Он протянул руку и медленно, словно опасаясь нападения или какой-нибудь заразы, дотронулся до шлема мертвого орка. Это был даже не шлем, а что-то вроде кожаного колпака с приклепанными к нему металлическими накладками — ржавыми железными пластинами и кусками меди и бронзы, когда-то явно украшавшими ворота и двери, так как на них еще виднелись следы петель. Колпак сидел низко, закрывая лицо почти до самого рта. Рядом с отверстиями для глаз и носа маска была украшена кусками звериных шкур и волчьими зубами, что придавало ей устрашающий, дикий вид, так же как и развевавшиеся по бокам фалды из кожи и меха с прикрепленными к ним огромными, вероятно медвежьими, когтями. Орки никогда не снимали свои жуткие шлемы, даже когда ели или спали.
Капитан глубоко вдохнул, потом взял шлем двумя руками и снял его с головы убитого. Под ним было страшное, кривое лицо, как ему показалось, покрытое шерстью, с клыками разного размера. На лбу виднелись небольшие чешуйки, как на хвостах ящериц, уложенные одна к другой, будто мозаика. Капитан с облегчением выдохнул.
— В них нет ничего человеческого, — заявил он, — только шкуры, клыки и змеиные хвосты. Это полузверь-получеловек.
— Нет, капитан, — возразил Лизентрайль, — это действительно всего лишь звериные шкуры, клыки и хвосты. Орки наклеивают себе на лицо клыки, шерсть и хвосты ящериц или скорпионов. Но безо всего этого они не слишком отличаются от нас. Смотри.
Капрал не без труда отодрал куски шкур, клыки и чешую. Они были настолько хорошо приклеены, что в некоторых местах сдирались вместе с кожей. Под ними оказалось квадратное лицо с плоскими скулами. Грубая кожа поднималась кое-где твердыми неровными буграми, разделенными розоватыми бороздами; лицо оказалось чересчур землистого и свинцового цвета — куда более насыщенного, чем обычно бывает у мертвых.
— Эта дрянь была приклеена. Не знаю чем, может, смесью прогорклого масла и кипящей смолы. Должно быть, это адская боль — мазать такое себе на рожу, но первое правило орков — не чувствовать боли. Второе — любить смерть, не только чужую, но и свою. Орк рад быть убитым — хоть в чем-то мы с ними сходимся. Лучше подохнуть, чем жить, как они. Что касается масок, налепленных на рожу, то у каждого племени свое сочетание и свой узор. Видишь того? Хвосты ящерицы, когти и барсучья шкура — он из того же рода.
— Но они другие, — стоял на своем капитан, — какие-то странные.
— Не такие уж они и странные.
— Еще какие странные! Их кожа намного толще нашей. Они другие. Не такие, как мы. И дело не только в ободранной коже.
— У них такая же кожа, какая была бы у тебя, капитан, если бы тебе каждые три месяца обваривали ее смолой. И потом, так как они вечно ходят с этой гадостью на лицах, их выражение никогда не меняется, и рожи у них отвисают, как у придурков. Знаешь, если не пользоваться рукой лет двадцать, то она высохнет и потеряет всю силу, ты и ореха поднять не сможешь. Так и у них.
— И цвет лица у них странный. Никто из людей не может быть таким бледным.
— Капитан, тебе доводилось видеть человека, просидевшего в подземелье месяцев шесть? Его кожа такого же цвета. Налепи себе что-нибудь на лицо, надень сверху шлем и подожди месяцев девять — тогда и ты станешь белым, как личинка мухи. Взгляни на их руки — они такого же цвета, как у нас. Орки просто немного крупнее, темнее и крепче нас. Многие орки выше нас, даже выше тебя, хоть ты и так немаленький, но не все: орки с болот даже ниже меня, а ведь я невысокого роста. Говорят, у них больше волос на теле, но это еще бабушка надвое сказала. Может, это и правда, что они воняют сильнее нас, а может, просто моются реже, да и веревок у них нет — накладки на их кирасах привязаны звериными сухожилиями, а уж их-то запах точно слышен издалека. Мы тоже, когда нет веревок, используем бычьи сухожилия и воняем точно так же, как они. Кто почует наш запах с подветренной стороны, точно примет нас за орков. Лицо у них более плоское да волосы более прямые — вот и вся разница… Вот когда они живые, то тогда еще как отличаются от нас. Орки всё всегда делают вместе, отрядами, взводами, армиями. Если орк один, то он… мертвый. Едят вместе, маршируют вместе, напиваются вместе, передвигаются вместе. Военные парады орков — это что-то. Мечта любого командующего. Все двигаются, как один. И еще: орки любят убивать и радуются, когда это у них получается. Оркам нравится, когда страдают дети, в этом я тебе могу поклясться, капитан. Я тоже родом с границ. Я никогда не забуду моего брата. Он был ненамного старше меня. Мы вдвоем пасли овец. Он повел орков за собой, чтобы дать мне время спрятаться, и они схватили его. Я видел, как они убили его. И потом хохотали. И плясали. Если хочешь, вот тебе рецепт, как сделать орка: орк — это тот, кто радуется, когда ребенок страдает, а если ребенок подохнет, обрадуется еще больше. Знаешь, говорят, что невозможно отличить полуорков от людей, но я не очень-то в это верю.
