Император прочел мою запись рассказа Коленкура.
- Что ж, он все понял в меру своих возможностей. - И добавил: - Она уже спала. Она встретила меня сонным объятием, простодушной радостью... Женитесь на австриячках, Лас-Каз, они чужды интриг, ибо слишком глупы, чтобы в них участвовать, и подставляют свое тело со спокойной радостью исполненного долга, как будто исправно платят по векселю... В ту ночь я долго сидел у кровати малютки. Как я его любил! Моя мать - единственная женщина, которую я по-настоящему уважал... и это крохотное тельце - сын - два самых дорогих существа в этом мире...
Как вы поняли, все это записывать не надо... Ну а теперь беритесь за перо. Перед приездом я послал в столицу откровенный бюллетень, где сообщил правду о гибели армии, но в конце обратился к нации с важными словами: "Люди, недостаточно закаленные, чтобы подняться над изменчивостью судьбы и военной удачи, утратили силу духа и бодрость. Но тот, кто выше этого, увидел в новых трудностях лишь новую славу". И чтобы у народа не было сомнений в этом, я приписал: "Здоровье Его Величества лучше, чем когда-либо..."
Но в столице, которую я отучил от несчастий и трудностей, эти слова вызвали злорадство врагов. Савари передал мне полицейское донесение с гнусной фразой Шатобриана, которая тотчас начала гулять по салонам: "Сироты без числа, утрите слезы - ваш император здоров!"
И все-таки я рассчитал правильно. Появившись в Париже невредимым и полным энергии сразу после того, как страна прочла опасный бюллетень, я вселил уверенность во многие слабые души.
Остатки Великой армии, оставленной мною Мюрату, сильно поредели. Мюрат и Ней своими бездарными действиями докончили ее разгром. Нет людей решительнее и храбрее на поле битвы, чем Ней и Мюрат, и нет нерешительнее и трусливее их, когда надо самим принять решение. Меньше двадцати тысяч солдат они вывели из России...
Я набрал новую армию. Это было нелегко. Я, конечно же, знал о страхах, которые сеяли в деревнях уцелевшие калеки, рассказывая об ужасах русской кампании. Так что немало малодушных уклонялось от набора. Но триста тысяч солдат я все-таки получил. Большинство из них - необстрелянные юнцы. Весной они прошли весьма упрощенную военную подготовку, и я выступил навстречу противнику.
Все дальнейшее мне видится как в тумане... и похоже на сон, где предательство сменялось предательством. Дедушка Франц, мой родственник... Я могу только презирать его. Интересы дочерей, внуков - плевать на них! В жилах европейских монархов не кровь, а замороженная политика. И первым предателем стал Бернадот, которому я дал всё - славу, богатство, возможность стать шведским королем. И вот он, француз и вчерашний якобинец - гонитель королей, сражается вместе с этими королями против Франции... Впрочем, вычеркните весь этот жалостливый абзац.
Но Рейнский союз оставался верен. Пока. И прислал мне солдат. Правда, тоже юнцов. И вот с этими жалкими новобранцами я начал кампанию великолепно: разбил русских и прусаков под командованием Блюхера при Люцене - напомнил им, что звезда Франции еще не погасла! В воззвании к армии я написал: "Вы показали, на что способны французы. И ваша победа достойна Аустерлица и Фридланда". Эти слова должны были укрепить их дух. Но я знал, что неприятель всего лишь отброшен и отнюдь не разгромлен, как в тех великих битвах. А я теряю драгоценных солдат, которые сейчас так нужны мне! Я уже чувствовал биться придется против всей Европы. Но я был готов.
Я вновь овладел Дрезденом, и саксонский король вернулся в отвоеванный мною город... Я основательно напугал союзников - они заговорили о перемирии. Я решил не торопиться. Чтобы заключить нужное мне перемирие, я продолжал наказывать их кровью. Но мои маршалы... стали так робки. Они страшились потерять свое... Свое богатство, свою жизнь. Они забыли, что смерть в бою великая честь для истинного воина. Впрочем, честь многие из них уже потеряли, ибо теперь они жаждали только одного - жалкого мира любой ценой! Даже лучший из них, мой верный Дюрок, с ужасом говорил: "Вот теперь и надо воспользоваться нашими победами и заключить выгодный мир. Но император прежний, он не изменился, он ненасытно ищет боя - там его жизнь. Конец будет ужасен". Как выяснилось вскоре, это была опасная фраза. Но и в глазах начальника полиции (который доносил мне об этих разговорах) была та же мольба: "Заключите мир! Любой ценой!" Никто меня не понимал...
