Не в поисках иллюзорного выхода из тяжелого сна жизни, а в предельно искреннем, добросовестном и правдивом слове поэта, «мужественно глядящего в лицо миру» 22 , может воплотиться энергия поэтического преодоления мрака и зла. А стих становится формой поэзии лишь тогда, когда его пишет и в нем живет поэт, «сын» и носитель гармонии.
Примечания
1. Шенгели Г. Техника стиха. М., 1960. С. 33.
2. Арсеньев К. Материалы для биографии М. Е. Салтыкова-Щедрина // Салтыков-Щедрин М. Е. Сочинения. СПб., 1890. Т. 9. С. XX.
3. См.: Тынянов Ю. Н. Проблемы стихотворного языка. М., 1965. С. 47.
4. Напомню, что в русской стиховедческой традиции не раз говорилось «о различных ритмах» стиха: ритм словесно-ударный, ритм интонационно-фразовый и ритм гармонический выделял Б. Томашевский в статье «Проблема стихотворного ритма» (О стихе. Л., 1929); о ритме ударности, ритме созвучности и ритме образности вместе с ритмом строфичности писал С. Балухатый в статье «К вопросу об определении ритма в поэзии» (Изв. Самарского гос. ун-та. 1922. Вып. 3); о «комплексе ритмов» и полиритмии говорил С. М. Бонди в спецкурсе «Теория и история русского стиха».
5. Эти связи раскрываются в цикле исследований по грамматике стиха, проводившемся под руководством М. Л. Гаспарова. См.: Гаспаров М. Л. Лингвистика стиха // Славянский стих. Стиховедение, лингвистика и поэтика. М., 1996.
6. См. об этом: Эйхенбаум Б. М. Мелодика русского лирического стиха // Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969.
7. Волошинов В. В. Слово в жизни и слово в поэзии // Звезда. 1926. № 6. С. 252, 256.
8. Виноградов В. В. Русский язык. М.; Л., 1947. С. 577.
9. Там же. С. 578.
10. См.: «Изображая действие, обычное в прошедшем, в форме будущего, человек становится на точку ожидания будущего подобного случая» (Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. М., 1888. Т. 4. С. 106).
11. См.: Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1961. С. 129.
12. Томашевский Б. В. Стилистика и стихосложение. Л., 1959. С. 365.
13. См. анализ этой проблемы: Гаспаров М. Л. Метр и смысл. М., 1999.
14. См.: Томашевский Б. В. Пятистопный ямб Пушкина // Томашевский Б. В. О стихе. Л., 1929.
15. См. также: Гиршман М. М., Кормачев В. Н. «День и ночь» Ф. И. Тютчева // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1973. № 6.
16. Слово «космос» употребляется здесь в значении всемирной и вселенской всеохватности, но не как противопоставление «хаосу».
17. Маршак С. Я. Собр. соч. М., 1971. Т. 7. С. 45.
18. Фет А. А. О стихотворениях Ф.Тютчева // Русское слово. 1859. Кн. 2. Отд. II. С. 64.
19. Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. 8. С. 380.
20. Блок А. А. Записные книжки. 1901—1920. М., 1965. С. 198.
21. Блок А. А. Собр. соч. М., 1962. Т. 6. С. 105.
22. Блок А. А. Собр. соч. М., 1963. Т. 8. С. 344.
От ритмики стихотворного языка к ритмической композиции поэтического произведения
1
Одной из важных задач исторической поэтики является изучение форм художественного целого и основных закономерностей его эволюции. В то же время это одна из самых трудных задач. Характерно, что в трехтомной «Теории литературы», где все категории рассматривались в «историческом освещении», самой «неисторической» оказалась глава «Художественное произведение». Ее автор П. В. Палиевский так объяснял причины, не позволявшие использовать в данном случае исторические координаты, которые применялись в других разделах этого труда: «Дело в том, что сюжет, характер, обстоятельства, жанры, стили и пр. – это все еще лишь языки искусства, сам образ – тоже язык; произведение – это высказывание… Произведение не может повторяться, как повторяются его элементы. Они лишь исторически меняющиеся средства, содержательная форма; произведение – это оформленное и не перестающее изменяться содержание… Произведение единственно по своему заданию…» 1 .
