— Ничего, тоже не поедет, — ответил Дитрих. — Сказал: «Как помрет — дайте знать, зайду убедиться, что гроб закопан достаточно глубоко».
— Я могу его понять. Ему отцовской «ласки» досталось больше, чем нам с тобой.
— Не поспоришь.
Кстати, насчет Злата. Может, действительно через него попытаться выполнить поручение Виктора? Виталик — его хороший друг, а сам Злат тот ещё обольститель. Он за последние годы порадовал своим вниманием столько девушек, что можно выдавать золотую табличку с надписью: «Альфа-самец десятилетия». Злат, наверное, смог бы доходчиво объяснить Виталику, как нужно заполучить женщину: что конкретно ей говорить и как именно смотреть для усиления эффекта.
Платон поморщился.
Всё же какая глупость — заставлять двух взрослых существ влюбиться друг в друга. Ну и задачку подкинул ему бес.
— Как вообще дела у Златона? Всё хорошо?
— Да куда он денется, всё у него нормально. Семья, работа, ремонт в квартире затеял, уламывает Диану на «хотя бы четверых» детей. Та пока не сдается. А что? — тут же напрягся Дит, как будто Платон замышлял какую-то гадость.
— Давно не общались просто… — смутился он своему неловкому обману. — С Виталиком они до сих пор тесно дружат?
— Я не в курсе, если честно. Дружат, наверное. Платон, умоляю тебя, не ввязывайся ни во что.
— Даже не собирался.
— Зачем тогда тебе Виталик?
— Да не нужен мне Виталик, так, к слову пришлось. Вспомнилось просто, что они сдружились. Дит, перестань меня подозревать.
Нет, всё-таки затея дурацкая. Как свести Виталика с Кирой, если Платон даже не может кому-нибудь рассказать о том, что заключил сделку с Виктором? В любой другой ситуации он мог бы связаться со Златом и просто попросить его: «Сделай что-нибудь». Но не сейчас. Потому что с хитрым пронырливым Виктором затворник-Платон никак не должен пересекаться.
Ладно, оставим эту проблему на потом. Сейчас есть куда более глобальная: доктор, лежащий на полу без чувств.
— Да жив он, жив, — скучающе отметил Серп, когда Платон склонился над бездыханным телом, чтобы ещё раз проверить дыхание. — Где там твоя подружка шляется?
Платон болезненно поморщился. Слабость всё накатывала, и только болтливой галлюцинации рядом не хватало для полного счастья.
— Эй, ты меня слышишь вообще? — спросил Дитрих в трубку.
— Прости. Задумался немного.
— Угу. Пожалуйста, веди себя прилично. Мы за тебя беспокоимся, мама с ума сойдет, если ты что-то натворишь. Ей сейчас и так тяжело придется, — напомнил Дит, взывая к совести брата.
Платон согласно помычал в ответ, выражая полное согласие, и повесил трубку.
— Слушай, сынок, а если док очнется, ты его ещё раз головой приложишь? — с неподдельным любопытством вопросил Серп, поднявшись со стола и пройдясь по кухне взад-вперед. — Может, проще засунуть его в машину и утопить? Не справился с управлением, улетел в озеро. Ах, какая трагедия! Еда моей драгоценной Агаты пропадет! Невыносимая потеря!
Он приложил ладонь ко рту и жалостливо покачал головой.
— Замолкни, — взмолился Платон.
— Ты слабак, Платоша, — имя сына он специально выделил ядом. — Маленький нытик, который не может решить проблему силой. Жаль, не таким я тебя растил.
— Мне тоже жаль, что ты не сдох раньше. Но я держу свою жалость при себе.
— Посмотрим, кто ещё сдохнет, — фыркнул Серп. — Думаешь, я так просто от тебя отстану? Наивный дурачок. Я у тебя вот тут прочно засел, — он постучал по виску сгибом пальца.
Платон начал читать вслух состав на коробке из-под сыра, чтобы заглушить его голос.
Мари вернулась через какое-то время с целой связкой корений. Она разложила их на столе, начала мелко крошить, достала банки с полок. Всё у неё получалось проворно, как будто всю жизнь хозяйствовала на этой кухне.
Платон даже засмотрелся.
В кастрюльке кипела вода, и Мари по очереди складывала внутрь составляющие зелья, периодически бросая опасливый взгляд на бессознательного доктора.
