Александр Анатольевич тем временем поставил пакет с провизией под стол, на стол водрузил чемоданчик:
— Хорошо выглядите. Высыпаетесь? — Он достал свой излюбленный прибор, которым измерял состояние ауры. — Могу тут прямо вас осмотреть, если вы не против. Свет так удобно падает из окна. Хм…
Он вдруг нахмурился и уставился на прибор с подозрением.
Мари! Она не в комнате за камином. Она в спальне. А что, если док ее почувствует? Или уловит ее присутствие прибором измерения ауры?
— Давайте сначала сходим за стряпней. Аппетит, знаете ли, улучшился, — немного нервно улыбнулся Платон, пряча свои записи в кухонный ящик.
— А? Да… — Доктор покивал, но продолжил смотреть на прибор. Затем покосился на пустой коридор. — Платон, скажите, а к вам никто не заходил в последнее время?
— Дитрих, — с готовностью подтвердил орк.
— И папочка иногда заходит. — Серп возник словно из ниоткуда, уселся на столе и принялся разглядывать содержимое пакета, отправленного мамой. — Отбивная! Честное слово, убил бы за то, чтобы только еще раз попробовать отбивную в исполнении моей Агаты.
— Брат так беспокоится обо мне, любую возможность использует для того, чтобы подбодрить и поддержать. — Платон старался не коситься в сторону отца и не обращать на него внимания, но делать это было сложно. — Кстати, вы слышали, что его супруга Таисия беременна?
— Хм… А сама Таисия к вам не заходила? — продолжал допытываться доктор. — Я, наверное, должен сделать звонок.
Док потянулся в карман за телефоном.
— Сейчас кого-то раскусят. Сейчас кого-то поймают с поличным, — нараспев протянул Серп, вскочил на стол, подошел к Платону, затем наклонился и глумливо покачал головой.
«Проклятье! Он что-то учуял!»
В этот момент в дверях, зевая и потирая глаза, появилась заспанная… Мари. В его футболке, доходившей ей до середины бедра, она выглядела так уютно и по-домашнему, что в другой раз бы он умилился и непременно бросился ее целовать.
Но ситуация не располагала.
Едва она увидела доктора, шарахнулась от него как от привидения.
Доктор замер на месте, так и не донеся телефон до уха.
— К нам едет ревизор! — продекламировал Серп и захохотал.
Платону осталось принять единственное верное решение. Он призвал темную магию.
— Прошу прощения, я правда не хотел, — с сожалением произнес он и, обхватив тело доктора появившимися из темного густого тумана змеями, ударил мужчину головой о холодильник.
Бессознательное тело распласталось по полу.
Платон переглянулся с Мари. Девушка на удивление быстро сориентировалась, присела, проверяя пульс.
— Жив. — Она облегченно выдохнула.
— Лучше бы он сдох, правда, сын? — Серп снова уселся на столе и теперь болтал ногами в воздухе. — Но ты все еще можешь его добить. Скажешь потом всем, что док поскользнулся на лестнице и расшиб себе голову. В его возрасте это неудивительно.
— У тебя есть план? — Мари закусила губу, напряженно что-то обдумывая.
Вряд ли план Серпа девушка оценила бы, но, как назло, ничего другого не шло в голову.
— Признай уже. Ты — злодей. Черный маг. Орк, плюющий на все условности. Ты — не такой, как твои братья. И твое место — рядом со мной, — оскалился в улыбке отец.
— Я видела в саду белладонну. Можно попробовать сварить зелье забвения. — Мари торопливо поднялась с места, колдовской взгляд зеленых глаз горел решимостью.
— Эта девка мне определенно нравится, — ухмыльнулся Серп. — Из нее можно сделать неплохого сообщника по преступлениям.
Голову стянуло обручем боли, дышать стало тяжело. Последствия применения темной магии? Но ему же стало лучше, он пошел на поправку. Стараясь не показать Мари своего состояния, он просто кивнул, одобряя план.
Оставшись наедине с телом доктора, Платон оперся руками о столешницу, выравнивая дыхание.
Телефон Платона на столе завибрировал. На экране высветилось имя брата.
