с яростными обличениями, и власти, воспользовавшись этим поводом, закрыли журнал. Тот факт, что под запрещение попал русский националист Достоевский, чьи произведения изобилуют малосимпатичными поляками, многое говорит о самодурстве властей, которые одновременно закрыли «Время» и разрешили издать утопический роман Чернышевского «Что делать?», в одночасье ставший «библией» радикально настроенной молодежи. Запретить «Время» распорядился император по просьбе министра внутренних дел, сославшись в качестве оснований не только на замысловатую статью Страхова, но и на «вредное направление» журнала [Нечаева 1972: 306–308]. В конце 1870-х члены царской семьи сведут знакомство с Достоевским и окружат его вниманием, но до этого еще далеко – пока он считается потенциально опасным политическим заговорщиком.
Страхов выказал глубокое раскаяние – настолько убедительно, что Катков заступился за него перед властями, – но воскрешать «Время» было уже поздно. Однако Михаил Достоевский добился разрешения издавать новый журнал под названием «Эпоха». Выход первого номера планировался на начало 1864 года. Но тут последовала целая полоса смертей: Федор Михайлович теряет племянницу (февраль 1864 года), жену (апрель 1864 года) и брата Михаила (июль 1864 года). Эти утраты не могли не повлиять на его работоспособность. Работа над «Эпохой» продвигалась медленно; в первый год существования журнала каждый номер выходил с двухмесячным запозданием. Доход был невелик, так как к подписчикам «Времени» новое издание поступало по льготной цене, в качестве компенсации за неполученные номера прежнего, запрещенного. К тому же, что было особенно печально, с художественной точки зрения «Эпоха» не дотягивала (за одним ярким исключением) до того высокого уровня, который ранее задало «Время». Например, в первом номере были опубликованы «Призраки» Тургенева – длинная мистическая повесть, которую братья Достоевские охотно взяли у автора знаменитых романов: это произведение не соответствовало ни вкусам тогдашнего читателя, ни литературным пристрастиям самого Федора Михайловича; позднее он назвал «Призраков» «ерундой».
Упомянутым исключением из общего ряда публикаций «Эпохи» стали «Записки из подполья» самого Достоевского, – возможно, самое глубокое его произведение. Но и тут обстоятельства – а именно тот факт, что повесть была растянута на несколько номеров, – обернулись против издателя и автора: вторая часть увидела свет лишь через два с лишним месяца, так что читатели журнала вряд ли сумели оценить сложные и тонкие связи между первой и второй частями. В периодике не появилось ни одной рецензии на «Записки из подполья», если не считать мимолетного упоминания в сатире М. Е. Салтыкова-Щедрина «Стрижи» («Современник» за июнь 1864 года).
Тем временем семья Михаила, т. е. вдова с маленькими детьми, унаследовала его огромные долги – 33 000 рублей, – связанные не только с журналом, но и с затеянной им новой типографией. Чтобы восполнить убытки и обеспечить себя, пасынка и семью брата, Федор Достоевский принял два чрезвычайно рискованных в финансовом смысле решения. Первое: не уступать журнал (в качестве ликвидного имущества) кредиторам брата, а продолжать его издание и кормить семью на литературные заработки. Однако он сильно переоценил шансы на успех. Обремененный обязанностями по руководству журналом (редактура, сбор материала, переговоры с авторами, финансовые вопросы, споры с цензурным ведомством), Достоевский сумел дать для публикации лишь несколько произведений, да и то небольших. Так, в последнем номере «Эпохи», вышедшем в марте 1865 года, было опубликовано начало рассказа «Крокодил». Чтобы «Эпоха» приносила доход, ей требовалось 2500 подписчиков, а привлечь удалось вдвое меньше – всего 1300. В итоге «Эпоха» разделила судьбу подавляющего большинства русских журналов XIX века – светлые надежды и глубокие замыслы разбились о нехватку сотрудников, средств и подписчиков. Как редактор, критик и публицист, Достоевский почти не имел себе равных по энергии и одаренности, но даже это не спасло его от тяжелого бремени долгов.
Не менее рискованную позицию Достоевский занял в отношении издания собственных произведений. У него возникла идея переиздать самое популярное из них – «Записки из Мертвого дома» – с иллюстрациями и в нескольких выпусках. Насколько было известно Достоевскому, в Англии так делали многие писатели, в том числе Диккенс. Но чтобы это смелое предприятие окупилось, нужно было обладать массовой популярностью, сопоставимой по уровню с успехом Диккенса, что, в свою очередь, предполагало высокую грамотность населения и хорошо развитую сеть книготорговли. Все это имелось в Англии – но не в России[90]. Здесь никто не брался за подобные предприятия с тех пор, как Пушкин, в зените своей славы, выпустил отдельными главами «Евгения Онегина». Достоевский мечтал издавать себя сам, без посредников, но это стало для него возможно лишь в 1870-е годы. Весть о банкротстве «Эпохи» напугала издателей, и они опасались вкладывать деньги в публикацию произведений Достоевского. Краевский, в 1840-е годы поддерживавший его авансами, отказался взять будущий роман «Преступление и наказание» на условиях Достоевского (3000 рублей авансом и гонорар в 150 рублей за печатный лист – значительно меньше 250 рублей за лист, которые он получал во «Времени» [Достоевский 1972–1990,28,2:127] Письмо от 8 июня 1865 года).
Эти обстоятельства вынудили Достоевского на второй крайне рискованный шаг – он обязался в течение 1866 года закончить два романа. Подобной «производительностью труда» а-ля Троллоп Федор Михайлович не отличался ни прежде, ни когда-либо после. О публикации «Преступления и наказания» он договорился с катковским «Русским вестником», однако за все те же 150 рублей за лист. Два следующих романа – «Идиот» и «Бесы» – были оплачены по такой же ставке. Нельзя не признать, что авансы Катков в те годы присылал писателю регулярно, почти как жалованье. Но у этого положения дел была и оборотная сторона: назначив Достоевскому подобную ставку гонорара, Катков фактически исключил его из высшего разряда русских писателей. В литературном мире было хорошо известно, кому сколько платят, и с подобным уменьшением доходов неминуемо должен был упасть и престиж автора, которому в дальнейшем становилось все труднее требовать высокий гонорар[91]. Достоевский пожалел, что согласился на такие условия, когда осознал, что Тургенев и Толстой для Каткова не пишут, – иначе говоря, в журнале наблюдается нехватка первоклассной прозы (Толстой прервал журнальную публикацию «Войны и мира» в 1866 году, а «Дым» Тургенева вышел лишь в 1867-м). Когда благодаря «Преступлению и наказанию» журнал Каткова обрел около 500 новых подписчиков, Достоевский, вероятно, получил новые основания считать, что ему недоплачивают [Frank 1996: 46].
Положение автора «Русского вестника» заставляло идти и на идеологические, и на художественные компромиссы. По подозрениям Федора Михайловича, Катков навязал ему такой низкий гонорар с тайным умыслом – чтобы вынудить его писать романы подлиннее. «Роман есть дело поэтическое, – писал Достоевский А. Е. Врангелю, – требует для исполнения спокойствия духа и воображения» [Достоевский 1972–1990,28, 2: 150–151]. В будущем писателю предстояло обнаружить,
