Он достал из шкафчика куртку и поднес ее к свету электрической лампочки. Ткань оказалась застиранной, в тон порозовевшей от холода кожи Бена. У ворота куртка пообтрепалась. Интересно, сколько таких же вот тощих мальчишек, сбежавших из дома, надевали до него эту куртку? Сколько их отринуло уют родного гнезда вместе с одеждой, заботливо купленной родителями, чтобы найти себе прибежище в ночном Синдзюку?
Бен сбросил фланелевую рубашку и надел белую куртку. Она пришлась точно впору. Он застегнул пуговицы до самого ворота и оглядел себя. На нагрудном кармашке крохотными буквами было вышито «CASSEL». Тут Бен впервые осознал, что английское слово написано с орфографической ошибкой. Правильно было бы «CASTLE» — «замок». Ну и что. По-японски-то все равно никакой разницы нет. Бен шепотом повторил японское звучание. Приятный, гладкий, как галька, звук. Натянув форменные брюки, Бен засунул свои вещи в шкафчик. Бросил взгляд на длинную лестницу, спускающуюся к площадке второго этажа. Недавний страх испарился.
3
У парня был нездоровый бледный цвет лица. Причем не только из-за искусственного мертвенного света пластиковой люстры. Вид у него действительно был больной, но отнюдь не жалкий. Скорее даже высокомерный. Парню явно не исполнилось и двадцати, но впечатление было такое, будто он проработал в этом кафе лет сто. Во всяком случае, он мог простоять на своем месте у стойки на втором этаже, не двигаясь и не отходя никуда, много часов.
Когда Бен спустился по лестнице на второй этаж, парень уже поджидал его. Он натянуто улыбнулся — ведь Бен был в точно такой же форме. Но стоило Бену приблизиться, как улыбка погасла. Бен подошел еще ближе к стойке, на которой аккуратными рядами стояли стаканы для воды и чисто вымытые пепельницы. Парень попятился. Бен даже растерялся. Надо поскорее представиться, лихорадочно подумал он. Только вот ему еще ни разу не доводилось представляться по-японски. Можно сколько угодно кланяться, а вот сказать-то нечего. В голову лезет какая-то чушь, вроде предложения из учебника японского языка, которое Бен когда-то почерпнул в университете W. В данном случае она просто нелепа. Интуитивно почувствовав это, Бен выбрал кое-что попроще: «Рад познакомиться. Меня зовут Бен Айзек».
Сказал — и самому стало неловко. С Андо он никогда так не разговаривал. И зачем только он сказал эту неуклюжую фразу? Однако парень отреагировал самым обычным образом. Он даже глазом не повел, словно и не заметил смущения Бена. Он промолчал и долго-долго смотрел на американца. Форма-то такая же, а вот лицо…
Парень смотрел молча, и на его зеленоватой физиономии не выразилось никакой мысли. От этого прекрасно отрепетированного молчания у Бена зазвенело в ушах. Наконец это стало просто невыносимым. Ощущая себя существом низшего порядка, Бен пересилил себя и спросил:
— А вас как зовут?.. — И тут же сообразил, что совершил промашку — спросил недостаточно вежливо, ведь он разговаривал с вышестоящим. Бен поспешно поправился. Парень нехотя раскрыл рот и процедил:
— Масумура.
При этом его бесстрастная физиономия слегка напряглась. Вот оно как! Да парень просто изображает из себя крутого! На самом деле он сам боится Бена. Смех, да и только!
Парень опять погрузился в молчание. Ничего не поделаешь, подумал Бен, придется теперь тут каждую ночь работать с ним за одной стойкой, с восьми вечера и до шести утра. Иначе плакали 15 тысяч иен в месяц! При этой мысли Бен ощутил легкое отчаяние. Надо как-то разрядить обстановку — но как? Лихорадочно пытаясь что-то придумать, он вдруг уцепился за фамилию парня. Бен определенно встречал где-то что-то похожее… Может, в учебнике японского языка? Или в журналах и книгах, наваленных грудами в комнате Андо? А может, то было «Масуда» или «Масума»? Но точно там был иероглиф «масу», обозначающий глагол «увеличиваться», «возрастать». Во всяком случае, в памяти Бена сохранилось смутное воспоминание о фамилии с таким иероглифом.
Бен протянул руку ладонью кверху. Ему вспомнилось, как некогда Андо пальцем рисовал на ладони иероглифы своего имени. Так и теперь Бен начертил на ладони сокращенный вариант иероглифа «масу», а потом более четко вывел «мура» — «деревня».
— Ваше имя пишется такими иероглифами?
Масумура брезгливо скривился.
— Нет, не такими, — отрезал он.
И ничего не добавил. Словно давая понять, что больше о себе он ничего не скажет.
И Бен отступился. Так парень и остался в его памяти просто «Масумурой». Эти безымянные, безликие звуки стали неотъемлемой чертой парня — как и его бесстрастная зеленоватая физиономия.
