Впрочем, сомнения не покидали и меня. Я целыми часами лежал на софе, погруженный в задумчивость, и вдруг вскакивал. Мне казалось, что кто-то меня зовет... спорит со мной: "Нет, рано! Ты еще не готов! Надо отложить годика на три!.. Да и твои союзники уже тоскуют о вчерашней свободе. Уверен ли ты в них? Нет!.." Видно, я громко бормотал это вслух, потому что Рапп несколько раз появлялся в комнате: "Вы меня звали, сир?"
Я собрал невиданную армию, состоящую из солдат всех моих союзников: голландских уланов, прусских гусар, драгун из Гессен-Дармштадского герцогства, откуда русские цари брали своих жен, польской кавалерии, португальских егерей, баварцев, саксонцев, итальянцев, хорватов, швейцарцев, испанцев. Европа шла воевать с азиатским колоссом, новый Рим готовился сразиться с варварами...
Император угадал мой вопрос и посмотрел на меня. И я осмелился:
- Вы поставили под ружье, сир, шестьсот тысяч разноплеменного войска. Вы, который побеждали с двадцатью тысячами...
- Я захотел увидеть под знаменами Франции всю Европу... Я отлично понимал, что большинство из них - жалкие вояки, которые будут только обузой. Но в войнах будущего будут действовать именно такие огромные армии. И мне не терпелось опробовать первым... А главное - я хотел, чтобы в битвах и победах (в которых тогда не сомневался) мы, европейцы, стали единым народом! Запишите: такое объединение рано или поздно произойдет... И военный марш под моим началом был маршем в будущее, к единой Федерации европейских наций... И это было предупреждение старушке Европе: не забывай, Россия - это Азия, географически оказавшаяся в Европе, но ничего общего с ней не имеющая. И демонстрировал Европе будущего врага... ибо в один прекрасный день Россия наводнит Европу своими казаками... В своем обращении к Великой армии я написал: "Побежденные посмели вести себя, как победители. Рок влечет за собой Россию, и ее судьба должна свершиться!.."
Здесь император смилостивился и разрешил мне отправиться спать. Был третий час ночи...
На следующее утро стояла ужасная духота. Солнце палило нещадно, на палубу нельзя было выйти. В каюте был сущий ад! Но император этого не чувствовал - он с яростным нетерпением поджидал меня. И беспощадная диктовка возобновилась...
- Двадцать третьего июня, завернувшись в плащ и напялив на голову польский картуз, я отправился выбрать место для переправы. И нашел - на изгибе Немана, рядом с городком Ковно. И на следующий день моя армия перешла реку, где я когда-то обнимался с русским царем.
Уже войдя в Россию, я узнал, что царь сумел подписать мирный договор с Турцией. Эти недостойные потомки Магомета, которые могли с моей помощью взять реванш за целый век проигранных войн, почему-то подписали этот невыгодный мир... Изменил мне и Бернадот. Если бы он был со мной, я мог бы пойти одновременно на Москву и Петербург, и обе столицы должны были пасть. Но у меня не было Бернадота, более того, уже вскоре я знал: он с моими врагами!
Итак, с юга и с севера царю теперь ничего не грозило. Оставался только запад, откуда шел я... Будто в последний раз судьба предупреждала меня... Но я был уверен в себе, ибо план казался ясен и легко выполним: разбить царя в двух-трех сражениях, как я бил его прежде, отвоевать у него Польшу и территорию до Смоленска... и можно будет подписать, как всегда, быстрый и почетный мир "на барабане". Если царь заупрямится - перезимовать в Вильно. Да, это будет нелегко для населения, но как говаривал великий Фридрих: "Я не могу носить свою армию в мешке, она должна что-то есть". Если же и на следующий год царь не заключит мир на моих условиях, то я дойду до центра России. И останусь там, пока Александр не смягчится или его, как водится здесь, не убьют.
Но за Неманом меня ждал некий невиданный казус: я не мог разбить русских, потому что никак не мог их отыскать. Впереди был только запах горящих деревень, а сзади преследовал другой - страшный трупный запах от павших лошадей, которые сотнями дохли от бескормицы и нестерпимой жары... И вскоре стало понятно: русские решили изнурить мою армию трусливым отступлением по нищей местности, избегая вступать в генеральное сражение. Отступая, они увозили и население, и все припасы. Они не оставляли ни лошади, ни коровы, ни барана, ни жалкой курицы... Только полуобгоревшие избы. Мне передали слова царя, отступавшего вместе с армией: "Если императору так хочется, я доведу его до Урала... если он прежде не умрет с голода". Тактика варваров!
