Думала ли я, что моя жизнь однажды настолько изменится? Думала ли я, что наконец-то обрету свое счастье? Нет, я не про Дана, из-за которого мое хрупкое, залатанное сердечко бьется с удвоенной силой, а про саму жизнь. Она наполнена красками, множеством оттенков, переливов. Не существует черного, белого или серого, никто не указывает мне, как жить, не просит замаскировать лицо автозагаром, чтобы не опозориться перед будущим отчимом.
Так странно. Я не ощущаю боли при воспоминании о родителях. Ни о женщине, которую называла мамой, ни об отчиме, который оказался родным отцом. И я не задаюсь вопросом, кто моя родная мама. Дан говорил, что отец рассказал о ее существовании, но я попросила молчать. Пока что. Я не готова к новой порции боли, а тем более не горю желанием позвонить родителям и задать простой вопрос.
Почему?
Последний разговор с мамой по телефону ясно дал понять, что я не нужна своей семье. И мне они не нужны. С этим фактом непросто смириться, но я эмоционально освободилась, оборвала невидимые связи с ними.
Оно и к лучшему.
Сквер перед клиникой накрыт сумерками, только уличные фонари освещают путь до остановки. Передвигаться уже не так легко, чувствую себя слишком большой, неповоротливой, как слониха. Дан лишь посмеялся над этим сравнением и сказал, что я прекрасна. Наверное, решил меня успокоить, чтобы не переживала лишний раз. Малыш пока не бьет меня ножками, лежит правильно, как сказала Виктория Андреевна.
Скоро роды…
Так страшно мне не было даже перед экзаменами. Боюсь боли. Боюсь внезапной опасности для жизни моего ребенка. Боюсь, но в то же время с нетерпением жду, когда смогу прижать к груди этот крохотный комочек счастья. Виктория Андреевна опасалась, что придется делать кесарево, но мы сошлись на естественных родах, если родовая деятельность будет протекать нормально. Мы обязательно справимся. Ты будешь очень счастлив, мой маленький.
Останавливаюсь практически у выхода с территории клиники, чтобы погладить своего малыша, как вдруг…
— Эльза!
Слышу позади себя знакомый мужской голос. Замираю на месте, потому что не ожидала услышать его здесь и сейчас, спустя столько месяцев. И это не Дан.
— Вы? — оборачиваюсь и убеждаюсь в своей догадке. Что он здесь делает? Почему его глаза так широко распахнуты и темны?
Григорий Викторович издалека выглядит вполне нормально, естественно, в своем костюме, из которого, казалось, не вылезал даже ночью. Но стоит ему подойти ближе, на свет фонаря, как я замечаю темные круги под серыми глазами. Они очень похожи с Даном, даже слишком. Такая же скульптурная челюсть, тот же взгляд хамелеона, который меняется в зависимости от настроения.
Но чем похожи мы?
— Нужно поговорить, — Григорий Викторович не просит, а буквально требует, судя по строгому тону.
— О чем?
— Это ты продала сведения журналистам?
— Какие сведения? — недоуменно гляжу на отчима, который, кажется, готов меня убить. Венки на его лбу становятся более выпуклыми, лицо чуть-чуть краснеет. Или это игра света и тени?
— Сведения о родстве с Даниилом! О том, что я — твой отец!
— Не кричите на меня!
— Правда? — саркастично произносит Григорий Викторович. — Только не говори, что ты не в курсе статей о нашей семье! Тебе наверняка нужны были деньги, вот и накопала грязи! А я говорил Марте, чтобы она ничего не присылала тебе.
От переизбытка информации я перестаю дышать. Замираю на месте и пытаюсь хоть на секунду взять себя в руки. Получается не очень хорошо. Я не понимаю, о чем говорит отчим. О какой статье? Каком компромате? И при чем здесь я?
— Я ничего не продавала!
— Ты… Стоп! — он резко хватает меня за руку, из-за чего мое весеннее пальто распахивается и показывает округлившийся живот. Он и под одеждой был виден, но при таком свете, наверное, не так сильно бросался в глаза, судя по ошарашенному взгляду отчима. Или отца… Нет, я не могу назвать его отцом. Не сейчас. — Ты и правда беременна? Это он отец?
