лишат. А ее Гордей снова свой голос подает:
— Эй, Туз Червонный, из лодки воду отлил?
— В лодке сухо, дя Гордей! — кричит Туз.
Сережка вопросительно взглянул на отца, но тот не видит сына, мать в лодку не зовет, а стоит на одном месте и молча смотрит на море. Успокоился Сережка, заходил вокруг шалаша. Радуется Сережка простору земной тверди: даже если наступит босыми ножонками на колючку или востряк камня, от боли не закричит, а только крякнет.
— Тоже будет башлык! — вдруг говорит Гордей.
Хиония ожила, начала на сына жаловаться:
— Летун безбожный!.. То из лодки кувырнется, то с берега спрыгнет. Утром спужал меня, варначина, ажно сердце зашлось.
Первый раз за день улыбнулся Страшных, но сразу же посуровел:
— Хиня, вы с Сергунькой оставайтесь на берегу… К рыбе не подпускай… гони эвон той палкой, — Гордей мотнул в сторону толстой жерди, которая была достойным оружием его могучей супруги.
…Выйдя на середину залива, Гордей остановил свою лодку, выжидая, пока вымечут сети купеческие рыбаки. Уже в сумерках и его артель поставила снасти.
Сердито фыркая, подошел «Ку-ку». Сверху рявкнул в рупор Сердяга:
— Эй, ты, Страшной! Выбирай сети!
— Не реви!.. Купецкая дрянь! Ты што, не знаешь, я из половины рыбачу?! Вот талон даден мне, — башлык стал рыться в кармане.
— С талоном сходи до ветру!.. Выбирай сети и уматывай за грань!
— Не буду выбирать!
— Катером зацеплю… Тогдысь, гад, запляшешь!
Артельные стали уговаривать башлыка. Гордей немного успокоился и спросил:
— А пошто ты так взъярился?
Венка Воронин, хохотнув, пояснил:
— Да баба твоя приказчику голову набок свихнула. А чичас, когда мы подходили к вашему табору, — налетела на нас с жердиной.
«Ку-ку» развернулся, отошел в сторону — ожидая.
— Будьте вы все прокляты! — взревел башлык и приказал выбирать сети.
Лодка Гордея Страшных идет легко, свободно. Борта у нее высоко торчат над водой. Рыбаки с других лодок угрюмо бурчат: «Нынче Гордюха тоже без рыбы».
Уже в глухую полночь артель Страшных выметала свои мокрые сети по ту сторону границы, вдали от рыбного залива. Добыли всего двадцать омульков и с великим трудом гребутся к своей стоянке. У рыбаков на душе горечь от бессилия. Против власти не попрешь, живо упекут в тюрьму.
Во время перекура в корму лодки, где сидел угрюмый башлык, приполз Туз Червонный, тихо зашептал:
— Дядя Гордей, я пырну Тудыпку ножом, а?… Хочешь, Сердягу? Хочешь, купца ухайдакаю?.. Мне тюрьма — мать родна…
Страшных затряс кудлатой головой. В его голубых глазах отцовская строгость.
— Не дури, Сашка. Молодость один раз дается.
Солнце еще не взошло, а за мысом послышался скрип весел.
Чья это лодка в такую рань?.. — от недоброго предчувствия сжалось сердце Хионии.
В следующий миг из-за поворота вынырнула лодка мужа, быстро подошла к стоянке.
С первого взгляда Хиония все поняла.
Пустая лодка высоко и гордо покачивалась над водой, точь-в-точь, как холостая кобылица игриво подхлынивает перед жеребыми.
«В те-то дни так ее загружали, что не дрыгнет, бывало, а тут…»
— О господи! Из-за меня, дуры, прогнали их, — со стоном сорвалось с горестно сжатых губ.
Хмурые рыбаки вяло двигались, нехотя выбирали из лодки сети. Будто сонные, кое-как расстилали их на вешалах. Молчали они, молчало море, молчала гора Фертик. Тревожно кричали чайки, прося рыбьих кишок. Неистовый крик птиц рвал в клочья изболевшую душу женщины.
Хиония вздрогнула. Болью переполнилось сердце. Она подошла к вешалам.
Рыбаки остановили свои руки, уставились на нее.
В их глазах — молчаливое одобрение.
«Хоть бы один из них резанул злым взглядом… а то еще и подбадривают…» — подумала она.
Хиония опустилась на колени и со стоном выдавила:
— Мужики, утопите меня… окаянную.
— Э, брось, Хинька! — хрипло буркнул Гордей.
Рыбаки отвернулись.
В Онгоконскую губу вошел «Феодосий». На новенькой лодке-семерке выехали к берегу два полицейских чина.
Еще издали заметив среди пассажиров фуражки с белыми кокардами, Тудыпка-приказчик засуетился, забегал от пирса к своему дому и обратно.
Только что ступили на купеческую землю полицейские чиновники, как подбежал к ним Тудыпка и, раскланявшись, подхватил пристава под руку — увел к себе.
Небольшого роста пристав был молчалив и суров. На бледном рябом лице настороженно поблескивали темные глаза; урядник же, наоборот, имел круглое, добродушное лицо, на нем — две бирюзовые пуговицы.
Блюстители порядка в дороге изрядно проголодались, а поэтому без лишних разговоров сразу же уселись за стол.
Перед ними лоснился жирный пирог с осетриной, покорно разлегся на широком подносе фаршированный таймень, матерые морские окуни лежали на тарелках, и, наконец, дразнили их своим видом соленые омули с картофелем в мундире.
Веселый урядник подмигнул Тудыпке и, опрокинув стопку, принялся за пирог, а пристав имел еще терпение подождать. Но после третьей чарки и он развязался.
— Тудып Бадмаич, — обратился пристав к приказчику, — расскажите, что у вас тут произошло.
Тудыпка только успел заговорить о поджоге катера, как ввалился Сердяга.
— Вот и сам капитан нагрянул!
Хозяин усадил Сердягу рядом с приставом.
Через час, между пьяных песен, Сердяга поведал приставу, как он один бился с целой оравой рыбаков. Болваны-рыбаки ничего не могли с ним поделать. Тогда со злости Гордей Страшных и разбил стекла на «Ку-ку», поломал пожарный инвентарь и швабру.
— Завтра же всех арестую! — визгливо вскрикнул пристав и звякнул кулачком по столу.
— Нет, господин пристав, завтра на «Джеймс Куке» поедемте добывать осетра. Вам же домой свеженького надо… Жилка в радости чмокнет вас отменно!
— Сердечно благодарен вам!.. Осетринку мы любим-с.
Охмелевшего пристава потянуло на подвиги.
— Как у вас тово… баб-то много? — заплетаясь, спросил он у Сердяги.
— К такому кавалеру, как вы!.. Сами прибегут…
Пристав вышел во двор и, увидев в темноте белый платок, храбро окликнул:
— Красотка, подь сюда!
— Мы завсегда готовы!.. Чиво угодно?
— Прошу-с очень вас… показать вашу Елену…
— Пойдемте, мне совсем не чижало.
Пристав взглянул на женщину, но темнота помешала разглядеть ее. Решил произвести «разведку» наощупь. «Упругие девичьи груди и стройный стан… а лицо, бог с ним, сам рябой», — заключил он, ощупав девушку.
Недалеко от Елены им навстречу попалась парочка. Когда разминулись, послышался смешливый голосок:
— Дуня-красуля, ты?
— Мы тута-ка!
Пристав еще нежнее прижал к себе свою спутницу. «Хы, Дуня, да еще и красуля!.. Значит, девка-смак», — мелькнуло в хмельной голове.
Из четырех постоянно курсирующих через узкий пролив лодок сегодня стоит одна.
— На Елене людно, рази свернем в кусты? — предложила Дуня.
— Ни-ни! Я много слышал про Елену… Говорят, купец благоустроил остров.
— Аха, устроил… Каку-то кудряву сучку привозил.
По прибрежному лесу разнесся сиплый хохот.
— А я думал