— Есть и полуорки?
— Говорят, в этом мире есть всё.
Это было слишком. Капитан вышел из дома-норы, покрытого травой и цветами и наполненного трупами, рвотой, кровью и пролитым вином, и наконец его тоже вырвало: казалось, его тошнило собственной душой.
— Эй, капитан, — проговорил капрал, вышедший ему на помощь, — поосторожнее с гнилым луком: он до добра не доведет.
Капитан стоял на коленях и был не в состоянии даже дышать. После того как Лизентрайлю удалось поднять его и притащить в лагерь, он лежал еще два дня, не в силах произнести ни слова. За неимением иных объяснений Тракрайл тоже неопределенно подтвердил, что виной всему съеденные Ранкстрайлом гнилые луковицы.
Капитан выздоровел, но с тех пор всегда оставался мрачным и молчаливым.
К счастью, орки больше не показывались.
Но настоящим врагом были не орки — настоящим врагом был страх перед ними.
Капитан сражался и с этим.
Он устроил систему заграждений и сигнальных огней таким образом, что банды орков не могли появиться незамеченными. Договорился со старейшинами деревень, чтобы те взяли на себя постройку небольшой крепостной стены, за которой могли укрыться жители в случае атаки. Наемники учили крестьян организовывать патрули. У колодцев, куда чаще всего приходили люди, а значит, где было самое заманчивое для засады место, поставили вооруженную охрану. Для тех, кто ходил искать воду или пасти стада, стало обязательным правило носить с собой оружие и особенно сигнальный рог, чтобы подать знак при появлении врага. Ранкстрайл договорился со старейшинами и о размещении и содержании наемников в обмен на защиту и значительную помощь в сельскохозяйственных работах и при строительстве оборонительных сооружений. Таким образом, когда деньги перестали приходить (а произошло это через полгода), солдаты продолжали нормально питаться, и на душе у них по-прежнему было спокойно.
Пришла зима. Днем все еще было почти тепло, но по ночам дул ледяной ветер. К утру все в лагере наемников частенько покрывалось изморозью, но потом выходило солнце, и иней таял.
Наступила их вторая весна в этих краях и вскоре незаметно перешла в лето. Акации расцвели крупными белыми и красными цветами, которые напоминали Ранкстрайлу одеяние принцессы Авроры.
Спокойствию пришел конец знойным летним днем, когда жаркий песчаный ветер испускал дух на плоскогорье и стонал в предсмертной агонии в трещине Расколотой горы.
В нескольких милях к юго-востоку, там, где заканчивалось плоскогорье Малавенто и начинались горы Старой Луны, на легкую кавалерию было совершено нападение. Весть о необходимости подкрепления принес смертельно раненный молодой воин верхом на испачканном кровью и грязью коне. Ранкстрайл и Лизентрайль первыми заприметили всадника и бросились ему навстречу. Они успели лишь получить послание, затем юноша упал с коня на землю и так и остался лежать, устремив остекленевший взгляд в пустоту.
Они прибыли к горам Старой Луны через полтора дня форсированного марша. Между голыми крутыми склонами чередовались узкие ущелья и каменистые участки земли, покрытые пятнами низкого кустарника. Воды не было. Дно редких ручьев давно высохло и покрылось пыльными трещинами.
Разделившись на группы, солдаты долго прочесывали территорию под палящим солнцем, но не увидели ни кавалеристов, ни орков. Наконец мрачный полет стервятников помог им обнаружить на дне пропасти то, что осталось от легкой кавалерии. Ей уже не нужна была никакая помощь, кроме разве что переправы через реку, отделяющую царство мертвых от мира живых.
— Как, по-твоему, каждый, кто умирает, должен иметь две монеты для перевозчика? — спросил молодой Тракрайл.
— Нет, — решительно ответил ему Лизентрайль, — право подохнуть — это единственное, за что ты никому ничего не должен платить.
Лошади исчезли все до одной, и живые, и мертвые: наверное, орки утащили их с собой, если не сожрали. Вместе с трупами кавалеристов лежали два трупа молодых пастухов, и Ранкстрайл сразу понял, что произошло: небольшая банда орков с громким шумом и гамом схватила пастухов и заманила кавалеристов в это огненное ущелье, где их уже поджидали основные силы смрадного воинства — ущелье стало прекрасной ловушкой. Нескольких десятков лучников на скалах с обеих сторон наверняка хватило, чтобы уничтожить легкую кавалерию.