— Как же не вовремя, правда, сын? — сочувственно поцокал Серп. — Впрочем, если ты хочешь быть хорошим, у тебя еще есть шанс. Признайся брату. Он доложит арбитрам. Годик-другой посидишь со мной в «Теневерсе» и выйдешь оттуда другим орком. Или не орком. Там-то лечить тебя никто не будет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Заткнись, — прошипел сквозь зубы Платон, борясь с приступом слабости.
Может, у дока в чемоданчике есть что-нибудь подходящее? Тот все еще лежал раскрытым на столе. Платон принялся в нем рыться в попытке отыскать какие-нибудь восстанавливающие препараты.
— Что? План не нравится? Все-таки хочешь быть таким, как я? — с притворным участием спросил Серп.
— Я никогда не буду таким, как ты! — рыкнул Платон, дернул сумку слишком сильно, на эмоциях, та перевернулась. Содержимое с веселым треском и стуком разлетелось по кафельному полу.
Вибрация телефона прекратилась.
— Сейчас мой младшенький снова что-нибудь заподозрит и опять явится тебя проверять, — засмеялся Серп. Он искренне наслаждался всей этой ситуацией. — Чуйка у него явно в меня. Что есть, то есть. Не зря из вас троих именно он унаследовал мой талант.
— Леший… — Платон выругался и схватился за телефон. Дит и так был зол на него после ситуации с цирком, не стоит давать еще поводов.
Он набрал номер брата. Всего один гудок, и тот взял трубку.
— Привет, спишь еще?
— Да, то есть… Привет. Только проснулся, — невпопад ответил Платон. От головной боли перед глазами плясали звёздочки.
— Александр Анатольевич еще не у тебя? Он должен сегодня заехать, мама передала тебе очередную партию провизии. Она боится, что ты умрешь с голоду.
Платон перевел взгляд на лежащего на полу врача. Кажется, тот пошевелился? Или это он сам просто качается от накатившей на тело слабости?
— Нет, пока не заходил. Но маме передай спасибо. Аппетит в последнее время улучшился. Даже ее кунжутное печенье съел.
— Ты же вроде его терпеть не можешь? Но рад слышать — Дит замолчал.
Платон же был не в том состоянии, чтобы поддерживать диалог ни о чем.
— Арбитры звонили, — спустя некоторое время произнес брат посерьезневшим тоном.
— Есть новости о Нику? — Платон подобрался, обращаясь в слух. Это было действительно важно.
— Нет, не о нем. Об отце. Сказали, он сдал. До этого каких-либо признаков болезней не было. Но пару дней назад резко стало плохо.
Платон повернулся к Серпу-галлюцинации. Тот опять сел на стол и увлеченно рассматривал свои ногти, будто бы речь шла не о нем.
— Они сказали, что если мы хотим, то могут пустить нас к нему. На случай, если он долго не протянет. Попрощаться.
— Пусть горит в аду, — отрезал Платон. — Туда ему дорога.
— Я тоже им так ответил, — грустно откликнулся Дит.
Отцовский авторитет всегда довлел над ними тремя. Желания отца были нерушимым законом, слово — решающим, любая его прихоть возводилась в ранг обязательных к исполнению. С ним запрещалось спорить, даже воспротивиться его мнению — ибо кара могла быть велика.
Братья ненавидели его всем сердцем. Даже Платон, столько лет отдавший опытам и темной магии, не благодарил отца за то, какими методами в него вбивали знания и усидчивость. Он принимал его силу, признавал великим гением, но давно уже не любил. С самого раннего детства, когда границы добра и зла ещё слишком размыты и ты не считаешь папу плохим, если он причиняет тебе или твоим родным боль — потому что любишь его любым.
Но шли годы, и от любви не осталось даже пепелища.
Серпа не станет? Он тихо-мирно скончается в тюремной лечебнице? Ну, не самый плохой исход.
Мать жалко. После всего, что творил отец, она всё равно верила, что он сможет измениться. Даже когда отчаялась вернуть «своего Серпа», даже когда нашла нового ухажера — надеялась, что однажды он одумается и извинится перед своей семьей.
Похоже, её мечтам не суждено сбыться.
— А что Златон? — спросил Платон.
Над старшим сыном Серп издевался сильнее всего. Весь его гнев обрушивался на голову Злата, который получился «неправильным орком», по мнению отца. Их ненависть была столь велика, что одно напоминание об отцовских генах приводило Златона в ярость.