Я продолжал преследовать союзников и разгромил их в новой битве - при Бауцене. Тысячи убитых! И только отсутствие кавалерии, погибшей в России, не позволило добить врага. Но и я дорого заплатил за эту победу. Я лишился Дюрока. Отчасти он сам виноват: нельзя думать о мире во время боев... Бог войны был обижен. И ядро... я все видел, я стоял рядом... оно летело в меня, и я подумал: мечта сбылась, вот она - смерть на поле чести во время победы! Но, как и прежде бывало много раз, в меня ядро не попало. Проклятье! Оно встретило на пути дерево и, отлетев рикошетом, разорвало несчастного Дюрока... Умирая, он молил меня уйти из палатки, чтобы вид его страданий не измучил меня. И, уходя, я сказал ему: "Прощай... может, мы скоро встретимся". А он ответил: "Не ранее, чем через много лет, сир, после того как вы их всех победите". И поручил мне свою дочь...
Потом я долго сидел на пне, и ядра продолжали рваться вокруг. Но я был равнодушен, я знал, что они меня не тронут... к сожалению, ибо у меня другая участь... Бедные мои маршалы шепотом говорили друг другу: "Он ищет смерти. Он хочет умереть в ореоле побед". И, думаю, они молились, чтобы это случилось, - тогда они тотчас смогли бы заключить позорный мир и сохранить свое жалкое достояние и свою жизнь. Ибо их все больше пугало ожесточенное сопротивление врага. Даже пруссаки научились сражаться до конца, превращая в бойню поле боя... Мне нужны были новые и новые солдаты. Сенаторы безропотно согласились, они еще были покорны, я еще правил с прежней силой. Новый набор в армию и чудеса моих побед произвели впечатление, союзники вновь попросили перемирия. Они предложили мне вернуть Пруссии отвоеванные у нее земли, распустить Рейнский союз и остаться, как они это назвали, "в почетных границах восемьсот первого года". В границах завоеваний моей молодости. Они хотели отобрать у меня мои победы и загнать Францию в прошлое. Они не понимали меня...
В это время Пруссия и Россия поняли, что вдвоем им со мной не справиться, и попытались надавить на меня через "дедушку Франца". Австрия, подлая страна, вероломство которой я столько раз прощал, почувствовала возможность вернуть свои земли. Столько раз битые австрийцы посмели заговорить со мной языком угроз: если я не соглашусь на "почетный мир", Франц разорвет наши соглашения и примкнет к коалиции моих врагов... Даже несмотря на брак с его дочерью! Как сказал тогда принц Шварценберг: "Политики благословляют браки, но они же устраивают потом и разводы".
В Дрезден, где я стоял с армией, приехал князь Меттерних. По трусости, изворотливости и хитрости он превосходил Фуше и Талейрана, вместе взятых. Еще вчера эта хитрющая лиса угодливо ловила мои желания и пребывала в восторге от моего брака с австрийской самкой. Но теперь обнаглевшая лисица решила держаться тигром. Мы разговаривали девять часов... Он посмел начать с угроз. И я понял: они уже решили предать меня. Он сказал, что Европа устала от войн и если я буду препятствовать миру... "Какому миру?" - прервал его я. "Справедливому миру в границах начала ваших завоеваний, сир. Это единственно возможный мир после ваших поражений в России". - "А после моих нынешних побед?" - "Ваши победы временны, ваши силы на исходе, вы погубили стольких солдат. У Франции, как нам известно, воевать больше некому, а ваши союзники в Европе уже готовятся стать вашими врагами". - "И мой тесть, как я понял, решил стать первым в числе предателей?" - "Его Величество прежде всего обязан думать о своем народе: Австрия - его семья". - "Я трижды оставлял на троне этого "семьянина". В четвертый раз я не совершу эту ошибку. И, как вам известно, мне не надо указывать путь на Вену - я его хорошо освоил!"
Он хотел возразить. Но я не дал ему раскрыть рта: "Вы хотите войны? Вы ее получите! Под Люценом я уничтожил пруссаков, под Бауценом - русских, а с вами я увижусь в Вене! У меня есть все сведения о вашей армии... к вам засланы тучи шпионов. Я знаю про вас все! - И я бросил на стол ворох бумаг. Но он даже не потрудился на них взглянуть. - Вы хотите гусиным пером отнять у меня завоеванное кровью моих солдат. Но для этого, поверьте, маловато распоряжений из вашей чернильницы. Вам надо будет мобилизовать миллионы, как мобилизовал их я, и пролить столько же крови, сколько пролил ее я. Крови, а не чернил! Ваши короли рождены во дворцах и, потерпев хоть сотню поражений, преспокойно возвращаются в свои дворцы, а я... я - сын военного счастья, сын великих побед, и у меня нет ничего, кроме чести и славы... А их я вам не отдам! Я не могу вернуться униженным к своему народу!"