Конечно, «единственность» произведения не следует абсолютизировать: как всякая подлинная индивидуальность, оно удерживает в себе, реализует и проявляет общие закономерности и всеобщий принцип искусства – воссоздание целостности человеческого бытия в целостности мира художественного. Этот «прекрасный мир», при всех его связях с определенной исторической эпохой и другими, еще более конкретными и частными условиями своего возникновения и существования, вместе с тем воплощает «связь времен», «мировую гармонию». И самое трудное как раз заключается в том, чтобы связать эти полюса единственности, неповторимости и неизменной повторяемости всеобщего эстетического содержания. Осуществить такую связь можно лишь тогда, когда сама эта всеобщность и связанное с ней понятие «произведение как художественное целое» наполнится конкретным историческим содержанием.
Диалектика всеобщих «мировых» характеристик и уникальности конкретного «высказывания» отражается в современной поэтике разграничением понятий: художественный мир – литературное произведение – художественный текст. При этом наиболее плодотворным, по-моему, является акцент на связующую роль произведения: произведение, рассмотренное как динамическая целостность, представляет собою с этой точки зрения процесс преображения текста в мир. И одна из задач исторической поэтики – анализ закономерностей эволюции такого преображения, анализ исторических форм и типов перехода, с одной стороны, от художественного языка к тексту как конкретному высказыванию и, с другой стороны, от художественного текста к целостному художественному миру.
Следует подчеркнуть принципиальную разнокачественность этих аспектов исследования. Художественный язык характеризует материал искусства слова, систему средств словесно-художественного изображения. «Средства поэтического изображения, – писал В. В. Виноградов, – могут повторяться, однородно комбинироваться, возобновляться в разные эпохи, в разных литературах. С этой точки зрения всю совокупность таких форм или средств изображения в разных литературах мира можно условно признать за поэтический язык. Вместе с тем общие структурные признаки поэтической речи могут осложняться историческими и национально-специфическими модификациями» 2 .
Конечно, и здесь повторяемость не следует абсолютизировать: исторические модификации не только осложняют, но и внутренне изменяют, развивают «общие структурные признаки» художественного языка, так что вроде бы одно и то же «средство» оказывается во многом иным в различных системах текстовых отношений. Логика взаимопереходов и взаимосвязи единства художественного языка и многообразия литературных текстов как раз и должна показать закономерности этого развития: этот аспект поэтики может быть определен как историческая «грамматика» языка художественной литературы.
Иное дело – переход от текста к художественному миру как эстетически значимому выражению и воплощению единства и целостности человеческой жизни в ее конкретном индивидуальном проявлении. Не реализация языка в конкретном единстве высказывания, а преображение высказывания о жизни в полноту жизни, запечатленную в слове, находится здесь на первом плане. И внеположенные по отношению к тексту субъект, объект и адресат высказывания становятся компонентами художественного мира, внутренне в нем пребывающими и объединенными в эстетическом целом. Для соответствующего аспекта исторической поэтики центральной является историческая типология принципов организации художественного целого, принципов претворения жизни в слово и слова в целостность изображенной жизни.
Чтобы конкретизировать характер разграничения этих аспектов и в то же время выявить их взаимосвязь, я обращусь к одному из эпизодов исторической ритмики (этот уровень художественного языка исследован, пожалуй, наиболее разносторонне) – к истории четырехстопного ямба в русской поэзии XVIII—XIX веков. Еще Андрей Белый отметил ритмические отличия стихов этого размера по соотносительной ударности первой и второй стопы. В работах Г. А. Шенгели, Б. В. Томашевского и особенно К. Ф. Тарановского эти различия были показаны на большом и разнообразном материале, подвергнутом в соответствующей части статистической обработке. Тарановский следующим образом резюмировал итоги проведенных исследований: «В четырехстопном ямбе XVIII века сильные икты находились на втором и восьмом слогах стиха. Другими словами, в большинстве случаев сильными ударениями выделялись начало и конец строк… Совершенно по-иному звучит ярко выраженный четырехстопный ямб XIX века. Опорными точками, на которых держится все ритмическое движение… являются сильные икты на четвертом и восьмом слогах, т. е. в середине и конце строк. Переход ритмической структуры русского четырехстопного ямба XVIII века в новую структуру с сильными иктами в середине и конце строки совершался постепенно, во втором десятилетии XIX века, в особенности между 1814 и 1821 годом, к тому же – у целого ряда поэтов одновременно… После 1820 года это движение стиха стало преобладающим и вскоре совершенно вытеснило ритмический тип XVIII века. Возвращение к старым формам наблюдается только у некоторых поэтов XX века» 3 . На этой основе в современном стиховедении традиционно разграничиваются:
