Письма, которые я получаю от Агафьи, всегда кончаются одинаково: «Василий Михайлович, милости просим к нам в Таежный тупик».
В этом году по разным причинам я не собирался быть в Тупике. Заставили звонки и письма читателей «Комсомолки» – за громадами разных очень больших событий люди не позабыли таежных аборигенов, попавших в жизненную ловушку. Как они там? Этим вопросом кончались все письма.
Попутного вертолета не оказалось. И от поселка геологов, максимально облегчив рюкзаки, мы двинулись пешим ходом вдоль Абакана. Река, обмелевшая к осени, позволяла спрямлять дорогу – переходили течение вброд. День был славный. Тайга звенела погожей желтизною берез, темнела кедрачами и ельником, красными пятнами в желто-зеленом каньоне выделялись рябины. И все это было накрыто пронзительно голубым небом.
Нас было трое. Следом за Ерофеем шел красноярский врач, профессор Игорь Павлович Назаров. Он навещает Лыковых с 1980 года, с того самого времени, как люди подвинулись к их таежному тайнику. Игорь Павлович справедливо считает: «Сама жизнь поставила уникальный, исключительный эксперимент, невозможно было не проявить к нему интереса».
Первой просьбой Агафьи к доктору было «полечить руку». Парафиновые прогревания и растирки мазями сняли все боли. Авторитет доктора из Красноярска сразу же вырос. Еще больше он укрепился, когда Игорь Павлович не посоветовал есть много калины – «понижает давление». «Послушались, – говорила Агафья, – и сразу окрепли». А этим летом Агафья прибежала к геологам: «Нельзя ли как-нибудь сообщить Игорю Павловичу – тятенька порушил ногу. Не ходит». Игорь Павлович был в отпуске и смог в течение суток добраться сюда с травматологом.
Упав с лежанки, старик повредил коленный сустав. На медицинском языке травму называют мениском. Старик не мог двигаться и «ходил под себя». Приехавших встретил с надеждой: «Если можете – помогите».
Врачи положили гипс, наказав Агафье: «Если к 10 сентября не появимся, – снимешь сама…» Сейчас Игорь Павлович шел проверить состояние старика.
Ерофею тоже было что рассказать. В феврале летчики сообщили геологам: что-то у Лыковых ни дымка, ни следов. Ерофей не медля собрался… Агафью и старика нашел он в заиндевевших постелях. У обоих не было сил подняться.
Оказалось, неделю назад Карп Осипович сонный толкнул ногой дверь. В жарко натопленную избу ворвался таежный холод и прихватил спящих. «Опоздай я на день-другой, в этой таежной истории была бы поставлена точка».
Ерофей почти силой заставил хворых подняться, погреть ноги в воде с горчицей, натер редьки, отварил припасенную с лета крапиву, пихтовых веток и можжевельника… «Помаленьку с помогой Ерофея выбрались из беды», – написала мне в марте Агафья.
К избушке Лыковых по склону мы поднялись, когда на солнце горели только верхушки сопок… По-летнему зеленел огород… Кошка пулей шмыгнула в кусты за сараем… Жалобный голос козы… Дверь в избу приоткрыта…
– Принимайте гостей! – по обыкновению громко заявил о себе Ерофей.
При свете, сочившемся в два оконца, увидели мы сначала Агафью, а потом вскочившего на лежанке Карпа Осиповича – оба в воскресный день отсыпались…
Конечно, первым объектом вниманья стала больная нога. Гипса на ней не было – в условный день Агафья, орудуя ножницами и ножом, все удалила. К удивлению Игоря Павловича, старик хоть и с палочкой, но довольно свободно прошел по избе. «Молодцом, молодцом! У иных спортсменов дольше не заживает». Старик, приложив ладонь к уху, полюбопытствовал: кто такие спортсмены? Объяснения не понял, но похвалой остался доволен. Мне он красочно объяснил, как жил шесть недель в «гипе»…
– Тятенька-то поправился, – сказала Агафья. – Псалмы помогает читать. А то ведь до чего дошел: на запад начал молиться…
Квас нам Агафья разливала по кружкам из дареного кем-то кофейника с носиком. Мы догадались: посуда привезена от родни. «Выезд в свет», о котором разговор впереди, что-то в Агафье неуловимо переменил. Она и раньше держалась естественно и свободно. Теперь в сужденьях ее была уверенность. Речь, чуть улыбаясь, она украшала такими словами, как «Жигули», «электричка», «племянники», «баня», «трактор». Она опрятней была одета. В избе уже не пахло кошачьим пометом, пол подметен, стекла в окнах протерты. Самой заметной новинкой был тут будильник. И я видел: Агафья ждала, когда мы заметим часы. Дождавшись желанной минуты, она показала, как виртуозно владеет столь удивительным механизмом…
Вечером у костра состоялся обмен новостями прожитого года… О болезнях Агафья говорила с грустной улыбкой: «С белым светом-то попрощалась. Лежала холодная. Кошки от меня ушли. Всегда со мной спали, а тут ушли к тяте. Ну, думаю, без нас козлуха застынет, кошки застынут. Да вот Ерофей. А как кошки опять стали приходить спать, я подумала: поправляюсь…»
Агафья встречает наш вертолет…
Козлуха живет теперь в загончике одиноко – козла зарезали, Карпу Осиповичу на питание, когда Агафья в декабре уезжала к родне… Козлухой пристально сейчас интересуется здешний медведь. «Пришлось два выстрела дать», – сказала Агафья, сводив нас на место под кедром, где зверь объявился. Большая куча помета свидетельствовала: два выстрела произвели должное впечатление.