К счастью (причем как Платона, так и самого доктора), тот не собирался приходить в себя. Серп исчез, стоило Мари оказаться на кухне — и это тоже радовало. Потому что чувство беспомощности, когда над тобой издевается собственная галлюцинация, доводило до отчаяния.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пока варился отвар, Марьяна с Платоном прибирали кухню от следов «преступления». Остатки корешков затолкали поглубже в мусорное ведро. Включили вытяжку, чтобы проветрить помещение. Натерли столы до блеска, но оставили «творческий беспорядок» — недоеденное печенье в вазочке и недопитый чай в кружке.
Зелье забулькало, закипев. Всё, можно доставать.
— В идеале ему нужно дать настояться три-четыре часа, — вскоре оповестила Марьяна, — но сомневаюсь, что док будет ждать столько времени. Попробуй напоить его так. Зелье хуже не стало, просто побочных реакций будет больше. Потеря концентрации внимания, общая рассеянность, тошнота, головокружения, тахикардия.
— Ну, нам это только на руку.
Мари подула в чашку, куда вылила зелье, скептически осмотрела его на свет.
— Ну, должно сработать. Последние пару часов он не вспомнит. Скажи, что это последствия удара головой, — сообщила веско. — Короче, придумай что-нибудь. Ладно, я пойду в свой любимый камин. Дальше — сам.
Платон выждал некоторое время, а затем поднял голову доктора и приоткрыл ему рот, вливая отвар в горло. Главное теперь, чтобы он не захлебнулся. А то очень неловко получится.
Александр Анатольевич закашлялся, зелье забрызгало его рубашку. Но он определенно проглотил достаточно.
— Вы как? — сочувственно вопросил Платон, похлопывая доктора по спине и помогая ему подняться.
— Что… что произошло?.. Как я у вас оказался?..
Тот непонимающе озирался.
— Да вы сознание потеряли, батенька! Перенапряглись, что ли? Хлоп, и уже летите головой в дверь моего холодильника. Я даже поймать не успел. Ромашковый отвар вот вам дал, чтоб в себя пришли. Не горчит?
В доказательство своих слов орк мотнул головой в сторону заварочного чайника, куда Мари предусмотрительно налила тот самый отвар, по вкусу похожий на зелье забвения.
— Голова как? — продолжал напирать Платон. — Не болит? Сотрясения мозга, надеюсь, нет? Вы хоть помните, что приехали ко мне на осмотр?
— Я?.. Да, наверное… Давление, что ль, поднялось, — удивился доктор, щупая у себя пульс. — Да, зашкаливает. Неужели сознание потерял?
— Потеряли! Я не на шутку испугался, если честно. Вы в следующий раз предупреждайте хоть, ловить вас буду. А то разбили бы голову, а мне даже Скорую помощь сюда не вызвать.
Доктор потрогал свежую шишку у себя на затылке.
— Погода переменчивая, видимо, давление и скакнуло, — принялся оправдываться он, совершенно обескураженный собственной рассеянностью. — Так, на чем мы закончили?
— Вы меня осмотрели и хотели передать контейнеры от моей матушки, — милым голосом напомнил Платон.
— Матушки?
— Да-да, она оставляла мне еду. Александр Анатольевич, ну что вы, не пугайте меня так. Вы хоть помните, кто я такой?
— Да помню я вас, помню, — скривился доктор, проверяя содержимое чемоданчика. — Всё на месте, ничего не тронуто.
— Вы думаете, я у вас воровать стал бы?
— Сами понимаете, предосторожность превыше всего. Так, осмотр, говорите, — доктор вновь взялся за свой считыватель ауры. — Да, помню что-то такое. Мы закончили, говорите?
— Ну да. Если хотите — повторим.
— Да незачем, вроде бы, осмотрел же уже… — сказал он, будто убеждая самого себя. — Вот голова старая. Надо бы провериться…
— Не помешало бы, — покивал Платон. — Ну как я? Жив-здоров?
Следующие десять минут они потратили на стандартные процедуры. К считывателю ауры доктор не возвращался, но проверил физическое состояние, пульс, моторику, выписал новые дозы лекарств. Платон по обыкновению сопротивлялся, морщился, кривился — в общем, всем своим видом показывал, что с действиями врача хоть и не согласен, но вынужден смириться. Тот тоже привычно ворчал, просил соблюдать назначения. Иногда разве что потирал ушибленную голову, но так как всё равно не помнил ничего, то и не сомневался в словах Платона.
