— Вы наверняка поняли, Вы умный человек, что именно я хотел бы Вам предложить? — говорил король.
— Да, Ваше Величество, я догадываюсь, — решительно ответил маршал.
— Не дайте химере лживого вольнодумства распространиться! Вольтер, будь он проклят, даже после своего убийства, в котором безосновательно даже швейцарцы обвинили меня, пакостит Франции и из могилы. С его именем уже были погромы в Марселе, Лионе, Тулоне. Лишь в Париже пока относительно спокойно, — король чуть ли не взмолился.
В подобном состоянии Ришелье не видел своего монарха никогда прежде и это несколько настораживало. По сведениям, которые были у маршала, нигде толпе не удалось ничего существенного. В Лионе были подожжены некоторые административные здания, да и только. Вместе с тем, тенденции таковы, что Франция может полыхнуть. Первые народные волнения и откровенно разбойничье поведение осталось почти безнаказанным, а вседозволенность всегда порождает еще большую жестокость.
— Могу ли я спросить, Ваше Величество, кто причастен к убийству господина Вольтера. Это может быть важным для понимания ситуации, — спросил де Ришелье.
— В том-то и дело, герцог, что никто не давал приказ на устранение Франсуа. Да, и вовсе его убийство — это политика. И сейчас, когда единства европейских держав итак не хватает, создавать прецедент для раздора было бы глупо, — сказал король.
— Ваше Величество, а не задумывался ли кто-нибудь из вашего окружения, что все творящееся во Франции — дело лап русского медведя, — спросил маршал.
— Скорее, тогда уже не медведя, а лиса. И, да, мне докладывали, что в беспорядках могут быть замешаны или англичане, или русские. При всей беспринципности лаймов, я все же склоняюсь к тому, что они не могут действовать совместно с московитами. Но, черт возьми, как же так выходит, что мы позволяем у себя в стране совершать такие ужасные вещи?.. Есть еще один нюанс, — сказал король и, казалось, незаметно лишь повел правой рукой.
Моментально материализовался слуга, который подал бумагу королю.
— Вот здесь имена тех французов, которые замешаны в беспорядках. Уверен, список еще неполный, но уже то, что среди революционеров, именно так они себя называют, есть имя Жан-Жака Руссо, говорит все же в пользу того, что зачинщиками могут быть и сами французы. Этот Руссо сумасшедший, жаждущий смерти. Полиция подозревает, что либо участникам, либо сочувствующим этим бунтовщикам является Дидро. Вот, к чему приводит вольнодумство! Когда все это закончится, а я верю Вам, что Вы все это быстро закончите, я введу жесточайшую цензуру, — говорил король де Ришелье даже в нарушение протокола общения с монархом, читал те фамилии, которые так или иначе, но были замечены в симпатиях к бунтовщикам. К удивлению маршала, в списках были даже представители военных.
— Мой король, каковы будут полномочия?
— Самые широкие, мой друг, самые широкие. Я даю вам право карать и миловать. Наши войска массово перебрасываются в Турцию. Я знаю, что под Смирной уже сконцентрированы большие силы. Многие боеспособные полки уже за пределами Франции. Остается мой корпус и еще порядка пятидесяти тысяч солдат. Этих сил должно хватить на подавление любого бунта в благословенной Франции, но больше усилить наши корпуса в войне с русскими мы не сможем. Добровольцев вступить в армию, как только пришли сведения о начале военных действий, стало намного меньше прежнего, — сказал маршал.
— Я это понимаю и уже подписал указ о рекрутском наборе, — сказал король и чуть-чуть повел глазами в сторону.
Данный жест означал, что король настроен закончить разговор и продолжение беседы стане обременительным для монарха.
Герцог де Ришелье прекрасно понял мимолетный знак и не стал убеждать короля в ошибочности набора рекрутов в условиях кипящей Франции. Это еще одно полено в разгорающийся костер неповиновения.
— Ваше Величество, я злоупотребил Вашим временем и, поверьте мне, что подобный откровенный разговор с моим возлюбленным монархом я буду помнить всю свою жизнь и рассказывать об этом своим потомкам, — сказал герцог, поклонился и, не до конца разогнувшись, стал семенить прочь, не поворачиваясь спиной к королю.
