— Так… — Адель, с видимым усилием присев на колени, достает из-под праздничного древа зеленый сверток, — Мейделин, это тебе. А это вам, безобразники, — и в племянников летит два свертка поменьше. Джо довольствуется большой коробкой и, судя по хитрому взгляду мужчины, содержимое оной для него не секрет. Небось, опять загодя договорились!
— Так нечестно! — возмущенно протягиваю я и, судя по уже двум парам хитрых глаз окончательно убеждаюсь, что нарушители здесь есть.
— Ну Мейд! — первой идет на попятную Адель, — чем еще заняться глубоко беременной женщине, кроме как не выпытыванием у мужа, что ему подарить?
— Да-да! — вторит Джо, — тем более, что лишних полок для подарочных изданий исторических трактатов у меня в кабинете с прошлого года не прибавилось!
Намек очевиден и теперь обижаемся уже мы с сестрой: именно после прошлого дня Отца и появилось правило не договариваться о подарках. Семитомник истории темных веков, заказанный из столицы, Джо обрадовал — ровно до тех пор, пока он не осознал, что для того, чтобы поставить его на полку, её нужно освободить от остальных, не менее важных трактатов. Ох и ворчал же он!
Дальнейшее вручение подарков проходит без эксцессов. Адель долго восхищается шалью, а в финале пускает слезу при виде пинеток. Поэтому приходится долго утешать сестру и, глядя, как трогательно Джо обнимает жену, я вновь ловлю себя на очень постыдной и, чего уж там, желанной мысли. Сама я становлюсь счастливой обладательницей инкрустированной камнями заколки для волос, очередного теплого свитера и детского рисунка с изображением чего-то, в чем с удивлением опознаю огромную лошадь в каком-то подобии плаща.
— Это пони, — поясняет Тайра, тыча в упитанное пузо лошади, — в попонке.
Я усмехаюсь, глядя, как Джо качает головой:
— У тебя талант, дорогая, — выдаю, целуя племянницу в макушку.
Звонок магического передатчика раздается уже ближе к обеду — когда я, устроившись у камина, рассказываю племянникам очередную историю собственного сочинения. К трубке подходит Адель — ровно для того, чтобы, бросив пару фраз, протянуть ее мне:
— Мейд, это тебя, — заговорщицки улыбается она.
Спрашивать, кто же на том конце провода не приходится — ответ приходит сам собой.
— Мейделин!
— Риндан, — я вцепляюсь в трубку двумя руками, чувствуя, как меня затапливает волной бесконечного счастья, — ты где?
— По дороге в Лаерж, — голос мужчины доносится сквозь треск и, кажется, я слышу стук колес, — после обеда буду на станции и поеду через Лойс.
— Зачем? — удивляюсь.
— Нужно кое-куда заехать, — объясняет он и, помешкав, вдруг понижает голос, — Мейделин…
Я не отвечаю, внезапно осознав, что сейчас прозвучит что-то совершенно личное.
И оно звучит.
— … могу я приехать за тобой?
Прикрыв глаза, я приваливаюсь к стене, чувствуя, как сердце начинает стучать где-то в горле. За мной… познакомиться с Адель, с Джо, с племянниками. Готова ли я к такому?
Но мои губы реагируют раньше.
— Да… — едва слышно выдыхаю я и все-таки нахожу в себе силы повторить громче, — да.
Обед помню смутно — кажется, Адель готовит кролика в сметане, но я едва ли осиливаю половину порции. В голове туман, а пальцы дрожат и я даже умудряюсь уронить нож. Джо бросает на меня удивленные взгляды, но молчит, а Адель лишь улыбается, прихлебывая вишневый морс. Такой же налит и у меня — но я не нахожу в себе сил даже прикоснуться к стакану.
Предстоящего знакомства Риндана с моей семьей я не боюсь, нет — я в ужасе. При мысли о том, что мне предстоит вынести свою личную жизнь — впервые в жизни, кстати — на обозрение своей семьи ноги начинают предательски подкашиваться и мне остается лишь радоваться, что я сижу на стуле. Максвелл обещал позвонить по прибытию в Лойс, после решения своих дел и сейчас я лихорадочно пытаюсь вспомнить, есть ли здесь управление инквизиции.
— Есть, — врывается в мое сознание голос Джо.
