Сталинграда, пусть под другим именем, может быть Смоленска, но говорить должен будешь, иначе поэма твоя не будет отражать ни духа героя, ни духа времени).
Так вот, Теркин, надо полагать, временно оказался не в самом котле битвы, а на таком фронте, о котором англичане сообщают: «действия патрулей». Нельзя же все время держать его в окопе или гонять в разведку. И был правильный выход – пусть побывает в тылу, пусть обогатится ненавистью, а поэму дополнит показом родной стороны в неволе. А потом придет время для всего остального. Вот так я, Саша, думаю. Если у тебя планы другие – следуй им. И не смущайся тем, что читатель у тебя на кухне сидит. Ну так что ж? Этот читатель должен понимать, что в дыму походного костра, конечно, легче испечь картошку, нежели пирог, например.
Новую главу («О любви») не слышала. Будет оказия – пришли. А может быть, она еще не читалась?
…Пришли мне книжечку, выпущенную «Молодой гвардией»(между прочим, слышала по радио хвалебную рецензию на нее). Только почему они считают определения «молодой и талантливый поэт» – высшей похвалой?..
15. II
Приказом НКО 01102 пятнадцатого февраля Твардовскому Александру Трифоновичу присвоено военное звание подполковник.
Верно: Инструктор ОК ПУ Запфронта
Капитан Гуляевский.
17 февраля 43 г.
Представление к званию подполковник утверждено подписями: Командующего войсками Западного фронта генерал-полковника Конева, Члена военного совета Западного фронта генерал-лейтенанта Булганина, зам. нач. Политуправления Западного фронта полковника Андреева.
Копия. Из Бархата-Кобзарь. Тт. Булганину, Макарову.
24. II А.Т. – М.И. Москва – Чистополь
…На днях получил роскошный подарок от Политуправления фронта, в котором были даже новые хромовые сапоги. Я теперь только и делаю, что примеряю сапоги, хожу в погонах по комнате, заглядывая в зеркало, и слушаю по радио марши советских композиторов.
…Валюше спасибо за письма. Как я хотел бы видеть их, обеих девочек. Я не верю, что Оля уже болтает, что Валя совсем взрослая. Уехать же мне сейчас абсолютно невозможно. Я в самой теснине работы. Нельзя приостановиться, требуют продолжения, проходят сроки (в частности, из-за поездки на фронт я ничего не успел сделать к 23 февраля). Начальство намекает, что всякому терпению есть пределы. А в это время у меня началось то, о чем я уже писал тебе, – выправление сюжетной линии. Я отчетливо держу в голове то, как и что у меня получится с главой «Генерал» и «День в лесу», но приняться за них не в состоянии, ибо вперед нужно идти. Либо бросить и взяться делать для газеты все что придется, либо тянуть без остановки, тогда все покроется, ибо успех вещи только разгорается – письма идут все лучше и трогательнее. Подумаешь-подумаешь, нужно тянуть. Без ложного чувства скажу: м.б., это единственная вещь, которая так пришлась по сердцу воюющим людям. Но трудностей много, и среди них я не считаю за трудности то, что происходит от самой работы (вроде переделок и т. п.). Страшнее внешнее. Днями я получил новую порцию огорчений в связи с «указаниями» по моей книге. Три дня ходил как больной. Так это тяжко, Машенька, такая дикая злоба душит, злоба на то, чего не изменить, а потом меланхолия, упадок духовных сил. А ведь нельзя забывать, что пишу я на перерасходе горючего и от этого страдает вся аппаратура. И вдруг увянешь и нет сил, а кое-как мою вещь писать нельзя, она держится на неослабной горячности (может быть, скрытной) тона, на том, что в ней каждое слово прогрето чувством, все пропущено через себя… Трудно писать, то и дело озираясь на строчки, которые «могут быть поняты не так». Я уже боюсь, что начинаю следить за собой…
…Реэвакуация проводится в большом государственном масштабе, надо полагать, что дело идет к доброму, что это не по легкомыслию, хотя не нужно забывать и того, что немец в 120 км от Москвы. Наверно, недолго ему здесь стоять…
…При всех обстоятельствах нужно <тебе> переезжать… Мне очень тяжело… Я в своей квартире, но как на вокзале. И очень нужна мне твоя помощь в работе. Ощущаю это все глубже и острей…
3. III А.Т. – М.И. Москва – Чистополь (с оказией)
…Я смертельно занят и увяз в недоимках по редакции. Уже дней десять назад я должен был сдать очередную главу – это был предельный терпимый срок, но только сегодня я ее как будто закончил вчерне. М.б., просто трудно писалось, но нельзя сказать, чтоб и внешние причины не повлияли отрицательно. Именно в этот период на меня свалились новые «замечания», которые буквально измучили меня. Так трудно вычеркивать места, наиболее удачные, обороты, наиболее любимые читателем и запоминающиеся. Но у нас больше всего печется начальство о том, что ему – читателю – можно, а что нельзя… Кое-как успокоился на той мысли, что мне, затеяв дело большое и нужное, приходится запастись большой же выдержкой, терпением и быть спокойным при всех обстоятельствах. Ведь издание-то, будем надеяться, не последнее. И так ли я беден, что буду плакать по каждой строчке, отнимаемой у меня. Бог с ней. Всего не выскубут. Ведь у меня есть целые главы, которые не напечатаны то по соображениям начальства, то по моим собственным. Ведь книга в работе, она растет, меняется, до конца работы еще далеко. Пересижу всех, – решаю я, настроившись подвижнически и мудро. Но вот звонят, что все уже утряслось, никаких прицепок нет. Слава богу, думаю. Ведь тираж-то – миллион! Стоит из-за этого поступиться несколькими строчками. Тем более что о другом миллионе что-то не слышно. Другой должен был идти в издании «Правды» для тыла. И вдруг: нужно сократить еще на 60 строк – не влезает в книжку из четырех листов. Стандарт. Эх, думаю, снявши голову, по волосам не плачут. Ведь эти 60 строк я могу изъять в любом месте. Раз-раз, сокращаю начало главы «Теркин ранен» и конец «О награде». Сделал. Ради миллиона чего не сделаешь, зная, что на фронте и в тылу книга, сколько успела проникнуть, имеет успех огромный, густой, глубокий. Бенц! – как говорили в Одессе. Тираж уже не миллион, а 150 тысяч. Клянусь аллахом, не стал бы ничего выкидывать из-за 150 тысяч, но уже поздно. Сегодня должен с отвращением прочесть сверку, а книга идет в машину. Ты возмущаешься, готова мне советовать, гнать меня туда-сюда хлопотать, доказывать. Нет, я мудр, аки змий. Мне нужно беречь силы для работы, остальное – бог с ним. Пусть идет, как идет. Еще хуже может быть и, наверное, будет… Для начальства более подходящая штука про Ивана
