института имени Щукина
Владимир Абрамович не просто мой Учитель! Так уж вышло, что Этуш многократно помог мне в поворотные моменты жизни: и при поступлении в Щукинское училище, и в процессе учебы, и главное – без участия в моей судьбе Этуша я не стал бы театральным педагогом…
Но для начала я расскажу об очень давнем и очень ярком театральном впечатлении от Этуша-актера. Мне было 15 лет. Папа достал два билета на «Мещанина во дворянстве» – это был выездной спектакль Театра имени Вахтангова, по понедельникам его играли в помещении Театра имени Моссовета. Сидели мы с папой высоко, на каком-то ярусе, но до сих пор во мне живо то состояние абсолютного счастья, которое я испытал на спектакле! Поставил его вахтанговский режиссер и щукинский педагог Владимир Георгиевич Шлезингер.
Дома мама заметила: «У тебя счастливое лицо!» Возможно, именно тогда зародилось во мне желание попробовать учиться на актера, и непременно – в Театральном училище имени Щукина.
В мольеровской комедии Этуш играл господина Журдена. Играл с наслаждением, и это мгновенно передавалось залу. Вообще, он актер особого рода! Я бы назвал это амплуа: «жесткий комик». Редкое качество! Комики, скорее, мягкие артисты, а жестким я могу еще назвать, пожалуй, одного – Луи де Фюнеса!
В лучших ролях Этуша соседствуют взрывной темперамент и… наивность; в таком парадоксальном сочетании, на мой взгляд, путь к его высоким достижениям.
Еще одна особенность Этуша-актера, в которой он признавался не раз: почти каждая роль – и в театре, и в кино – давалась ему непросто. Владимир Абрамович говорил: «Каждая новая работа – это мой экзамен, который я сдаю далеко не сразу».
Вспоминая господина Журдена, хочу отметить: в «экзамен, сданный не сразу» было невозможно поверить! Казалось, что Этуш просто родился героем комедии «Мещанин во дворянстве»!
Мой незабвенный Учитель, Яков Михайлович Смоленский, однокурсник и друг Владимира Абрамовича, делил актеров на три типа: на тех, кому все дается легко и сразу, тех, кому сначала бывает трудно, а затем становится легко, и, наконец, тех, которым всегда и все трудно. Так вот, Этуша Смоленский относил к последней категории: ему всегда было трудно!
Известный, хоть и невероятный факт: в 2001 году его хотели снять с роли Князя в «Дядюшкином сне»! Тогдашний руководитель театра Михаил Александрович Ульянов прямо говорил: «Володя, откажись от роли, у тебя не получается!» Но всегда, видимо, побеждал характер Владимира Абрамовича, его цельность, трудолюбие и настойчивость. Теперь невозможно представить себе в спектакле «Дядюшкин сон» кого-то другого: он стал Легендой и Гордостью театра.
То же было и в кино. Этуш сам рассказывал, как начинал сниматься в роли товарища Саахова. Он понимал, что рядом с такими эксцентричными комиками, как Никулин, Вицин и Моргунов, следует играть как-то иначе, не похоже, «на другой волне». Как говорится, «по правде». Репетировали. Начали снимать. И Гайдай от камеры нередко говорил: «Владимир Абрамович, не смешно!» А Этуш отвечал: «Подождите, будет смешно». Гайдай спрашивал: «Когда будет?! Когда картина закончится?»
Можем ли мы сейчас представить себе «Кавказскую пленницу» без Этуша? И поверить в то, что сначала было «не смешно?!» Уже какое поколение умирает со смеху на комедиях Гайдая, а ведь жанр-то совсем не долговечный. Комедия всегда привязана к своему времени.
Но вернемся в годы моего отрочества. После «Мещанина во дворянстве» я видел Этуша во многих спектаклях Вахтанговского театра. Видел его Бригеллу в «Принцессе Турандот», которого Владимир Абрамович играл совершенно иначе, чем Ульянов. Видел небольшую роль Барина-англомана в «Идиоте». Этуш стал для меня одним из любимейших актеров. К окончанию школы я уже мечтал, прежде всего, об Училище имени Щукина!
На втором туре вступительных экзаменов меня слушали трое преподавателей: Татьяна Ивановна Запорожец (она вела потом на курсе чтецкую группу), Альберт Григорьевич Буров (руководитель нашего курса) и Этуш – он тогда уже был доцентом Щукинского училища. Читал я тогда плохо, неровно («Сеанс черной магии» из «Мастера и Маргариты» Булгакова). Вышел из 19-й аудитории в ужасе: все, провалился. Но меня, к счастью, пропустили на третий тур – это и был в те годы конкурсный экзамен.
И тогда мой отец, Евгений Яковлевич Либерман, профессор Гнесинского музыкального института, неожиданно получил возможность… позвонить Этушу. Дело в том, что папа в то время немного занимался с племянницей Этуша, Соней. И это дало ему некое «право» побеспокоить Владимира Абрамовича. И вот потом звонит мне отец: «Я тебе такое сейчас скажу!» Я замер. «Владимир Абрамович сказал дословно следующее: «Это высокоодаренный мальчик, ему при поступлении не требуется никакой “поддержки”, и, быть может, я буду когда-нибудь нуждаться в его поддержке!» Как всем понятно, я не выдумываю. Он так действительно сказал.
И поразительно, что в последние годы жизни Владимир Абрамович неоднократно говорил мне нечто подобное, хотя о том давнем телефонном разговоре, разумеется, не помнил.
Третий тур я прошел довольно бодро! Удачно читал прозу и стихи. Преподаватели (Этуш был тогда председателем экзаменационной комиссии) даже пропустили меня «автоматом» через тур этюдов, в которых, кстати, я был весьма не силен, и я поступил в училище. И вот с тех самых пор Владимир Абрамович всегда играл значительную роль в моей жизни, участвовал во всех поворотах и перипетиях моей судьбы.
На нашем курсе Этуш работал много: делал педагогические курсовые отрывки. Когда мы перешли на третий курс, он получил ученое звание профессора. А на втором курсе репетировал с нами отрывок по рассказу Шукшина «Ночью в бойлерной». Это история о том, как к ночному сторожу бойлерной приходят разные люди за советом и помощью: «Поговорить душевно, закусить, выпить». Среди прочих – пожилой профессор, которого мучает молодая жена. Она требует полторы тысячи на норковую шубу, и старичок в отчаянии: не знает, что делать! Роль профессора досталась мне, которому тогда еще не исполнилось 19.
Этуша в училище боялись! Мы буквально тряслись перед первой репетицией. Я даже спросил Альберта Григорьевича Бурова: «Правда ли, что Владимир Абрамович на репетициях бьет студентов?» Однако страхи оказались напрасными. Мэтр был, конечно, строг, но корректен. Никого не бил и даже голос повышал редко.
Репетировали мы… у Этуша дома! Он болел. Встречал нас в халате, мы работали в гостиной его квартиры на Ленинском проспекте (до него в этой квартире, кстати, жил Астангов). Он репетировал со мной тщательно, добивался темпераментного выхода: «Не могу больше, Максимыч! Не могу больше, дорогой мой! Пришел к тебе опять, больше идти некуда. Вот штука-то: не-ку-да!» Этуш был терпелив: «Еще раз. Стоп, еще раз…» Пошутил в конце процесса: «Пашка, ты