Масумура еще раз окинул взглядом Бена, точно сравнивая лицо и форму. Потом отступил еще на шаг.
Ему тоже явно хотелось о чем-то спросить. Но он не знал, как обратиться к Бену. В результате он не сказал ни «вы», ни даже «ты», а просто ткнул подбородком туда, где стоял Бен, и коротко бросил:
— Американец?
Теперь промолчал Бен.
Он уклонился от пристального взгляда Масумуры и уставился на широкую лестницу, спускавшуюся со второго этажа на первый.
«Что, не о чем больше спросить?» — злобно подумал Бен.
Несколько секунд он стоял молча, изучая стеклянную дверь внизу. На лице он изобразил точно такое же бесстрастное выражение, как давеча Масумура. Однако ему становилось не по себе оттого, что Масумура смотрит на него все более подозрительно, и он уклончиво промычал:
— Э-э… Н-ну…
«Наверное, когда из подследственного вытягивают признание, он вот так же невнятно мычит в ответ», — подумал Бен. Но Масумура как будто того и ждал.
— Терпеть не могу Америку! — объявил он.
Как ни странно, это не нашло отражения на его лице, однако в голосе впервые за это время проскользнуло некое подобие эмоции. Он словно декларировал свои убеждения. Масумура еще раз взглянул на лицо Бена, перевел взгляд на его белую куртку и вздернул плечи, будто обороняясь.
— Я тоже ее не очень люблю, — согласился Бен.
Белая куртка, на которую пялился Масумура, туго обтягивала торс Бена. Ощущение было очень приятным.
Посмотри, Масумура! Ну чем я отличаюсь от тебя?
Масумура постоял в сомнении, потом выдавил:
— Нью-Йорк?
Бен так и не понял, что это было — вопрос или констатация факта. Во фразе прозвучала докучная назойливость. Масумура не то чтобы хотел узнать, откуда Бен родом или откуда приехал, его вопрос означал совсем иное: «Что ты здесь делаешь? Твое место в Нью-Йорке, ты и должен быть там, а не здесь!»
«Наверное, такой же тон у японского блюстителя закона, проводящего полицейскую проверку», — подумал Бен и снова погрузился в молчание.
Не получив ответа, Масумура не отрывал глаз от Бена. Лицо его сделалось еще более высокомерным, жестким. Он шевельнул тонкими губами, видимо, собираясь переспросить, как вдруг повернулся всем телом к широкой лестнице и истошно завопил:
— Премного благодарствуем, что посетили нас!
Проследив взглядом направление вопля, Бен увидел внизу у кассового аппарата парочку — похожую на хостес девушку лет двадцати и мужчину не первой молодости, одетого в пальто. Они как раз подходили к стеклянной двери, собираясь уходить.
Бен, хотя и с некоторым опозданием, но тоже завопил во весь голос:
— Большое спасибо!
Перекрывая Масумуру, его высокий ломающийся голос эхом заметался из угла в угол. Похожая на хостес девушка обернулась и, подергав за рукав мужчину, показала на Бена. Она что-то прошептала ему на ухо, и оба прыснули. Посмеиваясь на ходу, они вышли на улицу. В распахнувшуюся дверь ворвался многоголосый шум. Сюда долетали даже звуки с площади. Среди них выделялось женское пение, неправдоподобно чистое. Слов было не разобрать. Кроме Бена, никто даже внимания не обратил. Бен вспомнил лицо женщины, горделиво взиравшей с афиши. Он видел ее в сумерках, когда впервые пришел на площадь в Синдзюку. «Может, это она поет?» — У Бена разыгралось воображение.
— Нью-Йорк? — настойчивый голос Масумуры вернул Бена к действительности. Бесстрастная физиономия парня выражала нетерпение. Слово «Нью-Йорк» неожиданно прозвучало для Бена не как название города, где жили его еврейские родственники, а как бессмысленный набор звуков, какая-то абракадабра, ассоциировавшаяся с японской азбукой.
«Масумура-сан! Я не желаю говорить о Нью-Йорке. Не желаю обсуждать пустые звуки. Мы ведь в Синдзюку!» — подумал Бен.
Губы Масумуры еще раз шевельнулись.
Бен уже не слышал пения. Ему стало страшно.
Ну скажи что-нибудь, все, что угодно!
— Вашингтон… Федеральный округ Колумбия.
Масумура отреагировал мгновенно:
— Не знаю такого.
Это прозвучало подчеркнуто отчетливо, с ноткой самодовольства.
Масумура наконец оторвал взгляд от Бена и, словно спохватившись, принялся с преувеличенным усердием протирать полотенцем и без того сверкавшие пепельницы. Он словно начисто забыл о существовании Бена. Бен искоса с удивлением наблюдал за парнем. Пожалуй, он понимал смысл этой демонстрации. «Не знаю такого!» — именно это хотел выразить Масумура своим поведением. Возможно, парень и не такое знает, но позиция «не знаю и знать не желаю» его явно устраивала!