К счастью, из перехваченной переписки Жозефа де Местра (посланника сардинского короля при русском дворе*) я узнал, что план этот, вызвавший тогда насмешливое изумление в Европе, уже начали осуждать и при дворе русского царя, и в обществе. Командующего обвиняли в трусости, даже в предательстве. Как писал де Местр: "Любимец царя маркиз Паулуччи сказал командующему русской армией генералу де Толли: "Из одного только чувства чести вы должны или подать в отставку, или переменить трусливый план. А того, кто вам его посоветовал, надо отправить в сумасшедший дом, а еще лучше - на виселицу!"
Но все продолжалось... Я по-прежнему не видел противника, и по-прежнему впереди были однообразная степь и обгоревшие избы.
Наконец, мы настигли русских у Смоленска... После трехдневного сражения они отступили, оставив нам опустошенный город. Утром я осмотрел крепостные стены, построенные русским царем Борисом Годуновым. Оглядывая со стены через подзорную трубу пустую равнину, я понял: русская армия опять ускользнула, исчезла, как призрак.
Я отправил в Париж победный бюллетень: Россия низведена до границ древних владений московских царей! Но я уже подсчитал истинные - и печальные! - итоги: пройдя без сражений от Немана до Двины, я потерял сто пятьдесят тысяч человек и множество лошадей. Бескормица, болезни, дезертиры... И я решился. В Смоленске я отпустил взятого в плен русского генерала. Я просил его сказать царю, что самое мое большое желание - это мир. "Но передайте царю - пусть поспешит. Иначе мне придется взять Москву. Столица, занятая противником, похожа на непотребную девку... я не смогу уберечь ее от разрушения". И еще я просил передать искренний совет "моему брату, русскому царю": покинуть армию и как можно скорее. "Я все время недоумеваю: что он делает в армии? Я - другое дело, это мое ремесло, сказал я генералу. И объяснил свою заботу: - Я хочу воевать с сильным врагом". Так я подчеркнул, что хочу воевать по рыцарским правилам. И что моя война так непохожа на варварскую войну без правил, которую ведет царь, заставляя меня идти по опустошенной земле...
В Смоленске у меня был выбор: прервать кампанию (как я и предполагал раньше) и остановиться в этом сожженном городе - обустроить его, доставить сюда продовольствие. Я даже сказал Коленкуру: "Мы отдохнем здесь, укрепим свои позиции, я пополню армию польскими казаками, и посмотрим, каково будет Александру!" Можно было даже отойти назад и перезимовать в Вильно, выписать из Парижа "Комеди" и с удобствами перезимовать. А потом, объявив Польшу независимым государством, опять же призвать в армию благодарных, привычных к голоду и здешнему климату поляков... Я всегда говорил, что идти дальше Смоленска - самоубийство.
Император помолчал, потом продолжил:
- Почему я все-таки пошел? Я торопился закончить кампанию, ибо Париж как женщина, его нельзя надолго оставлять... Но главное, - сказал он с какой-то странной болью, - близость Москвы. Она пьянила. Занять Москву, а оттуда повернуть на юг - в Индию. Ведь если русский царь решит заключить мир, этого уже никогда не будет. Надо спешить, пока он не предложил мира... И я сказал маршалам: "Не пройдет и месяца, как я буду в Москве. Поверьте, сражение не за горами, без него они не посмеют отдать столицу. И мы разобьем их! И через шесть недель получим мир. Впереди - слава!" И я был прав: генеральное сражение было не за горами. Мы продолжали перехватывать письма де Местра и узнали, что в Петербурге теперь "самое модное - ругать Барклая де Толли за его отступление". И я сказал маршалам: "Я давно этого ждал. Когда нация унижена, она всегда находит козла отпущения..."
И вот уже советовавшие отступать прогнаны царем. Де Местр написал своему королю, что он счастлив, ибо главнокомандующим собираются сделать фельдмаршала Кутузова... Они оба были членами масонской ложи, и оттого Кутузов был близок сердцу хитрого пьемонтца... И действительно, был назначен старик Кутузов, которому в каком-то сражении прострелили голову. И наконец де Местр сообщил: "Все сведущие люди полагают генеральную баталию неизбежной". Я повеселел. Русские не выдержали своей страшной тактики.
Они решили сражаться у стен Москвы - своей древней столицы. Кроме того, мы узнали, что русский царь последовал моему совету и уехал из армии. Кто-то из иностранцев-фаворитов (русские никогда не осмелились бы на это!) прямо сказал царю, что одно его присутствие выводит из строя пятьдесят тысяч человек, необходимых для его охраны. Наконец-то они поняли, что любой говнюк во главе армии, даже этот одноглазый старик, которого я бил при Аустерлице, лучше их бездарного царя. И я сказал своим маршалам: "Как видите, они со мной согласились во всем. Пусть царь носит военный мундир, но уберет в сундук свою бесполезную шпагу... Давайте готовиться к решительной битве, которую я вам предсказал".
