— Договорились, дружище, — усмехается Костян.
— Кстати, Кость, не в службу, возьмешь к себе студента на следующий год?
— Ты же знаешь, я по блату не работаю, — смеется он. — Но для тебя, сделаю, конечно.
— Да какой блат? — отмахиваюсь я. — Умница, отличница. Так что и сама бы справилась. Только у нее сейчас операция, и неизвестно, сколько времени восстановление займет, так что вся эта вступительная волокита совсем некстати. Потому и прошу.
— Смотрю, ни у меня одного непростая история для обсуждения за стаканчиком появилась, — ухмыляется Костя, когда между нами вдруг вклинивается наш третий друг.
— Батя ушел? — спрашивает Валерка, воровато оглядываясь.
— О, какими судьбами? Сан Саныч сказал, что ты работаешь не покладая скальпеля, — смеюсь я.
— Для него — да! Он со своими нотациями уже мне плешь проел, — ворчит Валерон.
— Да правильно он говорит: семьей пора обзаводиться! А ты все в девках сидишь, — продолжаю я потешаться над другом.
— А вы-то оба, я смотрю, уже примерные семьянины? — язвит Валерка.
Я на этот вопрос довольно помалкиваю, тогда как Костян окончательно сдувается.
— Что там с твоей слепой? — продолжает Валера. — Чего вдруг откладывать решил?
Его прерывают приветственные аплодисменты, и мы все как один поворачиваемся к сцене:
— Вот прямо сейчас и узнаешь, — тихо отвечаю я Валере, кивая на выходящую на сцену девушку.
Аню провожает официантка — одна из немногих работниц на сегодняшнем мероприятии. В такие дни у нас работают только самые проверенные ребятки, с кристально чистым досье. На всякий случай.
— Хочешь сказать, это она и есть? — бормочет Валерка.
— Тихо ты, — шиплю строго.
Аня стоит с закрытыми глазами, словно изучая зал так, как может только она. Вижу, что нервничает, едва заметно вытирает ладони о подол платья. А грудь высоко вздымается от нервного дыхания.
Какие же долгие секунды!
Черт, если учесть ее страх перед сценой, то это была заведомо проигрышная лотерея. Может она и не помнит о своем страхе, но видимо подсознательно все равно боится. Вот же я осел!
Подаюсь вперед, чтобы увести ее со сцены, как вдруг она решается и кладет руки на микрофон. Выдыхаю облегченно, когда наконец слышу ее голос. Она все же сделала это.
Меня вдруг такая ностальгия одолевает. Все вокруг словно вмиг исчезают.
Я так много ночей с ней наедине провел. Вот так. Я в зале, а она на сцене. Поет.
— Буду я той, что все сносит и ждет…
Какая-то пророческая песня. Она ее и раньше пела, но я никогда не вслушивался в слова. Сколько она всего вытерпела от меня, прежде чем я…
А что, собственно я?
— Но я встану. И голос мой не задууушат. Он ваш старый мир рааазрушит…
Опять слова в точку. Усмехаюсь, роняя голову на грудь, и вновь поднимаю на свою птичку взгляд. Разрушила меня до основания. Мой мир, мысли, чувства. Все, что я когда-то считал правильным и логичным, эта девчонка перевернула мановением своей легкой руки.
В голове полный сумбур. Что она сделала со мной?
Телефон в руке привлекает мое внимание вибрацией, и я тут же бросаю взгляд на Анино запястье, убеждаясь, что я-таки додумался снять с нее часы на время выступления, чтобы не отвлекали.
Мельком гляжу в экран и собираюсь убрать телефон в карман, однако останавливаюсь.
Открываю сообщение, пришедшее на почту. Видео.
Черт. Ну почему именно сейчас? Я знаю, что сам просил пораньше, но почему именно в этот самый момент?
Всего на секунду поднимаю взгляд на Аню. Она отлично справляется. Все гости словно обратились в слух, не смея и звука лишнего издать. Гляжу, как у дальней стенки зала мужик видимо хотел придвинуть стул поближе к столу, да так и застыл над ним полу стоя, с открытым ртом глядя на Анюту.
Я же говорил. Они влюбятся. Прямо как…
Хмурюсь, только сейчас осознав, что до этого ляпнул Ане за кулисами. Разве ж можно такие вещи столь бездумно говорить?
— И тьма уйдет, настанет ууутро! — продолжает услаждать мой слух прекрасный голос.