Маршал был более, чем решителен и уж точно не боялся крови. Он уже чувствовал ситуацию и считал, что, если сейчас показать силу власти, готовность идти на самые жесткие меры, может, даже и избыточные, то люди просто станут бояться лишний раз выйти на улицу. Введение комендантского часа, смертная казнь за любое открытое неповиновение, насильственное рекрутированное в солдаты активной молодежи, частичный запрет и цензура всех изданий. С теми полномочиями, что пообещал король, Ришелье в один миг становится третьим человеком в государстве после самого короля и маркизы де Помпадур. И эти действия должны были стать инициативой его, Ришелье, тогда как король может, напротив, смягчать решения. Тогда народный гнев обрушится на маршала, а это уже спасение государства.
— Да, да, нужно срочно к Жанне. Наверняка это ее заслуга, что король наделил меня консульскими полномочиями, — пробормотал маршал, не замечая, как улыбка счастливца стала расползаться на его лице.
* * *
Выборг
15 октября 1762 года
— Искандер Федорович, вам зябко? — усмехнулся Петр Александрович Румянцев, а генерал-фельдмаршалу вторил Томас Демику, также расплывшись в улыбке.
— Признаться, господин командующий, я привык к иной погоде, — ответил Искандер.
— Я, господа, русский и не должно мне бояться холодов, но так же продрог, что, впрочем, мало влияет на желание скорейшего победоносного боя, — высказался цесаревич Павел, так же вышедший на смотровую площадку перед началом решительного сражения.
Наследник прибыл к войскам с большой партией новейших штуцерных ружей и боеприпасов к ним. Этим фактом разразились русские газеты в Петербурге и в Москве. Павел не хотел столь бурной огласки своих действий, но против отца, в данном случае, не пошел. Цесаревич все больше и все чаще осмысливал действия, находя свои же поступки ребячеством. Тут, рядом с со смертью, дыша воздухом, пропахшем запахом крови и горелой плоти, иначе смотришь на жизнь и империю, как систему. Павлу сперва, по прибытию на театр военных действий, хотелось что-то сделать, чтобы не было массового убийства людей. Но что? Сдастся и позволить иноземным захватчикам лить лишь русскую кровушку? Тяжело монарху брать столь много грехов на свою душу, но иначе может быть только хуже.
Четыре дня назад окончательно сформировался ударный кулак русской армии. К двадцатитысячному корпусу из ландмилиции и гвардейских частей был присоединен семнадцатитысячный корпус, прозванный «диким». Четыреста пятьдесят орудий должны были сыграть главную роль в предстоящем сражении, произведя такую артподготовку перед прорывом, которая была призвана ошеломить противника и в первые же минуты сражения дезорганизовать.
Еще держали свои позиции защитники выборгской оборонительной линии, когда начали подходить артиллерийские части трех уральских полков. Их сопровождали драгуны московского полка. Теперь плотность артиллерийского огня на русских оборонительных позициях становилась столь чудовищно мощной, что ни о каком наступлении противника более речи быть не могло.
Два дня непрерывной артиллерийской канонады известили командующего шведско-англо-французской армии генерал-лейтенанта де Абшона, что его успехи закончились, и теперь инициатива полностью на стороне русских. В Диком корпусе половина воинов были конными и именно они должны были со всей мощью и фатальностью обрушиться на неприятеля.
— Ну, что, Искандер Федорович, готовы к новым подвигам? — спросил Румянцев.
— Я и мои солдаты выполним любую задачу, поставленную поим императором с честью и в срок. Эту победу я посвящаю Вам, Ваше Высочество! — казалось, пафосно говорил Искандер Аккерманский.
По его выражению лица было понятно, что это то, что обещано и будет исполнено. Павел же зарделся. Он не переставал рассматривать бывшего янычара, о котором в высшем обществе ходило много слухов и небылиц. Многие дамы томно вздыхали во время своих фантазий на тему общения с диким турком. Мужчины откровенно побаивались Искандера, который, опять же по слухам, был столь искусным фехтовальщиком, что и сам император может не совладать в поединке с диким.
