Исаак нащупывает фляжку в кармане, но руки оказываются слишком большими и неуклюжими, словно он надел рукавицы. — Что бы это ни было, ты готов ради него бросить нечто хорошее. Избавься от этого чувства. Не повторяй мою ошибку. Отрекись.
— Я не могу, — говорит Поль.
— Почему? — спрашивает Исаак. — Больно будет только один раз.
Поль прикрывает глаза.
— Есть одно… обстоятельство. Оно сильнее меня. Оно окружает меня со всех сторон. Я думал, что смогу избавиться от него, но не смог: всякий раз, когда я хочу заиметь какую-то вещь, она сама говорит, чтобы я ее взял. И я могу это сделать. Это несложно. Особенно здесь.
Исаак смеется.
— Не стану притворяться, что я хоть что-то понял. Все это какая-то чужеземная чепуха, верно? Материализованное восприятие. Множество разумов и тел и прочая чушь. А по-моему, ты похож на маленького хнычущего мальчишку, у которого слишком много игрушек. Избавься от них. Если не можешь их уничтожить, запри где-нибудь, откуда очень трудно достать. Так меня когда-то давно, еще на Земле, отучили грызть ногти. — Исаак откидывается назад и понимает, что съезжает по гладкому деревянному сиденью. Его взгляд останавливается на резных львах, украшающих потолок. — Будь мужчиной. Мы всегда сильнее вещей, которые производим. Откажись от них. Сделай в своей жизни что-то новенькое, используй свои собственные руки и мозги.
Поль садится рядом с ним и смотрит на двери Ковчега. Затем вытаскивает из кармана Исаака флягу и пьет.
— И как все это помогло тебе самому?
Исаак дает ему пощечину. И, к его собственному удивлению, не промахивается. Поль роняет фляжку и изумленно смотрит на него, держась одной рукой за горящую щеку и ухо. Фляжка со звоном подпрыгивает на полу, расплескивая остатки своего содержимого.
— Нет, ты посмотри, что заставил меня сделать, — говорит Исаак.
8. Вор и пираты
Музей Современного Искусства скрыт ниже уровня улиц. Это комплекс прозрачных тоннелей, балконов и галерей, опоясывающий чресла города затейливым стеклянным поясом. Подобное расположение обеспечивает великолепное освещение экспонатов и удивительный вид на ноги города, описывающие внизу плавные дуги по кратеру Эллады.
Мы переходим из одной галереи в другую, держа в руках недолговечные стаканчики с кофе. Я наслаждаюсь экскурсией: предметы искусства всегда действовали на меня успокаивающе, несмотря на то, что в последних работах, демонстрирующих яркие вспышки цвета и множество острых углов, прослеживаются откровенная агрессивность и жестокость. Но Миели скучает. Изучая серию акварелей, она что-то мурлычет себе под нос.
— Ты не слишком большой поклонник живописи?
Она негромко смеется.
— Искусство не должно быть плоским или мертвым, как это, — говорит она. — Оно должно быть спето.
— Мне кажется, в таком случае его назвали бы музыкой.
Она бросает на меня испепеляющий взгляд, и после этого я предпочитаю молчать, рассматривать работы старых абстракционистов и молоденьких студенток, изучающих живопись.
Спустя некоторое время мы начинаем замечать гоголпиратов.
Миели получила от агентов Соборности общедоступные ключи и послала им короткое сообщение. Идея назначить встречу в музее принадлежала мне. Здесь отличная структура гевулота с достаточно просторными агорами вокруг экспозиций, что должно было предотвратить насилие, но в то же время имеются и уединенные уголки для спокойных переговоров. Однако я не ожидал, что они явятся в таком количестве.
Маленькая девочка, рассматривающая картину со стадом грациозных слонов, пасущихся в долине Нанеди, притрагивается к кончику носа точно так же, как это делает проходящая мимо парочка молодых людей, держащихся за руки. И этот жест повторяет рослая студентка в майке с глубоким вырезом, на которой я не мог не задержать взгляд. И целое семейство, возглавляемое отцом с редеющей рыжеватой шевелюрой, который смеется синхронно со своим сыночком. И еще многие из окружающей нас толпы. Как я понимаю, они приоткрывают свой гевулот ровно настолько, чтобы продемонстрировать нам свое присутствие. Странно, но подобный прием кажется мне знакомым еще по давней человеческой жизни на Земле.
— Они нас ведут, — шепчет мне Миели. — Туда.
В конце концов мы оказываемся на обширном балконе, отделенном от основного пространства музея стеклянными дверями. В широком и мелком бассейне три фонтанные скульптуры. Они напоминают тотемы, сооруженные из острых металлических и органических деталей, которые — как я узнал из небольшого сопутствующего воспоминания — являются списанными в утиль частями тел Спокойных. Из стыков медленно капает вода, и стук капель мог бы действовать умиротворяющим образом, если бы не вызывал мысли о крови.
На балконе собралось около двух десятков человек, и одна группа прочно обосновалась у самых дверей, перекрывая путь к бегству.
К моему удивлению, скульптуры заинтересовали Миели, и она стоит возле них, пока я не трогаю ее за руку.
— Я думаю, пора начинать.
— Хорошо, — говорит она. — Только не забывай, все разговоры веду я сама.
— Сделай одолжение.
К нам подходит маленькая темнокожая девочка лет шести. На ней ярко-голубое платье, а волосы собраны в хвостики, торчащие по обе стороны головы. Она потирает кончик носа уже очень хорошо знакомым нам жестом.
— Вы из другого мира? — спрашивает она. — Откуда? Меня зовут Анна.
— Привет, Анна, — говорит Миели. — Мы среди друзей, так что нет необходимости сохранять маскировку.
— Осторожность никогда не помешает, — бросает длинноногая студентка, не поднимая головы от своего альбома с эскизами.
— У вас, — подхватывает женщина в разноцветной одежде, стоящая у перил балкона под руку с молодым человеком, — есть ровно одна минута, чтобы объяснить, как вы