— Нет, — машинально отвечаю я. Хочу прикрыть живот руками. Он сейчас слишком открыт. Один удар, и моему малышу грозит опасность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Так, Эльза, успокойся! Вдох-выдох. Тебе нужно отойти от него, закрыться. Он не причинит вреда тебе или ребенку. Может, позвонить Дану? Быстро набрать сообщение? Он сказал, что сможет встретить меня, но я отказалась от его услуг. Думала дойти пешком или на автобусе, но…
— Не ври мне, гадкая девчонка! — резкий голос отчима вытаскивает меня из размышлений в жестокую реальность, где у меня не получается вырваться из его лап. Мамочки! Он готов меня убить! О, нет! — Ты испортила всем нам жизнь! Ты отняла будущее у Роксаны, у Марты, а сейчас пытаешься погубить нас с Даниилом! Когда ты, наконец, угомонишься!
— Оставь ее в покое! — выкрикивает Дан позади меня и отталкивает отца.
— Даниил…
Отчим не успевает что-либо сказать: Дан резко бьет его по лицу. Тот отступает на шаг, но не падает на асфальт. Мамочки! Надо позвать на помощь. В это время Григорию Викторовичу прилетает еще удар, от которого он сгибается пополам. Еще один и еще.
— Сукин сын! — выкрикивает Дан, колотя полусогнутого отца в солнечное сплетение.
— Даниил, откуда ты…
— Ты говорил, что Эльза моя родная сестра!
Удары Дана отдаются в моей голове набатом. Инстинктивно прикрываю живот руками, сгибаюсь, стараясь не смотреть, во что превращается лицо отчима. Боль исходит от сердца, сжимающегося с каждым ударом и с каждым выкрикнутым словом. Она распространяется в груди, скручивает внутренности в тугой узел.
— Ты заставил меня поверить, что я зачал больного ребенка! Что у него диагноз из-за моей слабости! — Очередной удар отдается в моей голове колокольным звоном. — Ты вынудил меня расстаться с Эльзой!
— О чем ты говоришь…
— Все из-за тебя! Я причинил боль Марине из-за тебя, морально убил Эльзу из-за тебя! Я чуть не отказался от ребенка из-за того, что думал о нашей родственной связи!
В этот момент я смотрю на двух мужчин откуда-то издалека. Я будто стала невидимкой. Выкрики Дана, громкие удары раздаются в ушах, не позволяя сразу осознать, что он говорит. Что имеет в виду. Но потом до меня начинает доходить смысл. Я должна бы обрадоваться. В груди должно стать легче, а чувство вины навсегда покинуть меня. Но не выходит.
— Ты соврал мне, сукин сын!
Мы не родственники…
Ты говорил, что она моя родная сестра…
Почему я не радуюсь?
— Ты соврал! — рев Дана приводит меня в чувство. Григорий Викторович лежит на асфальте, а над ним нависает Дан, продолжая наносить увечья. Черт! Он сейчас убьет его!
— Дан, прошу, хватит!
Пытаюсь подойти к нему и отодвинуть от отца, но Дан отталкивает меня и продолжает избивать. Он не слышит меня. Не видит. Будто я нахожусь в другой реальности и не в состоянии остановить его. Он сильнее. Он яростнее. Он не услышит меня, даже если я закричу в рупор.
— Никогда не приближайся к нам! — рычит Дан.
— Из-за нее наша компания разорена…
— Плевать я хотел на вашу гребанную компанию! Когда вы с Мартой перестанете портить мою жизнь?!
— Дан, пожалуйста, перестань!
Снова предпринимаю попытку оттащить Дана от отчима, стараюсь как можно дальше оттолкнуть любимого, но он сильнее. Всегда был сильнее меня. Его не сдвинешь, даже если я позову бодибилдеров. Он продолжает избивать отца. Лицо Дана — злое, убийственное, а лицо отчима превращается в кровавую маску. Его нужно остановить! Немедленно! Иначе…
— Ай!
Внезапно меня пронзает боль. Режущая. Колючая. Чувствую, как между ног становится влажно, но не из-за того, о чем вы могли подумать. Мои брюки намокают, живот стягивает все больше и больше. Мамочки…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Эльза…
Окровавленные руки Дана заботливо поддерживают меня. Ощущаю его тепло, его нежность. Мне становится легче, но боль никуда не уходит. Сгибаюсь пополам от непривычных ощущений.
— Тише, маленькая, тише. Скажи, где больно.
— Кажется, у меня воды отошли…
