И тут же над ухом Валерия ахнул выстрел.
Ещё секунду назад столь красноречивый Аргылов внезапно онемел. Он молчал, но не по приказу молчал, а от растерянности и от самого крайнего, на грани с помешательством, изумления.
— Всё, что ли? — крикнул Чычахову второй конвоир.
— Всё! Иди сюда, оттащим его в сторону! — отозвался Чычахов и шагнул навстречу тому из-за ивы.
Опять громыхнул выстрел: неподалёку от Валерия в темноте кратко взблеснул длинный язык пламени.
Чычахов подскочил к Аргылову и одним махом перерезал ножом верёвки у него на руках:
— А ну, быстрей!
Не понимая, куда торопит его Чычахов, Валерий не двинулся с места. Как и прежде, толчками, Чычахов подвёл его к коням.
— На этого садись! Да пошевеливайся ты!
Аргылов послушно сел на коня. Поднимаясь в седло, он мельком увидел под ивой лежащее вниз лицом тело второго конвоира.
— За мной!
Чычахов выскочил на пустующую дорогу и, направив коня на восток, за реку, взмахнул плетью. Конь под Аргыловым без понукания с места взял крупным намётом вслед за первым всадником.
Оба были уже далеко от противоположного берега, когда сбоку где-то захлопали выстрелы. Чычахов сорвал с плеча винтовку и, обернувшись, крикнул:
— Скачи по этой дороге!
На дороге раза два-три громыхнули выстрелы. Это отстреливался Чычахов.
Вымахнув на вершину береговой сопки, они остановили в лесной чащобе запалённо дышащих, взмокших от пота коней. Чычахов соскочил на землю и, зачёрпывая горстью, стал жадно глотать снег.
— Слазь и ты! Пусть конь отдышится.
Аргылов не слез, а сполз с седла, а затем, не удержавшись, сполз и на снег. Он вдруг заплакал:
— Спас… Никогда я этого не забуду, никогда! Клянусь… Оо… Оо… Клянусь…
— Перестань, дурак! Будь мужчиной! Мы ещё в опасности, можем наскочить на дозор! Перестань, возьми себя в руки. Посмотри-ка лучше, что у меня с рукой.
Аргылов пощупал левый рукав Томмота.
— Кровь…
— Значит, всё-таки задели меня. Ладно, потом… Надо спешить, пока не рассвело.
Рассыпая частую дробь копыт, кони опять понесли на восток. Через несколько мгновений их поглотил мрак.
Глава восемнадцатая
В стоустой молве и в песнях-преданиях реку Амгу якуты любовно зовут девушкой Амгой. Уже в начале пути, едва не повстречавшись с Алданом, она чисто струится меж высоких, подпирающих небо скалистых гор, через дебри гулко-звончатой тайги, по туманным просторам долин, мимо весёлых, пронизанных светом берёзовых рощ.
Берега Амги исстари славятся тучностью. Широко разливаются здесь поля отборной крупнозернистой пшеницы, успевающей созреть до ранних заморозков. Это здесь, сколько хватает глаз, вольготно раскинулись луга, полные сочного разнотравья. Это здесь плодятся несметные молочные стада и бродят несчётные табуны полудиких лошадей. Потому-то издавна и расселился по её берегам род якутов.
На западном берегу красавицы Амги, среди безлесой равнины, напоминая плавник, нанесённый весенним половодьем, чернеют вразброд избы деревни Амги, через которую идёт столбовая дорога из Якутска к восточным окраинам Якутии, к Охотскому морю. С чьей-то лёгкой руки про эту деревню пошла гулять песенка:
Это он, одноулочный наш,С домами, гуськом бредущими,С домами, без крыш, плоскимиДеревня-город-слобода.
Слово «город» здесь — наполовину шутка, хотя слобода Амга всегда была самой крупной из улусных центров на восточном берегу Лены. Олёкминск, Верхоянск, Вилюйск и другие большие селения, официально утверждённые городами, лишь немногим превосходили Амгу размерами. Некоторые из них были даже мельче.
Как и пелось в песенке, слобода имела единственную улицу, состоящую из беспорядочно разбросанных низеньких домов, большей частью без обычных островерхих крыш, не было здесь и заборов. Добротно крытые дома можно было перечесть по пальцам: кичливо возвышались несколько купеческих хоромин, да школа, да больница и особняком — церковь. Хотя и протянулись дома на две-три версты, всё же неловко казалось деревеньку об одну улицу величать городом. «Слобода» же нечто такое, что хоть и поменьше города, зато покрупнее деревни.
В прошлые времена за пределы близлежащих улусов даже слух не выходил об этой слободе. Правда, одно время Амга приобрела мрачную славу как место ссылки Владимира Галактионовича Короленко, который написал несколько рассказов про жителей Амги, однако об этом знал лишь просвещённый люд.
