— Мне нужно спешить! Понимаете?.. Я обещал вознице, он ждет на дороге. Пожалуйста, не задерживайте меня.
— Как же тебя не задерживать, когда ты границу нарушил? — удивился мужик и откусил калача. — Топай давай, подождет твой возница.
— Какую границу? О чем вы?
— Чего прикинулся-то?.. — недобро заметил мужик. — Границу Партизанской Республики красных воинов нарушил. Какую…
— Ну, иди, грешный, — велел Ленька и поднял винтовку. — Ступай по бережку, да смотри не оглядывайся. Иди, будто на Суд Божий.
Доктор послушно двинулся вдоль оврага по едва заметной под прошлогодней листвой тропинке. Солнце высвободилось из тумана, светило в лицо, играла в его лучах свежая зелень, щебетали над головой птицы, и все — засека, люди с винтовками и связанные руки — казалось неприятным болезненным сном. Краем глаза доктор видел, как конвоир Ленька срывает медуницу и, не содрав кожицы, пихает в рот, чавкает, хрупает стебли вместе с цветами и покряхтывает от удовольствия. Так они прошли с полверсты, и доктор наконец решился заговорить.
— Куда же вы ведете меня, любезный? — спросил он, не оборачиваясь.
— Ишь ты! — удивился Ленька и перестал жевать. — Я его под ружьем веду, а он — любезный!.. Может, на небо веду, дак все равно любезный?
— Если на небо, так вы не просто любезный, — попытался пошутить доктор. — Вы — ангел.
— Ангел! — отчего-то возмутился Ленька. — Я давно уже не ангел, а архангел!
— Простите, архангел… — поправился доктор. — Куда же вы меня?..
Ленька забежал вперед и вдруг сунул в рот доктора мясистый стебель медуницы.
— Жуй! Жуй, говорю!
Пришлось съесть медуницу. Во рту стало терпко и сладко. Ленька удовлетворенно хмыкнул, взял винтовку на ремень.
— А ты не шпион? Не лазутчик?
— Нет, я доктор, лекарь, — пояснил доктор. — Шел в Березине Там жили мои родственники. Может быть, знаете, Березины?
— Березины? Как не знаю? Знаю! — засмеялся Ленька. — Токо я их всех уж прибрал да на небо отправил.
— То есть как? — насторожился доктор.
— Да так, сопроводил на тот свет да и все. Один токо и остался, ходит еще где-то, живет, — в голосе Леньки послышалось недовольство. — Как Бог кликнет, так и его доставлю.
Доктор поднял глаза и впервые столкнулся взглядом со своим конвоиром. Захотелось защититься рукой, но руки связаны…
Ленька же беззаботно сорвал длинный стебель черемши, понюхал его и стал есть. Тропка вдруг резко отвернула от оврага и потянула в глубь леса. Доктор на мгновение замешкался и все-таки ступил на тропу, хотя ожидал услышать от конвоира команды идти берегом.
— Вишь, и тебя Бог пока не зовет, — заметил Ленька. — Знамо дело, нужон еще, срок не вышел. Которых зовет, дак тех оврагом тянет идти.
«Что это? — вдруг подумал доктор. — А он и вправду архангел! В облике человеческом… Какие глаза… Спас — ярое око…»
Он откашлялся, чувствуя, как пересыхает в горле, и неуверенно начал:
— Послушайте, а вы уверены, что Березиных не осталось?..
— Чего это ты мне выкаешь-то? — неожиданно рассердился Ленька. — Невзлюбил, что ли? Не по нутру я тебе?
— Нет-нет, я люблю… люблю тебя, — переборов язык свой, выдавил доктор. Ленька расхохотался и присел среди тропы.
— Ой!.. До чего ж трусливый народ! Слова поперек не скажет!.. Люблю!.. Да любить-то бабу токо можно! И Боженьку!
Он ползал на четвереньках по земле и надрывался от смеха. Винтовка спала с плеча и валялась в прошлогодней траве; можно было бежать, но доктор стоял, прислонившись плечом к березе и со знобящим чувством вслушивался в нездоровый хохот.
Наконец конвоир со стоном и вздохами поднялся на ноги, подобрал винтовку и, волоча ее за штык, продолжал всхохатывать, пугал птиц и сотрясал вечереющее небо. Доктор шагал впереди и уже боялся что-либо спрашивать. Тем более, лес постепенно разредился, потянулись старые вырубки и сквозь полуголые кроны берез отчетливо проступил холм с остатками жилища. Тропа под ногами незаметно превратилась в дорогу со старыми тележными колеями и скоро, вывернувшись из молодняка, круто пошла в гору. На холме возле полуразрушенной печи стояла сторожевая вышка, сколоченная из жердей, а на ее площадке, под берестяным грибком, стоял человек и смотрел в бинокль. Заметив пришедших, он склонился над перилами.
— Кого поймали?
— Да родня, говорит, березинская! — откликнулся Ленька.
— Да ну?! — изумился сторож. — Быть такого не может!
— Я тоже думаю, — согласился Ленька. — Врет. Не похожий он на березинских, хоть и говорит, что любит. Любят-то не та-ак!
— Ну, волоки его в штаб, — посоветовал сторож. — Похоже, лазутчик переодетый.
— Батька-то тама?
— Да вроде не проскакивал никуды!
— Айда, грешный, — Ленька вскинул винтовку. — Батя мой все по душе решает да по совету моему. Ежели ты не шпион и не колчаковец переодетый — помилует. Он уже двух недавно помиловал, отпустил.
От вершины холма вниз и вдоль старой поскотины тянулись недавно отрытые окопы и траншеи, а по улице, поднимая пыль, маршировала колонна вооруженных людей. Качались примкнутые штыки, и веснушчатый командир на рыжем коне отсчитывал звучно и весело:
— Ать-два! Ать-два!
«Война, — вдыхая пыль, подумал доктор и передернулся. — Война… Все-таки не кончилась. Не кончилась…»
Над большим домом возле церкви трепетал на ветру красный флаг со звездой, а у ворот, возле пулемета, установленного на перевернутой кадке, слонялся часовой. Ленька ввел доктора во двор и толкнул штыком двери.
— Заходи, да шибко не ерепенься перед батей. Не любит он.
Доктор вошел в избу и встал у порога. За столом под кумачовой скатертью сидел человек неопределенных лет в военном кителе и буденовке с голубой звездой.
— Вот,бать, привел, — доложил Ленька. — На заставе поймали.
— Ну-ка, Лень, почеши спину? — попросил военный. — Зудится — спасу нет!
Ленька подтянул длинноватые рукава шинели, обнажив грязные с синими ободками ногтей руки и стал свирепо чесать спину сквозь китель. Военный блаженно закряхтел, прикрыв глаза, и, наконец, попросил пощады. Прислушался, не зудится ли где еще, и успокоенно расслабился.
— Давай, лети назад! — приказал он. — Не болтайся по деревне.
Ленька вынул из шкапчика ломоть хлеба, посолил его из хрустальной солонки и вышел. И через мгновение доктор услышал шумное всхлопывание на крыльце, словно поднималась в воздух большая и тяжелая птица. Он не удержался и сунулся к окну: на какой-то миг почудилось, будто над крышей кто‑то пролетел — огромная, черная тень пронеслась по земле.
— Не понимаю, — обреченно проронил он и замолк.
— Посол, что ли? — спросил военный, разглядывая доктора. — Отвечай быстро!
— Нет… я доктор, врач…
— Продотрядовец?
— Я же сказал — врач, лекарь…
— Колчаковец? Белый?!
Доктор растерялся, разжал ладони и выронил саквояж. Военный схватил его, раскрыл и вытряхнул содержимое на пол. Загремели инструменты, с шорохом рассыпались порошки из пакетов, а флакон с лекарствами выкатился на середину избы. Сбив буденовку на затылок, военный подбоченился и хмыкнул.
— Я доктор, поверьте мне…
— А за каким хреном поперся через границу? Не видал, что ли?! — вдруг разгневался военный. — Собери свои шмотки!
— У меня руки связаны, — сказал доктор.
Военный стал развязывать руки, а доктор, пользуясь возможностью, пояснил:
— Родственников ищу… Моя фамилия — Березин…
— Березин?! — военный отшатнулся, заглянул в лицо и, так и не развязав рук, уселся на высокий мягкий стул с засаленной бархатной обшивкой. — Который Березин? Я всех знаю…
— Михаил, — признался доктор и осекся.
Военного подбросило, лицо вытянулось. Затем широкий лоб его взбугрился и наполз на глаза.
— Да я!.. Сам! — он потыкал пальцами себе в глаза. — Видал! Как его Анисим Рыжов! Самолично!.. — он потряс головой. — Нет, ты самозванец! Да и тот старше был! Полковник!
— Я вас понимаю, — доктор опустил голову. — Все-таки не зря шел. Скажите, где он похоронен?
— Кто? — опешил военный.
— Полковник Березин. Это мой отец…
— Во-он что-о! — пропел военный и, содрав буденовку, ударил ею об пол. — Значит, пришел на могилку глянуть? На могилку злейшего врага трудового народа и мировой революции?! А ведь похожий на батю своего! Похо-ожий… И нутром вы все одинаковые! То-то я гляжу и думаю — уж не спятил ли? Уж не блазнится ли… Дневальный!!
— Прошу вас не кричать на меня, — попросил доктор. — Я ни в чем не виноват. Я не участвовал в этой войне и не могу отвечать за отца.
— Не можешь, а ответишь! — военный сорвал с себя ремни, завернул китель на спине и повернулся к доктору. — Видал? Видал, спрашиваю?! За это и ответишь!
Вбежал дневальный — огненно-рыжий и нещадно веснушчатый паренек, пристукнул прикладом об пол.
— В амбар его, суку! — приказал военный, оправляя полы и сверкая гневными глазами.
