БЕЗ МАЧТЫ
Когда я открыл глаза, было уже светло.
Проснулся я не потому, что выспался, и не потому, что меня разбудил свет. Даже за двое суток я не мог бы отоспаться, даже мощный прожектор не пробудил бы меня от глубокого сна. Я проснулся потому, что яхта внезапно изменила свое поведение. Теперь она взлетала и падала так резко, как никогда раньше. Она валилась то на один, то на другой борт и поднималась так высоко, что я боялся за киль.
Сперва мне показалось, что яхта кувыркается на волнах. Но потолок все время был у меня над головой, и я стал раздумывать о том, что произошло.
Больше всего меня поразило, что рев непогоды утих. Когда я впал в забытье, ураганные ветры громко завывали в снастях. Теперь же, кроме плеска воды в трюме, стука на палубе да журчания случайной волны, не было слышно почти ничего, и это показалось мне странным.
Сочетание тишины и яростной качки поразило меня.
Развязав свои путы, я добрел до люка, натыкаясь на переборки, приоткрыл люк и выглянул на палубу. Я увидел широкую полосу пены и плещущие волны. Но воздух был неподвижен. Громадные пологие валы исчезли бесследно, и вместо них вздымались и опускались отвесные водяные горы.
Я понял, что нахожусь в центре урагана – штилевой зоне, вокруг которой свирепствуют жестокие ветры. Тысячи волн, гонимые ветрами, со всех сторон сбегаются сюда, сталкиваясь и захлестывая друг друга.
Трудно передать, что это за зрелище. Представьте себе, что вы находитесь на скале, окруженной со всех сторон множеством других скал, и вдруг, словно по команде, они оживают и с остервенением набрасываются друг на друга, как голодные звери.
Вокруг, насколько хватал глаз, вздымались целые водяные пирамиды. То тут, тот там их рассекали другие волны, они меняли очертания и разлетались мелкими брызгами. Палуба почти все время была залита водой, плавучий якорь стал ненужен. Яхта вертелась во все стороны, чертя мачтой воду то справа, то слева. Внезапно она взлетала высоко вверх и так же внезапно падала.
У меня начался приступ морской болезни. Непрерывная качка и вид волнующегося океана вызвали у меня рвоту. Я больше не мог сдерживаться.
Вернувшись в каюту, я снова лег на койку и опутал себя веревками. Нужно было встать, откачать воду из трюма, задраить разбитый люк, но у меня не было сил шевельнуться. Я даже не мог держаться за края койки, когда яхта кренилась, и беспомощно катался из стороны в сторону, удерживаемый от падения веревками.
Все утро у меня кружилась голова, а яхта грозила развалиться на части. Я не мог уснуть,– лежал и прислушивался. Меня мучил страх перед тем, что ожидает мое суденышко в этой нескончаемой яростной схватке с океаном.
Вскоре после полудня яхта попала во внешнюю зону урагана. Снова в снастях завыл и засвистел ветер. Теперь он дул с юга, и моя койка оказалась у наветренного борта. Старая, видавшая виды дубовая обшивка в какой-нибудь дюйм толщиной отделяла меня от бушующего океана. Почти все время моя койка, наклонившись, висела высоко в воздухе. Вода заливала палубу и просачивалась через поврежденный люк. Она окропляла меня, и мне становилось легче, я меньше страдал от морской болезни.
Я все еще был привязан к койке. Движения судна стали плавнее, и тошнота улеглась. Теперь под ветром жестокая качка стала размеренной и привычной.
Я слышал, как ветер дико завывает в снастях, чувствовал, как яхта вздрагивает перед каждым скачком. Волны, подхлестываемые ветром, рычали, как стаи волков. Через люк текла вода, поэтому пришлось встать, чтобы заткнуть отверстие старыми брюками. Я понимал, что теперь нужно выйти на палубу и обрезать гика-шкот, который при каждом взлете на волну колотил по корме. Кроме того, нужно было откачать воду из трюма. Но вспомнив, как я чудом спасся от гибели, я решил, что болтающийся гик и вода в трюме чепуха по сравнению с риском, которому я подвергся бы, выйдя на палубу. Я снова лег на мокрую койку, обвязался веревками и стал ждать, напряженно прислушиваясь.
Чтобы выдержать ураган на маленьком суденышке, надо иметь крепкие нервы. Больше всего угнетает ощущение полной беспомощности. Ураган – всевластный и безраздельный владыка океана, а судно – его игрушка, скорлупка в бушующей стихии.
Есть только один способ выдержать ураган: нужно лечь на спину и привязаться к койке, задраив предварительно все люки и принайтовив все подвижные предметы. Но лежать без дела трудно: все время тревожит мысль о том, что творится на судне. А вдруг где-нибудь образовалась течь или нужно что-нибудь починить? Осматривать судно во время урагана – занятие нелегкое. О том, чтобы выйти на палубу, нечего и думать. И вот долгие мучительные часы я лежал на койке, ждал и пытался на слух определить, что происходит с яхтой.
Возраст «Язычника», его шпангоуты и обшивка, не менявшиеся много лет, вызывали у меня серьезные опасения. Слишком стара яхта, чтобы долго бороться с ураганом,– эта мысль не давала мне покоя. Кроме того, я тревожился о резиновой лодке. Перед ураганом я спустил ее на воду, привязав тросом к корме. Выходя в последний раз на палубу, я заметил, как она прыгает по волнам, то и дело скрываясь в пене и брызгах. Но это было во время затишья, когда у меня начался приступ морской болезни. Теперь я мог только надеяться, что лодка цела. Если нет, в случае аварии мне не на чем будет спастись. Я хотел было выйти на палубу и взглянуть на нее, но тут же решил, что риск слишком велик. В конце концов от этого ничего не изменится: если лодка на месте – хорошо, а если нет – значит, так тому и быть.
Не знаю, сколько часов я пролежал, привязанный к койке, ожидая, когда ураган начнет стихать. Наступила ночь. Время тянулось медленно. Ураган длился уже около тридцати часов; все так же отчаянно сотрясалась яхта, все так же ревел ветер, бушевал океан, трещал рангоут и плескалась вода в трюме.
На рассвете 7 сентября – после двух штормовых дней – произошло несчастье. Впервые я почувствовал, что случилось неладное, когда яхта рыскнула к ветру и не выровнялась. Волны ударяли в борт и перекатывались через палубу. Яхта содрогалась при каждом таком ударе, кренясь сильнее обычного, корпус ее скрипел и трещал. Она металась, словно подталкиваемая чьей-то гиганхской рукой. Да, такое испытание было моему суденышку не по силам.
Развязав веревки, я выглянул наружу. Там творилось то же, что и прежде: беснующиеся волны, потоки воды на пдлубе, брызги и пена, ударяющие в лицо, беспорядочные прыжки яхты при каждом порыве ветра или ударе волны.
Я сразу понял, что плавучего якоря больше нет,– видимо, трос перетерся о ватерштаг. Я стал искать, чем бы заменить его. Нужно было во что бы то ни стало повернуть яхту к ветру, а это возможно только при помощи плавучего якоря. Изготовить его сейчас, когда «Язычник» носился по волнам, я бы не смог, к тому же на это не было времени – за какой-нибудь час яхта развалилась бы на части. Словно в подтверждение моих мыслей большая волна ударила в борт, сильно накренив яхту. Я решительно взялся за дело.
