— А почему они были в море?
— Потому что они моряки.
— А почему они моряки?
— Потому что они с детства мечтали стать моряками.
— Почему они с детства мечтали стать моряками?
— Яне знаю. Какой же ты почемучка, все у тебя — почему да почему.
— А почему вы не знаете?
— Не знаю, почему не знаю.
— А сколько вам лет, Оленька, вы знаете?
— Тридцать четыре.
— А почему вы такая молодая, красивая и не замужем?
— Я была замужем, я развелась.
— Но почему вы опять не вышли замуж?
— Вышла. И опять развелась.
— А еще почему не вышли замуж?
— Не знаю, — сказала Ольга и покраснела из-за того, что он как бы разоблачил ее невежество, — я устала от твоих расспросов и вопросов... Потому что мне не везет в любви.
— Почему вам не везет в любви?
Потому что стоит мне полюбить мужчину, как его тотчас ветром сдувает. Только я его полюблю всем своим сердцем, как небо затягивает облаками, поднимается очень сильный ветер, такой сильный, как вчера, когда был шторм. И смотришь — только он был рядом, оглядываешься по сторонам — его нигде нет.
— Забавно. У вас что, всегда были такие легкие, такие маленькие мужчины? — спросил мальчик.
— О нет, они все были настоящие, большие, очень тяжелые мужчины.
— И вы одна каждый день и ночью тоже в таком большом доме на краю света. Неужели вам не страшно? А что если кто-нибудь войдет в дом? Если он будет не один? Они влезут ночью в окно. Разобьют стекло и влезут! Даже если вы закричите, вас никто не услышит.
— Мне не страшно.
— А почему вам не страшно?
— Как ты мне надоел со своими расспросами, — она взяла его руку в свою.
— Ну почему?
— Почему, почему. Потому что у меня есть ружье, и оно заряжено.
— У вас есть ружье? Я не видел, покажите, я никогда не держал в руках ружье. Дайте посмотреть, одним глазком, чуть-чуть.
— Как-нибудь дам, когда-нибудь покажу. Его мне отец подарил. Он был егерем, пока не умер.
— Я не когда-нибудь, я сейчас хочу.
— Нет.
— Хочу.
— Упрямый, капризный, нехороший.
— Хочу.
— Ну ладно, так уж и быть.
Она вышла на минутку и вернулась с тяжелым пятизарядным карабином в руках. Оля положила винтовку рядом с кофейным прибором. Великовозрастный малыш с вожделением рассматривал оружие. Один ствол нарезной, другой гладкий, цевье и приклад — с инкрустацией. Он с восхищением взял карабин в руки, прицелился в стоящую на этажерке хрустальную вазу, отнял карабин от плеча и попросил подробнее рассказать, как из него целиться, как стреляют, перезаряжают, как смазывают, и прочее, и прочее.
Когда урок был закончен, мальчик сказал:
— Это хорошо, мне очень нравится. Выстрелить хотя бы один разок.
— Ну, вот когда перестанешь писать под себя, когда вырастешь, когда перестанешь задавать глупые вопросы. Когда ты, наконец, повзрослеешь настолько, что научишься ценить женщин не только за то, что они добры к тебе, но и за то, что они красивы. Вот когда ты станешь настоящим мужчиной.
— Если бы вы только знали, как мне хочется выстрелить из ружья и как мне не хочется быть взрослым. Как мне не хочется быть кому-то обязанным, быть серьезным, много думать на разные темы, хмурить брови, чесать затылок и отвечать за свои собственные поступки. Мучаться своей неправотой и страдать от чужих заблуждений. Не хочется. И любить тоже не хочется.
— Ого? Все хотят, а ты не хочешь?
— И я понимаю, на что вы намекаете. Любить — это тоже ужасно. Быть вместе ужасно, привязываться ужасно. Чтобы потом, однажды, все это потерять. Не надо. Я хочу пальнуть разок-другой из винтовки, но я не хочу быть взрослым. Я не хочу никого любить. Я больше не хочу никакой ответственности за чужие души. Я хочу прожить всю оставшуюся мне жизнь абсолютным оболтусом. Я хочу быть, я мечтаю стать олухом царя небесного. Есть, пить, спать, читать, и никакой дружбы, привязанности или любви к человеку. Я знаю, я впал в детство. Но я так хочу. Я до конца своих дней останусь инфантильным ублюдком, но я не позволю себе хоть немножечко поумнеть. Даже под пытками. Я больше не попаду в ловушку. Потому что наш мозг — это ловушка, наш ум — ловушка, наш интеллект — капкан, наши инстинкты — это удавки. Я понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите: «Когда ты повзрослеешь». Вы — женщина. Я понимаю, какой смысл вы вкладываете в эти слова. Нет и еще раз нет. Я не повзрослею.
