Рем предоставил отвечать Ромулу, зная, что у того лучше подвешен язык.
— Вскормившая нас достойная Акка Ларенция, — начал Ромул, — полгода назад перед смертью открыла нам, что как раз в осень суда Тиберина нас к ней младенцами принёс в корзинке её муж, почтенный Фаустул...
— Мы собирались его допросить, — сказал Амулий. — Но он сбежал, как видно, побоялся стать лжесвидетелем.
— Я здесь, — крикнул из толпы Фаустул.
Он двинулся к храму, прижимая к груди заветную корзину, и поднялся к судьям. Амулий сделал знак рукой и к нему подбежал человек в шлеме, в котором Ромул узнал командира стражи Сервия. Одними губами беззвучно царь произнёс проклятия и спросил:
— Ты, Сервий, был послан свершить суд Тиберина. Расскажи всё как было.
— Я готов. Гней Клелий передал мне закрытую корзинку весом примерно в десять мин. Я отвёз её к Тибру, принёс бескровную жертву Тиберину и отдал цисту ему на волю.
— Она утонула?
— Скорее всего, да. Но сам я этого не видел, корзинку сразу унесло течением.
— Все слышали? — грозно спросил Амулий. — Корзина утонула. Значит, перед нами самозванцы.
Но тут со скамейки советников поднялся Гней:
— Я был тогда на Тибре пару дней спустя. В те дни река была многоводной и вполне могла занести корзинку в какую-нибудь заводь, и, вернувшись в свои берега, оставить на суше. Ведь суд Тиберина не казнь, а передача решения божеству.
— Вы что, сговорились мешать мне? — рявкнул Амулий.
— Пора допросить Фаустула, — вмешался Нумитор. — Начинай, Манилий.
— Расскажи, как было дело, — обратился к Фаустулу Манилий.
— Жена родила мёртвую девочку, она очень горевала, груди её были полны молока. Я молился богам о чуде. Я нашёл корзинку с двумя младенцами и принёс домой. Потом я увидел на корзинке соединённые буквы «А» и «М», знак Амулия, и понял, что корзинка из дворцового хозяйства. Вот она, — пастух протянул цисту Манилию. — Посмотри сам, какая она старая: кожа покоробилась и треснула. Разве стал бы я хранить эту рухлядь, если бы близнецы были моими родными детьми?
Манилий стал разглядывать корзинку, а Амулий, сверля пастуха взглядом, потребовал:
— Выкладывай подробности. Где ты нашёл цисту?
— У воды, государь, под старой смоковницей. На ней ещё сидел дятел...
— Птица Марса! — крикнул кто-то в толпе.
— Ты сейчас скажешь, что он кормил близнецов червяками? — усмехнулся Амулий.
— Этого я не видел, государь, — ответил Фаустул, — зато видел, как волчица кормила их своим молоком.
— Сказки, — заявил Амулий и обратился к фламину: — Заставь его, Манилий, всё это повторить под нерушимой клятвой богу Правды.
Фламин положил корзинку на кресло, подошёл к алтарю, прошептал молитву, повернулся к Фаустулу и проговорил грозным голосом:
— Сейчас, пастух, ты принесёшь страшную клятву богу договора Семону Санку. Помни, одно слово лжи — и ты ослепнешь, или станешь паралитиком, или умрёшь на месте! Иди сюда.
Фаустул твёрдой походкой подошёл к алтарю.
— Накрой голову полой одежды и повторяй за мной.
Фаустул повиновался и вслед за Манилием повторил:
— Если я, Фаустул из Ференты, скажу неправду, да падёт на меня кара Семона Санка.
— А теперь клянись.
Толпа замерла. Фаустул, склонив накрытую полой голову, медленно заговорил:
— Что младенцев мне никто не давал, клянусь. Что нашёл цисту с ними у воды, под старой смоковницей, клянусь. Что видел на ней дятла, клянусь. Что видел, как их своим молоком кормила волчица, клянусь.
Фаустул откинул край плаща с головы и выпрямился, по его лицу струился пот. Собрание взревело, послышались крики: «Он сказал правду! Дети Марса! Утопили невинную!» Какой-то пастух пробирался через толпу к храму, расчищая дорогу бледной измождённой женщине в крестьянской одежде. Вот они подошли к возвышению, и женщина, пряча в складках платья правую руку, поднялась по ступенькам на возвышение.
— Мои дети! — закричала она и кинулась к братьям.
— Дочь, Рея! — вскочил Нумитор.
Амулий повернулся к всё ещё стоявшему рядом Сервию и прошипел:
— Ты мне за это ещё ответишь. А сейчас разгоняй собрание!
Царь сказал это тихо, но Ромул услышал и весь напрягся, понимая, что на этот раз удача ему изменила. Вот сейчас воины, потрясая мечами, бросятся на толпу, горожане разбегутся, а все, кто на возвышении, окажутся в руках Амулия. И тут он увидел, как из ворот на площадь выбегает толпа его воинов, которых становится всё больше. Наконец-то.