Но с тех пор как началась в Якутии борьба за власть между богатеями и беднотой, слобода Амга, незаметно прикорнувшая на берегу тихой речки, оказалась средоточием событий. Тут, на главной дороге края, задолго до Пепеляева рыскали отряды белых, и тут же у них на пути плотиной встала слобода Амга. На всю страну прогремела слава о красных защитниках Амги: лишённые связи со всем остальным миром и не надеясь на скорую помощь, они героически выдержали почти полугодовую осаду. Совсем не осталось боеприпасов. Защитники Амги были вынуждены вручную лить пули, даже смастерили деревянную пушку, и всё же вышли победителями. Весной 1922 года в Якутске, на митинге в честь героев, командующий вооружёнными силами республики Карл Карлович Байкалов сказал:
— Красную Амгу знает Красная Москва!
И вот к началу 1923 года Амга опять превратилась в камень преткновения: Сибирская добровольческая дружина генерала Пепеляева могла двинуться на город Якутск только в случае овладения Амгой. Внезапный налёт офицерского батальона полковника Рейнгардта открыл дорогу на Якутск. Вознося хвалу всевышнему, во всю мочь зазвонили колокола на церквах Охотска и Аяна, Нелькана и Усть-Мили. Вслед за авангардом с основными силами своей дружины генерал Пепеляев стремительным маршем шёл к Амге с тем, чтобы, не задерживаясь там и не давая красным собраться с силами для отпора, одним ударом овладеть Якутском. Красных отрядов на пути не было. В Чурапчу, где по данным разведки была дислоцирована значительная часть красных во главе с командиром Курашёвым, Пепеляев снарядил отряд генерала Ракитина с приказом не дать красным ни шагу ступить. На перехват отряда Строда, по сведениям двинувшегося из села Петропавловского к Якутску с задачей полного его уничтожения, излюбленным способом засад был послан опытный белобандит Артемьев. Войскам, захватившим Амгу, генерал приказал заблаговременно приготовить боеприпасы, продовольствие и транспорт.
Наступил решительный момент. Около полугода назад, ещё в сентябре, было известно, что рано или поздно этот момент настанет. Сила на силу, примеривались с обеих сторон, как борцы перед схваткой, и они — наши враги, и мы — их враги. Первый удар выпало нанести им, и тут-то всё поднялось!
Старик Аргылов рассчитывал отсидеться. Когда белые победят и настанет пора «собирать белок», он тут как тут вынырнет, как сухая щепка из водоворота. Но складывалось по-другому — на четвёртый день после взятия Амги ранним утром к Аргылову внезапно ворвался кривоногий вооружённый человек, одетый в волчью доху. Отбросив на затылок наползающую рысью шапку, он вместо приветствия застучал об пол прикладом и, срываясь на крик, спросил:
— Где тут хозяин дома?
Ааныс, взбивая мутовкой кэбер в горшке, бросила тревожный взгляд в глубину дома, а незваный гость уверенно направился в ту сторону, куда невольно показала ему взглядом Ааныс, и дёрнул лежащего к нему спиной Аргылова за плечо:
— Вставай!
Чтобы выиграть время и догадаться, кого принесла нелёгкая в такой час, Аргылов молча перевернулся на спину и сделал вид, будто протирает спросонья глаза. Голос был знакомый, но лица, которое смутно угадывалось между шапкой и шарфом, — такого лица Аргылов никогда не видел. Бросился в глаза глубокий шрам на левой щеке до виска и поблёскивающий маленький злой глаз. У Аргылова неприятно ворохнулось в душе.
— Какие новости? — спросил старик.
— Я к тебе не за тем, чтобы рассказывать новости! А ну, пошевеливайся!
Аргылов порядочно струхнул, приняв чужака за красного: «А вдруг узнали, что был проводником у пепеляевцев?» Приглядевшись внимательней, он, однако, успокоился: на красного не смахивает. Те хоть и покрикивают для острастки, но всё же ведут себя иначе. Этот негодник определённо, беляк, свой, значит… Одно из двух: или наглец совсем не имеет понятия, с кем разговаривает, или попросту дурак. Ну, погоди у меня!
— Вставай, поедем!
— Куда?
— В слободу.
— А туда… зачем?
— Господа велели доставить тебя.
— Зачем?
— Разве я знаю — зачем? Велят доставить — я доставляю. Скажут увезти — увезу, зарезать — зарежу, не поморщусь. Вот так возьму…
Незнакомец нагнулся было к Аргылову, но старик вдруг пружинисто вскинулся, как прут-насторожка у сработавших силков.
— Стой! Убери лапы!..
Незнакомец отпрянул.
«Зачем я им понадобился? — думал Аргылов. — Это же догадались вооружить круглого дурака! Нет уж, милые, с Аргыловым вам придётся теперь разговаривать вежливенько, с оглядкой. Дур-рачьё!»