Может она и есть та рука, что выводит меня на свет, как цыганка завещала?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Тогда для начала стоит разобраться с тьмой!
Решительно открываю в телефоне папку с видео. Отыскиваю интересующий меня промежуток времени и нажимаю кнопку плей.
Едва не молюсь про себя, чтобы мои догадки не подтвердились, ну или хотя бы, чтобы камера с клуба ничего не поймала.
Но вот я вижу Анюту, что выскакивает из дверей и, кутаясь в тоненькую курточку, бежит вдоль дороги.
Провожу пальцем по экрану.
Стоило пойти за ней. Еще тогда. Сразу же.
Вижу, как девчонка голову к небу поднимает. Должно быть слезы сдерживает?
Что еще за… Дыхание сбивается, когда я замечаю, как на видео у Ани подворачивается нога, и девушка буквально вываливается на дорогу, в тот самый момент, когда к ней стремительно приближается свет фар. В груди возникает острая боль, когда вижу, как хрупкая Невеличка отлетает на несколько метров от машины.
И лежит так неподвижно. Словно безжизненно.
Моя бедная девочка. Неосознанно поглаживаю экран, и поднимаю глаза на Анюту, что все еще поет на сцене.
Главное, что живая. Со всем остальным мы разберемся.
Вновь опускаю взгляд в экран и холодею. Только ни это.
Из машины, что сбила Аню, выскакивает светловолосая девушка, в которой я безошибочно угадываю свою сестру.
Я так и знал! Не хотел в это верить, но нутром чуял!
Сворачиваю видео, и набираю сообщение сестре.
«Я все знаю. И лучшее, что ты можешь сделать, это сдаться».
Глава 21
АНЯ
Едва успеваю перевести дыхание, как на меня обрушивается шквал аплодисментов. Стою неподвижно, в шоке глотая воздух, осознавая, какая толпа сейчас передо мной. Невероятно!
Пока я пела, было так тихо, что я даже успела подумать, что Глеб попросту разыграл меня. Ну, кто в здравом уме выпустит на сцену слепую девчонку, у которой судя по рассказам самого же Глеба и опыта нет. А он, видимо, все же не в своем уме…
Улыбаюсь. Мечтаю лишь об одном: поскорее оказаться за кулисами и прикоснуться к Глебу. Может он найдет минутку, чтобы сказать, понравилось ли ему. Пока думала, что он меня обманул и зал на самом деле пуст, я ни на секунду не расслабилась. Пела так, словно это мой сольный концерт в Олимпийском. Но всего для одного зрителя. Ведь его мнение важнее тысяч прочих. Если бы это было не так, то я едва ли решилась бы без подготовки выйти на сцену.
Слегка киваю головой в знак благодарности, и осторожно отворачиваюсь от микрофона. Сейчас бы еще вспомнить, каким маршрутом меня вывели на сцену. Я так волновалась, что вовсе дезориентировалась.
Делаю неуверенный шаг, когда мой локоть вдруг прихватывает сильная ладонь.
— Глеб, — облегченно выдыхаю я.
— Куда же ты собралась, Невеличка? Нужно дать публике запомнить в лицо новый бриллиант «Gold’a», — усмехается.
А я чувствую, что больше не боюсь всех этих его шуточек. Знаю. Просто чувствую, что он больше не обидит.
— Пока ты пела, — продолжает Глеб, — они были так ошеломлены, что боюсь, и не вспомнят, кто был тем ангелом, подарившим им истинное наслаждение.
Ощущаю, что щеки полыхают от смущения:
— Прекрати уже, — бормочу я, переставляя ноги по ступенькам, которые очевидно ведут со сцены в зал. — Куда мы идем? Разве мне не нужно еще выступать?
— Я немного расстроен, что мне пришлось поделиться своим удовольствием с широкой публикой, поэтому тебе придется компенсировать мне ущерб.
Смеюсь, догадываясь, что речь идет о чем-то, что мне понравится:
— И как же я могу восполнить вашу потерю, мистер Голд?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
За нашими спинами вдруг раздается неторопливый плач скрипки. Глеб бережнл прихватывает меня за талию:
— Танцем, — прижимает меня теснее. — Но боюсь одним разом тут не обойтись. Слишком уж велика потеря.
— Я сделаю все возможное, чтобы ее скрасить, — улыбаюсь я в ответ, чувствуя себя так уверенно в его руках. — Так мне еще сегодня выступать?
