он раскроет ей объятия и от души похвалит ее. Ведь она отлично усвоила его уроки, заставила весь мир затаив дыхание следить за ней. «Когда ты на людях, детка, сокровище мое, представь себе, будто ты на сцене, позволяй всем вокруг глазеть на тебя, но никто не должен понять, что у тебя на уме. Никому не раскрывай своих секретов. Будь замкнутой, неприступной, отстраненной, — так ты всегда, до конца своей жизни, будешь загадкой, манящей звездочкой, красавица моя, чудо мое, королева моя, принцесса моя…»
ЭПИЛОГ
Жаклин Бувье Кеннеди Онассис была похоронена рядом с Джоном Фитцджеральдом Кеннеди на Арлингтонском кладбище. «Какое красивое место, я хотела бы остаться тут навсегда», — сказала она, когда на это кладбище доставили прах ее убитого мужа. Там же лежат ее дочь, родившаяся мертвой, и сын Патрик, проживший всего три дня.
Она стала частью мифа Кеннеди.
Она сама отчасти создала этот миф и всячески старалась поддерживать его. Если представители клана Кеннеди, несмотря на все их злоключения, по сю пору остаются легендой, этим они во многом обязаны несгибаемой воле, благородному достоинству и тонкому историческому чутью Жаклин Бувье, никогда не отступавшей перед злой судьбой. Беды и несчастья так и сыпались на эту семью (Уильям Кеннеди Смит, один из племянников Джеки, был обвинен в изнасиловании и в последний момент оправдан судом), но Джеки не опускала руки. Она боролась. Она была гордым знаменосцем клана, который распадался за ее спиной. Старый Джо знал, что делал, когда уговаривал сына жениться на этой девушке, такой утонченной, такой обворожительной. По сути, глава клана выбрал себе преемника.
Но, согласившись стать «Кеннеди навсегда», Джеки расставила себе ловушку. Она превратилась в пленницу своей легенды и так и не сумела от нее освободиться. А подлинная сущность Жаклин Бувье осталась нереализованной. Она, прирожденная индивидуалистка, натура творческая и самобытная, вынуждена была загнать себя в жесткую, раз и навсегда отлитую форму. Она себя искалечила. Но не хотела, чтобы люди догадались об этом, и еще туже стягивала на себе невидимый корсет. Жила, словно стояла по стойке «смирно». Окружающие должны были видеть только непроницаемую, загадочную личину. Она была вознаграждена за принесенную жертву — ее превратили в живую икону. Но зададимся вопросом: действительно ли она хотела для себя такой необыкновенной судьбы?
Я так не думаю. Она была глубже, сложнее, чем глянцевая картинка, которую нам подсунули вместо нее, которая служила ей и щитом, и спасательным кругом. Ведь нередко ей случалось заблудиться в собственном душевном лабиринте: она любила власть, но предпочитала оставаться в тени, была от природы авантюристкой, но боялась остаться без защитника; у нее были запросы прогрессивной интеллектуалки и привычки мещанки, она разговаривала тоненьким детским голоском, но в случае несчастья обнаруживала стальную хватку; прикидывалась светской львицей, но читала Сартра. В ней одновременно уживалось слишком много женщин. И порой, раздираемая на части противоречивыми устремлениями, она застывала на месте, не в силах справиться с собой, не зная, куда двинуться дальше. В такие моменты она становилась глупой и ограниченной, мелочной и злой. И винила во всем мужчин. Ей казалось несправедливым, что вся власть в обществе принадлежит им, что без их участия нельзя сотворить историю ее жизни. Она выбрала самых влиятельных, самых знаменитых (она была слишком гордой, чтобы выбрать для себя легкую добычу) и заставила их заплатить за это. В прямом смысле слова. Сколько на свете женщин, несчастных, обманутых, униженных, которые мстят за себя таким же образом?