От неожиданности я едва не роняю и вилку тоже: неужели я спросила это вслух?
— Что?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Есть, говорю, управление, — повторяет мужчина, — ты же должна знать.
И он прав — я почти моментально вспоминаю и точный адрес, и численность служащих. И даже умудряюсь воскресить в памяти внешний вид управления — невзрачный двухэтажный дом с узкими окошками и внушительными подвалами: здесь, как и в Лаерже, в темные века была устроена тюрьма для одаренных. Именно отсюда их отправляли на пустоши, где и предавали огню.
На удивление, подобные мрачные воспоминания очень эффективно прогоняют из головы мысли о предстоящем приезде инквизитора и мне ничего не остается, как углубиться в эти дебри.
В Лаерже с подвалами все сложнее: крепость неоднократно достраивали, меняя конфигурацию и добавляя все новые и новые пристройки. Собственно, вначале там был один лишь архив — и внушительную постройку воздвигли вокруг него, заложив дополнительный фундамент и расширив книжное хранилище ещё парой залов. Сейчас старое помещение архива запечатано, а все дела перенесены в залы поновее.
Интересно, что же со старым хранилищем?
После обеда я берусь за мытье посуды и даже до блеска начищаю кастрюли — так, что зашедшая в кухню Адель лишь удивленно поднимает брови, а затем все-таки решает меня просветить:
— Мейделин, это не больно.
От неожиданности я делаю испуганные глаза, чем и заслуживаю взрыв веселого смеха:
— Я про твоего инквизитора. Поверь, здесь ему не причинят вреда.
— Себя вспомни, — парирую я, понимая, что имею в виду: сестра в свое время несколько месяцев ходила вокруг да около, прежде чем познакомить отца и миссис Эбботс со своим избранником. Но тот умудрился произвести самое благоприятное впечатление — статный красавец в черно-красной гвардейской форме просто не мог не понравиться.
— Это да… — сестра присаживается на стул и задумчиво покусывает губу, — хотя, знаешь… нет-нет, а я думаю: какой была бы наша жизнь, если бы с Джо…
Я опускаю в раковину очередную кастрюлю.
— Адель…
— Я все понимаю, Мейд! — роскошные волосы сестры заслоняют ее лицо от всего мира, — но, если бы…
Отложив в сторону полотенце, я присаживаюсь на корточки перед сестрой. Этот разговор возникает часто — и в последнее время даже чаще, чем раньше. И я знаю, что с этим делать.
— Адель, — я пробираюсь пальцами сквозь рыжие локоны, убирая их со лба, — послушай: ничего бы не изменилось. Джо так же работал бы по своим важным и очень тайным делам, а ты так же готовила бы ему его любимые отбивные и картофельный салат. Вы бы так же любили друг друга. У вас так же подрастали бы дети. Просто… так случилось, понимаешь? Мир не всегда справедлив.
Мы несколько минут сидим неподвижно. Всхлипы сестры все реже, а я гипнотизирую взглядом причудливый рисунок на дубовых досках пола и понимаю, что предела мужества Адель мне не преодолеть.
Все действительно было чудесно — ровно до того дня, как в столичной лаборатории, где работал Джо, не прогремел взрыв: очередной фанатик из тех, кто поддерживает порядки темных веков, пронес туда самодельное заклинание. Взрыв был такой силы, что в воздухе ещё несколько дней летал пепел, устилая ровным слоем брусчатку вокруг здания лаборатории. Почти никто не выжил — одаренные, работающие там, погибли на месте: заклинание не уничтожило тела, но подчистую выжгло резервы, лишив их даже малейшей возможности уцелеть.
Джо повезло: он с коллегой был во дворе и взрывной волной их отбросило от здания. И, если коллега отделался ушибами, то в случае с мужем Адель все было сложнее — перелом позвоночника, множество операций, лекари, маги и неутешительный приговор в финале.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но он не сдался. Сам создал чертеж коляски, сам руководил её сборкой. И на его лице почти всегда сияла улыбка.
Лишь однажды, шесть лет назад, когда ночью я спустилась на кухню за водой, я подглядела в приоткрытую дверь его кабинета. Джо сидел у стола, и настольная лампа освещала его лицо, мокрое от слез. Мужчины тоже плачут — правда, когда никто не видит.
