отправлен на солдатскую службу, ему должно было казаться, что придется начинать все сначала. Его литературные замыслы в 1854–1855 годы – это возврат в прошлое: патриотическая ода (жанр, который еще в начале столетия вышел из моды, поскольку сильно скомпрометировал себя продажностью), возможно, переводы. Получение офицерского звания и разрешение печататься открыли перед ним более широкие перспективы, но такого бурного успеха, как с «Бедными людьми», уже не было, а влиятельные издатели хорошо помнили его юношеские эскапады. Едва ли не первым «приветствием» освободившемуся Достоевскому стал злобный и ядовитый памфлет о молодом тщеславном писателе, в котором Достоевскому было нетрудно узнать себя [Frank 1983: 236–240]. Написал его Панаев, издававший тогда «Современник» вместе с Некрасовым.
Первые художественные произведения Достоевского, созданные им после ссылки и столь важные для его профессионального роста, были так же плохо приняты критикой и издателями, как и последние написанные до ареста. «Отечественные записки» отвергли «Дядюшкин сон» (1859), «Русский вестник» отказался от «Села Степанчикова» (1859). В довершение всего издатель «Русского вестника» Катков уже успел выслать Достоевскому аванс, в котором тот отчаянно нуждался, и теперь его нужно было возвращать. В конце концов «Отечественные записки» взяли «Село Степанчиково», но всего за 120 рублей за печатный лист, то есть гораздо меньше, чем до ссылки [Достоевский 1972–1990, 2: 499].
Каким бы мрачно знакомым ни показался ему литературный мир (все те же издатели и журналы, все тот же полицейский надзор), Достоевский все же не мог не заметить перемен в нем, вернувшись в Петербург в декабре 1859 года. Эпоха разгула цензуры миновала, близились «великие реформы», которым предстояло преобразить государственные и общественные институты Российской империи. Цензурные послабления и неведомая прежде терпимость к политическим обзорам в прессе способствовали развитию журналистики: между 1855 и 1860 годами появилось 150 новых газет и журналов. Однако рост грамотности не поспевал за ростом периодики, и многие из свежеиспеченных изданий быстро умирали, а подписчиков у ведущих журналов того времени было не больше, чем в 1830-е годы у «Библиотеки для чтения» [Куфаев 1927: 154]. Среди новых периодических изданий, разрешенных властями, был и журнал «Время», основанный Михаилом Достоевским. Предполагалось, что цензором его станет собрат по перу – Иван Гончаров, уже пропустивший в печать «Село Степанчиково» без сколько-нибудь существенных купюр.
За этим многообещающим событием последовало еще одно: в 1860 году Достоевскому удалось издать двухтомное собрание своих ранних работ. Деньги за это он получил небольшие, всего 2000 рублей, но это обеспечило ему минимальный (по мнению одного из обозревателей 1870-х годов) годовой доход, необходимый писателю, обремененному семьей [Шашков 1876: 43]. Из указаний, которые Достоевский шлет брату Михаилу, следует, что он уже определил для себя основные принципы литературных сделок:
Контракт следующий: 1) Рукопись в руки – деньги в руки. 2) Печатать 2000 экземпляров – никак не больше (в крайнем случае можно 2400). 3) Я имею право печатать после этого издания через 2 года. 4) В течение этого времени, если все экземпляры выйдут, книгопродавец не имеет права делать 2-ого издания. 5) Начать издание немедленно. (Письмо от 9 октября 1859 г.) [Достоевский 1972–1990, 28, 1: 351].
Иными словами, Достоевский прекрасно видел недобросовестность, царившую в окололитературном мире, и старался как можно тщательнее подстраховаться.
Эти изменения касаются профессионализации литературы во втором – коммерческом – смысле. Но, обосновавшись в Петербурге, Достоевский довольно скоро обнаружил разительные перемены и в третьем смысле – социально-этическом. Здесь следует отметить два существенных события. Первое касалось Гончарова: он безосновательно обвинил Тургенева в плагиате, заявив, будто тот использовал замысел его «Обрыва» в собственных сочинениях – «Дворянском гнезде» (1859) и «Накануне» (1860). Десятилетием раньше этот прискорбный конфликт, который все объясняли завистливостью и паранойей Гончарова, разрешился бы на дуэли или (что менее вероятно) в зале суда. Теперь же Тургенев потребовал, чтобы их рассудили коллеги-литераторы, и в марте 1860 года «третейские судьи» Павел Анненков, Александр Дружинин, Степан Дудышкин и Александр Никитенко уверенно разрешили спор в пользу Тургенева [Ehre 1973: 54–59; Yarmolinsky 1960; 174–177]. Судя по этому примеру, литература уже стала профессиональной сферой деятельности, регулируемой теми, кто был в ней сведущ. За четверть века до того только цензурное ведомство смогло придать цивилизованную форму войне между Булгариным и Пушкиным.
Второе важное событие, ставшее вехой в процессе профессионализации русских писателей, вскоре коснулось самого Достоевского: в 1859 году, незадолго до возвращения писателя в Петербург, был учрежден Литературный фонд («Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым»). Дружинин, зная, что Тургенев посещает ежегодные обеды Королевского литературного фонда в Англии, попросил его описать одну из таких встреч, что тот и сделал для январского номера «Библиотеки для чтения» в 1858 году. Большая группа русских писателей подала заявку на учреждение русского аналога этого фонда – общества, которое поддерживало бы писателей, ученых и их семьи посредством займов, пособий и пожертвований. Самодержавие по-прежнему враждебно относилось к идее самостоятельных и самоуправляемых профессиональных организаций, но в 1859 году власти понемногу начали разрешать неполитические благотворительные общества, которые с 1848 года были запрещены. Тургенев в заявке ссылался на прецеденты создания подобных обществ[87]. Литературный фонд объединил большинство писателей, критиков и издателей 1840-60-х гг., упоминавшихся в этой статье. Первое его собрание состоялось в ноябре 1859 года, и братьев Достоевских немедленно туда порекомендовали. Они вступили в общество в декабре того же года.
В ожидании грядущих великих преобразований, в том числе освобождения крестьян, вся петербургская интеллигенция находилась в возбуждении. Идея благотворительного фонда сблизила представителей самых разных групп, не пересекавшихся ни ранее, ни позднее. Радикальные мыслители нового поколения – например, Чернышевский и Добролюбов – примкнули к старшим и «умеренным» – таким как Тургенев, Анненков, Григорович, Краевский. Первый его Комитет возглавил Ковалевский, министр народного образования, а пожертвования в Литературный фонд вносило, по свидетельству Тургенева, даже само царское семейство [Иванов-Натов 1983: 258]. Вскоре Достоевский получил возможность наблюдать радикальные тенденции недавно созданного общества: Чернышевский, Добролюбов и Некрасов выступили в защиту арестованных студентов и бывших политических заключенных – таких как петрашевец Сергей Дуров, друг Достоевского. Материалы Литературного фонда свидетельствуют, что Достоевский неизменно выступал за предоставление материальной помощи творческим людям, не ладившим с властями; как бывший политзаключенный, он прекрасно понимал всю тяжесть их положения.
В феврале 1863 года Достоевский был избран секретарем Литературного фонда и членом его Комитета и занимал эти посты до тех пор, пока ему не пришлось сложить с себя полномочия, чтобы самому обратиться в фонд с просьбой о займе (1865). Он составлял письма от имени фонда, разбирал просьбы о помощи, лично навещал бедствующих