– А может, зарезать козу-то? Молока нет, чего ж кормить зря, – сказал Ерофей.
– Жалко. Привыкла. Да и навоз огороду…
Говоря о напастях этого года, рассказала Агафья о том, как чуть не умерли от грибов. «Всего-то по одному съели…» Грибами оказались опята. Их раньше варили. Теперь же при соляном богатстве Агафья решила их засолить…
– Но прежде же надо сварить. Это же опята!
– Дык теперь будем знать…
Два марала, зимой попавшие в ловчие ямы, оказались хорошим подспорьем козлятине. Вообще с едой проблемы здесь нет. Хлеб пекут уже не картофельный, а кислый, пшеничный, из муки, которой делятся геологи. Рыбы не стало. Но богаче теперь огород. И, конечно, щедра, как прежде, тайга. Правда, орехи – основной ее дар – собирать Агафье непросто. Залезая на кедры, нарвала этой осенью шесть мешков шишек. Ждет теперь ветра «тушкена» – после него шишки можно будет собирать на земле…
О том о сем неспешно шел разговор у костра… По моей просьбе для Института картофельного хозяйства прислала весной Агафья посылку. Теперь я мог рассказать, что картошка выросла в Подмосковье, что учеными сорт назван «лыковским»… Вспомнили уже третье посещение Тупика лингвистами из Казани. Агафья помнит всех по имени-отчеству. Рассказала, что днем казанцы помогали полоть огород, пилили и кололи дрова, а вечером подолгу и всласть говорили. По этим словам Агафьи и по письмам Галины Павловны Слесаревой из Казани я хорошо представляю, как интересны были эти вечерние разговоры для обеих сторон. Агафья знакомилась с привезенными неизвестными ей до этого книгами на старославянском («Без затруднения читала «Слово о полку Игореве», издание 1801 года»). Казанцы же добывали ценнейшие сведения по строю речи, прослеживали эволюцию языка Агафьи, появление в речи множества новых слов…
Главной, громадной новостью года была тут, конечно, одиссея Агафьи – поездка к родне.
Родня объявилась сразу, как только стало известно о Лыковых. И ее представители немедля тут появились: «Как вы живете! Давайте-ка к нам…» – приглашение принято не было.
Прошлой осенью, беседуя с Карпом Осиповичем, я заметил, как он подряхлел, и, вернувшись домой, написал родственникам: «Если вы их приглашали сердечно, подтвердите свое приглашение». Получив письмо, трое бородатых мужей из горного Таштагола немедля направились к Лыковым.
По письмам от Ерофея, Агафьи, по письмам летчиков и таштагольской родни я имел представление о путешествии, которое для Агафьи было, как написал Ерофей, «почти полетом на Марс». Теперь в разговоре Агафья все уточняла и проясняла.
Карп Осипович встретил гостей так же, как в первый раз: «Умирать тут буду». Агафья эту позицию не разделяла и стала проситься «съездить хотя бы в гости». Старик, как можно понять, был в сложном положении и прибег к дипломатии: де он и не против, «но благословения на самолет не даю». Это было «вето», наложенное на поездку. Но Агафья нашла в себе силы ослушаться: «Тятенька, хочу поглядеть, как люди живут».
Летчик В. Абрамов написал, как провожали Агафью в поселке геологов, как, крестясь, садилась она в самолет. «Держу штурвал, а краешком глаза слежу за ней – обычная пассажирка, ни страха, ни жалоб на самочувствие…»
Для Агафьи месячная поездка к родне, конечно, наиболее впечатляющая страница всей жизни. Она еще продолжает все переваривать и осмысливать. Несомненно, она хорошо поняла всю драму их прежней жизни. Мне она написала: «Месяц жила в тепле и в покое. Если б не тятенька, я бы там и осталась».
