Обескураженный Рейнхельт выругался, вылез из машины, подошел к дому. Да, входную дверь запирал увесистый замок. Гауптштурмфюрер вытащил из-под крыльца ключ, открыл замок.
Обежав пустые комнаты, Рейнхельт кинулся к комоду, открыл верхний ящик, где лежали нетронутыми вещи.
Внезапное исчезновение Айтека до предела озадачило Рейнхельта. Он занялся тщательным осмотром усадьбы. Заглянул в кладовые, сарай, погреб. Побывал в каждом закоулке. В мезонине на стене висели кинжалы, кривая турецкая сабля. Повсюду хозяйское добро оставалось нетронутым. Следовательно, грабителей здесь не было. Это еще больше его насторожило.
Наблюдая за его усердием, Ружа злорадствовала: «Мертвые в проводники не годятся. Отлетался твой Шмель».
— Что потерял, любимый? — игриво спросила она.
Не отвечая на вопрос, Рейнхельт бормотал про себя:
— Куда он девался?.. Скрыться не мог, не из таких.
Пока гауптштурмфюрер метался по усадьбе, залезал на чердак, Ружа заскочила к старой адыгейке, сделав страшные глаза, шепотом предупредила:
— Айтек скрылся. Немецкий офицер ищет его племянника, чтобы расстрелять. Если будет спрашивать, говорите, что Айтек жил один, никто его не навещал… Вы меня поняли?
Старуха кивнула головой.
Позже, когда ее допрашивал Рейнхельт, она одно твердила: «Никто у нас не был. Айтека сегодня не видела».
Рейнхельт не поверил ей. Руже объяснил:
— Вчера Айтек выпил. Может, пьяный по дороге домой в пропасть сорвался? Или старые счеты с ним кто-то свел? Непонятно… Непременно дознаюсь, где здесь собака зарыта… Хотел на радостях тебя начальству представить, а теперь не до того. Не знаю, как сам из беды выберусь.
— Кто такой Айтек? — спросила Ружа. — Зачем он тебе нужен?
— Тип один. — И, помолчав, добавил: — Вообще-то он был нужный нам человек.
А через два дня гауптштурмфюрер, неожиданно для Ружи, засобирался в Приазовск: она не подозревала, что он получил телеграмму об аресте Трубниковых.
Сообщение это несказанно обрадовало Рейнхельта. Наконец-то попалась ему ниточка в руки, следуя по которой он обязательно доберется до подпольного горкома комсомола, до его секретаря Метелина…
АРЕСТ ВАСИЛИЯ
А в Приазовске произошли трагические события: вначале был арестован Василий, а затем Надежда Илларионовна, Ирина, работники магазинов и ларьков, с которыми в тот день встречался Трубников.
Погубила Василия Трубникова неосторожность, скорее жадность к самогонке. И вот как это произошло.
В Пятихатку он приехал в то время, когда Метелин печатал сводку о больших потерях немцев на Южном фронте. Трубников спустился в погреб. Поздоровавшись с ним, Метелин сказал:
— Последние допечатаю и — смываюсь.
Если бы не слово «последние», Василий наверняка взбунтовался, повторил бы Семену то, что сказал дома: «Баста! Выхожу из игры». А такого оборота не ожидал, в недоумении переспросил:
— Последние! Почему?
Метелин, поколебавшись, ответил:
— В другое место перебрасывают.
Василий не стал уточнять куда и почему — не полагалось. Он взялся крутить ручку печатного станка, чтобы Семен быстрее управился с делом.
Задолго до рассвета Метелин с листовками и остатками шрифтов покинул хутор, пообещав на днях вернуться и забрать печатный станок.
Пачку листовок Василий согласился передать Ирине. Про себя он так решил: «Не буду отказом огорчать Семена. Но слово свое сдержу — ни от Кости, ни от Ирины не приму больше ни единого поручения. Под боком Насти буду выжидать, что будет, то будет. Пора о собственной голове позаботиться — единственная ведь!»
Весь тот вечер Василий рисовал в воображении радужные картины хуторской жизни без волнения и тревог. Перед ужином, не дождавшись ухода Метелина, он шепнул Насте:
— Женушка, родненькая, скоро перееду к тебе.
Настя, конечно, обрадовалась — давно настаивала на его переселении в хутор: не догадывалась, глупенькая, что находиться бок о бок с подпольщиком, да еще с таким, как Метелин, — большой риск. Вот почему Василий не хотел жить у Насти. Теперь все становилось на свои места: опасный квартирант съезжает.
После ужина Василий побывал у бригадира, договорился о работе: сгодился диплом агронома.
