— Меня Михаилом зовут, я главный редактор, — и побежал по коридору к руководству.
Корбалевич остался предоставленный самому себе. Стоять перед дверью в ожидании возвращения главного редактора было краем идиотизма. И он пошел по коридору, рассматривая таблички на дверях кабинетов. Иногда они обозначали конкретный отдел, например, редакторский. И, как понял Корбалевич, это был отдел, которым руководил молодой человек, который убежал к начальству. Но больше на дверях кабинетов было табличек с фамилиями, которые ничего ему не говорили.
Где-то сразу за входом в коридор со стороны лестницы висела непохожая на другие табличка «Приемная». Именно за этой дверью скрылся некоторое время назад Михаил. В конце коридора на одной из дверей справа красовалось название «Летопись». Он знал, что эта часть киностудии занимается неигровыми фильмами. Но что это давало ему?
Корбалевич прошел до конца коридора и прислонился к подоконнику.
В киностудии стояла тишина, только изредка открывались двери и сотрудники по одному или по нескольку человек сразу перетекали из одного кабинета в другой.
Он постоял немного у окна, а потом пошел обратно. В это время из бокового прохода возникли две мужские фигуры, они активно осуждали нехорошего Диму, который обещал им заплатить по высшему разряду, а оказался мудаком и рассчитался по минимуму.
Корбалевич снова оказался у кабинета главреда и решил уже никуда не уходить. Но тут его прозябание закончилось: в коридоре опять же из бокового прохода появилась энергичная женщина с черной папкой в руках. Она стремительно неслась в его сторону, при этом довольно значительно смещая плечи относительно оси позвоночника.
— Мужчина, — сказала она, — вы не на массовку? Вас ждут, а вы здесь болтаетесь!
— Я не на массовку, — ответил Корбалевич. И тут ему захотелось похулиганить: — Я кандидат на главную роль.
— Главную? — переспросила женщина и профессионально оглядела его с ног до головы, задержавшись больше на лице. — На роль бандита вы вполне подойдете.
— Вы так полагаете?
— Ну да, взгляд холодный и челюсть выдающаяся, это ваше амплуа по канонам кино.
И она пошла обратно, еще более активно двигая плечами.
В это время из далекой двери приемной директора студии появился Михаил и направился к нему.
— Хорошо, что вы меня дождались, — сказал он. — У меня как раз был разговор с директором.
Они вошли в большой кабинет, весьма необычно обставленный. Вся мебель, а именно стол главного редактора, шкафы с книгами, несколько кресел и два длинных дивана, стояли по стенкам, а середина была пуста. Леонид представил себе, что время от времен литсовет студии собирается здесь. Он рассаживается вдоль стен, а обсуждаемый ими автор сценария стоит посередине.
— Садитесь, где вам удобнее, — сказал Михаил. — Я только что говорил с директором студии по поводу одного сценария.
«Твою дивизию! — подумал Корбалевич. — И здесь то же самое…» И он решил «поиграть первым номером».
— А как мой материал?
— Ваш? — переспросил Михаил. — Сейчас узнаем, я дал его почитать Свете, редактору отдела.
Он набрал номер телефона и пригласил Свету-редактора к себе.
Света оказалась девицей до тридцатилетнего возраста, с невзыскательной прической. В ее руках Корбалевич увидел свою рукопись.
— Присаживайся, Света, — сказал девице Михаил. — Перед нами автор.
И он неопределенно махнул в сторону Корбалевича.
Света привычно села на диван и также привычно, как девочка-отличница на уроке, стала быстро говорить, что представленный текст не является сценарием, а следовательно, трудно без приведения его к этой форме судить о возможном использовании в кинематографическом процессе.
— Света, — перебил ее Михаил, — а содержание? Возможно, в тексте есть некие идеи, которые в дальнейшем функционеры от кино разовьют или, хотя бы, переложат на язык кинематографа?
— Мне трудно судить о содержании представленного текста, — сказала Света. — Он мне не понятен. Но с позиций тех ценностей, какие выдвинулись в обществе на первое место после девяностых годов, представленный материал представляется чуждым и даже негативным. Он не оказывает на общество положительного воспитательного воздействия.
— Не может оказывать в случае реализации, — поправил ее Михаил.
— Ну да, именно это я и хотела сказать, — произнесла Света.
— Спасибо, Светочка, — сказал Михаил. — Оставь, пожалуйста, рукопись и можешь идти.
Света ушла.
— Да вы не переживайте, — сказал Михаил, — я понимаю, что вы думаете. Вот дали рукопись девице, которая ничего в разведке не смыслит. Это действительно так. Но она мыслит категориями обычного зрителя, который тоже в разведке ничего не смыслит.