— Мне кажется, что мы с тобой похожи тем, что очень разочарованы в жизни.
— Вы очень, очень красивая женщина. На вас не наглядишься, не насмотришься. Но вы никогда не задумывались о том, почему вы так хороши собой? Красота никого не делала счастливым, она никого не спасала, она не спасет мир. Красота — это часть страшного, дьявольского замысла. Она необходима, чтобы ввести в заблуждение жертву. Очень трудно остаться равнодушным к вашей красоте, но я не хочу, я не хочу быть жертвой, и висеть вниз головой, и чувствовать, как кровь уходит из меня по капле. Образно говоря.
— У нас с тобой сегодня очень мрачное настроение, у обоих.
— Небо серое, штормит. От погоды такое настроение. Погода сегодня — дрянь.
— Хорошо, когда-нибудь постреляем из ружья без всяких предварительных условий с моей стороны.
— Обещайте мне.
— Обещаю. Поедем за город на дикий пляж и постреляем.
— Когда?
— Когда-нибудь.
— Я буду ждать, — сказал мальчик, и положил голову на стол, и закрыл на минутку глаза. И заснул...
12. Вспомни хорошее
Она зачехлила ружье, заставила Евгения одеться потеплее — с утра пошел последний весенний снег, забила походную сумку шестью обоймами с патронами, бутылкой вина, бутербродами. Оделась и прокричала что есть силы: «Идем! Эй, где ты?..»
А он не слышал, он стоял у окна и смотрел, как огромные пушистые хлопья снега падают на алые бутоны. Недавно была сильная оттепель, тюльпаны зацвели. И вдруг похолодало. Это было очень драматичное, но чудесное зрелище. Обманутые смертью новорожденные цветы дрожали от холода, их головы были в кровь разбиты тяжелыми свинцовыми хлопьями снега.
Старый маршрутный автобус отвез их далеко за город, на песчаный дикий пляж. Очень трудно было идти через дюны по песку, который проседал, проваливался под ногами. А ноги становились все тяжелее, наливаясь от усталости кровью. Мальчик просил делать привалы. Он ложился на живот и смотрел на бескрайний морской простор. Она поторапливала его.
— Ну вставай, еще немного. Дойдем до старого пирса, там отдохнем.
— А можно я понесу ружье?
— Нет, ты и без ружья еле-еле душа в теле...
Он шел чуть сзади не потому, что очень устал, он любовался ею. Она была в пятнистой куртке и тугих, плотно облегающих брюках. В каждом ее движении чувствовалась необыкновенная физическая сила и тренированность. Она шла легко, как по асфальту, как будто песок под ее ногами не оседал, не проваливался, не осыпался... Ее лицо раскраснелось на холодном ветру, а волосы развевались, как знамя. Во всем ее облике чувствовались скорая неизбежная победа, явное превосходство над врагом, которого он нес за дужку в правой руке. Это было старое ржавое ведро, приготовленное вместо мишени.
Скоро они оказались на месте и разбили бивуаки: поставили рядом два старых топчана, а третий топчан поставили у самой воды. На него поставили ведро, наполненное песком. Мальчик с удовольствием работал, хлопотал и беспрекословно выполнял любые ее приказания и капризы. Она несколько раз похвалила его за рвение и однажды даже ущипнула за щеку. Он все время улыбался и однажды закричал: «Смотри, смотри», — и показал рукой в сторону Малой бухты, где из-за горизонта вышел большой белый пароход. Она кивнула, отпила из термоса горячего чая и показала в другую сторону. Там, позади, на краю песчаной степи, мчался поезд. Совсем недалеко от них.
— Красиво здесь, — сказал мальчик.
—Ложись рядом со мной. Начнем. Сначала стреляю я, потом — ты.
Они легли. Она расчехлила винтовку, собрала ее, зарядила и прилегла на топчан. Повернулась сначала на один бок, потом на другой, легла на живот и пошире раздвинула ноги, положила под локоть вязаную шапочку, догнала патрон в патронник, прицелилась.
— Очень сильно отдает в плечо? — спросил Женя.
— Отдает немного, но это не страшно.
— А как целиться?
— Вот так, через прорезь, чтобы мушка и прицел были на одном уровне. — Она показала.
— А если заложит уши?
— Что ты так беспокоишься за свои уши?
— Ну а если заложит?
— Тогда сглотнешь.
У меня такое ощущение, что я когда-то уже был здесь. Я пирс где-то уже видел. — Он показал рукой в сторону старого пирса, рядом с которым стояла деревянная башня.
— Ладно, начнем.
— Начнем.
Она сняла с предохранителя, тщательно прицелилась и выстрелила. Из ведра тонкой струйкой посыпался песок.