— Юлий! — закричал Ромул. — Встаньте между войском и горожанами. Живее!
Раздались крики, юноши, обходя толпу, помчались к городской стене. Военные учения в лагере не пропали даром: Юлий моментально построил их в четыре ряда спиной к толпе, отрезав воинов от горожан. Ромул, отдавая этот приказ, рисковал всем. Он бросил четыре сотни практически безоружных против сотни вооружённых копьями. Столкновение могло кончиться плачевно, но другого выхода не было: он надеялся, что Сервий не решится вместо разгона мирных граждан вступать в битву с отчаянными юнцами, которых горожане могли поддержать.
Расчёт Ромула оправдался. Сервий не отдал никаких команд и не тронулся с места.
— Что происходит? — вскочил Амулий.
— Ничего страшного, государь, — ответил Ромул. — Просто мои друзья будут на время собрания охранять порядок. А к тебе у меня есть вопрос. Ты говорил, что честному человеку нечего скрывать. Зачем же ты украл Фаустула и Рею Сильвию и заточил их в подвале тюремной башни? Сегодня утром я освободил их оттуда.
— Я никого не крал, — нахмурился Амулий.
— Слушайте все, — обратился к толпе Ромул. — Знаменитый разбойник Кальпур предложил Амулию похитить Рею Сильвию. Тиберин не счёл её виновной, она спаслась и жила под именем Илии в Габиях с мужем греком Агисом и тремя детьми. Мы с Ремом учились в Габиях, встречались с ней, но не знали, что она наша мать. Там же мы видели Кальпура. Он под видом купца Герула ходил в дом Агиса. Он узнал Рею и предложил Амулию за плату украсть её. А царь отдал двойную плату за то, чтобы Кальпур ещё убил бы её мужа и детей. Разбойник пришёл в дом Агиса, опоил всех сонным зельем, увел Рею, а остальных сжёг вместе с домом!
— Ложь, — ледяным тоном ответил Амулий. — Наглая ложь. Откуда ты мог такое узнать?
— Кальпур сам рассказал это перед тем, как Рем убил его в поединке, мстя за наших сводных братьев и сестру. Рем тоже слышал это.
— Ложь. Ты и Рем сговорились против меня, у вас нет независимого свидетеля.
— Есть! — шагнул вперёд Сервий. — Я через дверь слышал твой разговор с Герулом. Ты сказал: «Плачу вдвое, но убей ублюдков и их отца».
— Изменник! — взвизгнул Амулий, но тут к нему бросилась разъярённая Рея.
На её правом запястье висела цепь, конец которой был зажат в кулаке. Она хотела что-то сказать, но не смогла, и тогда взмахнула цепью и изо всех сил хлестнула ею царя. Удар пришёлся в голову, Амулий охнул и вместе с креслом повалился на бок.
— Это тебе за детей! — наконец выдавила Рея.
Братья подхватили мать, старейшины столпились вокруг Амулия. Нумитор подошёл к телу брата, повернулся к народу и проговорил:
— Кровь погубленных младших детей Реи, моих внуков, отомщена. Мой преступный брат мёртв. Я принимаю власть над Альбой Лонгой и отныне считаю старших детей Реи, Ромула и Рема, моими наследниками.
По толпе прокатился шум, словно порыв сильного ветра налетел на вершины соснового леса. Люди постепенно стали расходиться.
— Подождите! — тонким голосом закричал Манилий. — Мы не закончили дело о краже коня!
Наступила тишина. Через мгновение её нарушил Ромул:
— Высокий суд! — обратился он к Манилию. — Поскольку доказано, что Рем внук Нумитора, а конь и убитый раб-пастух являются его же имуществом, это дело подлежит семейному суду, и его должен решать в частном порядке глава семьи, то есть Нумитор. Не так ли, достойный Манилий?
— Ты прав, юноша, — согласился фламин. — Собрание закончено!
Нумитор подозвал Гнея:
— Устрой большое угощение для людей Ромула где-нибудь у Ференты на берегу озера. А Ромул тебе поможет там их собрать.
Горожане, обсуждая случившееся, стали покидать площадь.
Глава 17. ДОГОВОР
Ромул... всё создавал заново, и только
так приобрёл себе страну, отечество,
царство, никого не губя, благодетельствуя
тех, что из бездомных скитальцев желали
превратиться в граждан, в народ.
Плутарх. Ромул
Над Альбанским озером взошла луна и отразилась в воде, по которой сонный ветер гонял пятна ряби. На берегу горели десятки костров, пахло жареным мясом, аппетитный дым расстилался над берегом и плыл к Ференте. Лесные люди, сидя на траве, пировали у огня, слуги суетились, разливая вино и подкладывая еду в глиняные блюда.