— Вряд ли она мыслит категориями обычного зрителя, это скорее мэтр от кино, — сказал Корбалевич. — Разрешите рукопись.
— Леонид, как вас по батюшке?
— Андреевич.
— Леонид Андреевич, не спешите забирать текст. Кто знает, может, мы со Светой ошибаемся. Дело в том, что я ухожу отсюда. И буквально на днях на мое место придет другой человек, точнее, другая. Она будет торпедировать все, что поддерживал я. Может быть, те мысли и идеи, которые есть в вашей рукописи, ей понравятся. Поэтому рукопись пусть останется и даже полежит прямо на этом столе.
— Хорошо, — произнес Корбалевич, поднимаясь с дивана.
— Но это не все, — сказал Михаил. — Я говорил вам о другом. Только что я был у директора. Он предлагает поставить фильм, тема которого вам, наверное, знакома.
— Почему вы так считаете?
— Потому что эта тема связана с деятельностью спецслужб, точнее, с проведением тайных операций. А вы человек из этой сферы.
— Ну, если эта тема маньяков, которых якобы готовил КГБ для борьбы с диссидентами, то увольте. Я уже говорил об это с Серебряковым.
— Нет, не маньяков, — сказал Михаил. — Это тема использования «кукл».
— Вы имеет в виду те «куклы», которые используют мошенники при расплате за дорогие вещи?
— Нет. Я говорю о приговоренных к смерти, которых посылают на спецоперации.
— Это тема одного поля ягодки с маньяками. Я вряд ли чем-нибудь могу вам помочь
— Не отказывайтесь, Леонид Андреевич, — сказал Михаил. — Я вам дам рукопись. А вы напишете на нее заключение. И это будет вам дважды полезно.
— Почему полезно, да еще дважды?
— Потому, что вы увидите, как пишется сценарий и, возможно, приведете ваш текст к такой форме. Тогда шансы его повысятся. Это, во-первых. А, во-вторых, на чтение у вас уйдет некоторое время. Это место займет моя преемница. А я ей подскажу, что сценарий, который пробивает директор, находится на экспертизе у специалистов. Она с вами свяжется. И тогда вы встретитесь с ней и изложите свое мнение о сценарии фильма «Кукла». А она скажет вам свое мнение о вашей рукописи. Идет?
— Идет, — ответил Корбалевич. — Я оставлю вам свой номер телефона.
Виктор Сергеевич
— Дорого, дорого, — передразнил Ухналева Виктор Сергеевич и положил трубку на рычаг. — Давай продолжим наш анализ ситуации. Значит, ты прокачал Фарука, сказал ему, что не помнишь тему его доклада. Тогда как тему твоего доклада и даже стихи помнит он.
— Но мне не удалось получить подтверждение моим предположениям. А он перешел в наступлении, и мне пришлось отдуваться, вспоминать поэму «Шах-Аббас».
— Ты не уловил, было ли это искренним? Не обратил внимания на реакцию Фарука, когда ты задал ему вопрос о теме его доклада там, в Баку?
— Еще раз хочу сказать, что на саму реакцию я внимания не обратил, а вот на ответ и некую задиристость, а также подчеркивание того, что он в отличие от меня не бросил языкознание и литературу, обратил.
— Он полагает, что ты был занят другими делами?
— Он знает, что я занимаюсь турбизнесом, точнее, работаю на хозяина турфирмы.
— А потом тебя взялся экзаменовать Эрдемир?
— Да, он спросил, помню ли я «Шах-Аббаса».
— И довольно подробно стал тебя опрашивать. Какую цель он преследовал при этом, как ты полагаешь?
— Я думаю, что он тоже хотел посмотреть, насколько далеко я отошел от филологии. А может быть, мое появление на той конференции было случайным, точнее, легендированным? Это с одной стороны, а с другой — он всегда в беседе занимает позицию «над собеседником», позицию, с которой он может доминировать. И очень не любит беседы на равных. Его спор с Фаруком это показал.
— Потому он и Эрдемир…
— Но в этом эпизоде есть еще один аспект. Когда я все же пересказал сюжет, Эрдемир подвел некоторый итог, заявив, что страх — единственный стимул в управлении человеком. Ничто другое не может с ним сравниться. И что Восток был всегда мудрее, так называемого просвещенного Запада. Если бы Карл Маркс знал этот сюжет, он никогда бы не создал своего учения, а русские не попытались реализовать его на практике. Он еще раз подчеркнул, что на страхе держится весь мир. Именно страх побуждает человека вести правильный образ жизни, не покушаться на то, что на Западе называется правами человека.