Утром Настя к завтраку выставила бутылку «дымки»: как же — муж теперь вместе с ней будет работать в огородной бригаде! Пока она хлопотала у печки, Василий выпил лишнего, позднее обычного выехал из Пятихаток, захватил для сестры упакованные в оберточную бумагу листовки.
День обещал быть тихим, солнечным. Подбадривая лошадь хворостинкой, Трубников насвистывал что-то веселое. Впервые за многие месяцы покойно у Василия на душе да и совесть у него вполне чиста. Метелин по доброй воле отказался от Настиной квартиры, теперь не надо будет трепетать при встрече с полицаем.
Телега была загружена пустыми ящиками, которые вчера Василий собрал по торговым точкам.
У шлагбаума Трубников остановил лошадь: к переезду приближался поезд. К возчику подошел полицейский, постоянно дежуривший на переезде. Частые встречи сделали их почти приятелями.
Трубников на пользу себе обратил знакомство с представителем новой власти. В часы его дежурства прихватывал опасные грузы. Таким манером переправил из города «американку», взрывные заряды.
Сейчас, уловив спиртной запах, исходящий от Василия, полицай приятно потянулся, подмигнул, зачмокал губами. У него, как всегда, с утра побаливала голова — край как хотелось опохмелиться.
— Выручи, дружок, — взмолился полицай. — Вчера перехватил. С утра маюсь, во рту будто стадо волов ночевало. Спасай, дружок, дай опохмелиться.
Случалось, что Василий наливал ему чарку-другую. На этот раз, на свою беду, поскупился, руками развел: рад бы, мол, да наличность отсутствует.
Полицай не поверил ему, проявил настойчивость, забрался на телегу, принялся шарить в пустой таре. Нашел-таки бутылку и, размотав тряпку, в которую она была укутана, поднес к носу.
— Жилишь, приятель!
С раздражением, еще решительнее зашуровал в ящиках. Раз обманул — заберу до последней капли.
Откуда-то из-под ящика выхватил пакет:
— Да у тебя и закусон? Ну и жмот!
Василий рванул пакет к себе. Полицай не отпускал. Трубников потянул сильнее. Оберточная бумага лопнула. Струя воздуха от проходящего поезда подхватила, растрепала листовки, и они, порхая, погнались за вагонами.
Взглянув на одну из бумажек, полицейский озверел:
— Ага, вот что ты развозишь! Получай, краснопузый!
Прикладом винтовки сбил Василия с телеги, поволок в сторожку.
Что с ним дальше было, Трубников не помнит. Очнулся от того, что на голову лили холодную воду. Со связанными руками усадили на стул.
Допрашивал его сам начальник полиции: где он взял листовки, кому должен был их передать?
Василий произнес первое, что пришло на ум:
— Должно быть, кто-то подсунул с пустыми ящиками.
Конечно, такое объяснение шито белыми нитками. Но утопающий хватается за соломинку. До самого вечера Трубников продолжал утверждать именно эту нелепицу. Его не били, лишь записывали, в каких магазинах и от кого получал тару, кому должен был ее сдать.
Постепенно Василий даже приободрился: ищите песчинку в море — ящиков несколько десятков, узнай, где чей. Мелькнула надежда на спасение: при чем он? Листовки найдены в пустом ящике. Его дело собрать тару и отвезти на базу, не осматривать же каждый ящик.
Не учел Василий лишь того, в чьи руки попал. Ночь провел в одиночке, без сна.
Утром ужаснулся: арестованными оказались все названные им работники магазинов. При очных ставках эти невинные люди наделяли его откровенным презрением и чуть ли не плевали в лицо.
Полицаи из кожи лезли, чтобы выслужиться перед немцами: до возвращения Рейнхельта в Приазовск хотелось поймать Метелина. Допросы, очные ставки не прекращались ни днем ни ночью.
Вечером Василия доставили к эсэсовцу, переводчицей у которого была Клава Лунина. Трубников не менял показания: не знаю, не ведаю.
Услышав, что сбор тары он начал с хутора Красный Лиман, Клава при переводе вопроса эсэсовца от себя спросила:
— Проезжал мимо, конечно, по пути к ней завернул?
Василий глазом не моргнул:
— Не успел, торопился.
Немец, понимавший немного по-русски, попросил уточнить: к кому он должен был завернуть?
— К даме сердца, — защебетала Клава. — Жениться не женится, так навещает, или, как у нас говорят, гражданским браком они живут.
Сысой Карпович, только что доставивший на очную ставку продавщицу из лавки хутора Красный Лиман, тоже решил показать, что недаром хлеб ест.
— В моем участке, в хуторе Пятихатки, его зазноба проживает, — сказал он, — с племянником.
— С племянником? — удивилась Клава. — У Насти нет племянников.
