Новые принципы конкретизации и сопряжения индивидуального и всеобщего определяют и художественную значимость тех ритмических форм, о которых мы говорили вначале. И здесь небывалая индивидуализация ритмических композиций отдельных стихотворений заключает в себе в то же время и глубинную общность ритмического развития. В частности, разнонаправленные типы ритмического движения и ритмические тенденции, сложившиеся в истории русского четырехстопного ямба, переходят в оттенки единого ритма, в котором проявляются полнота и разнообразие лирического мира в целом. Причем разнообразие здесь не ограничивается комбинированием различных ямбических вариаций – вроде бы одна и та же ритмическая форма приобретает новую интонационную конкретность в различных композициях.
Превращение ранее сложившихся разных типов ритмического движения в вариации единого ритмического целого можно отчетливо увидеть в эволюции стихотворных диалогов Пушкина. В «Разговоре книгопродавца с поэтом» (1824) речевые партии героев ритмически отличаются друг от друга. Во всех репликах книгопродавца перед нами или равенство по силе ударности второго и четвертого слогов, или небольшое преобладание акцентов на первой стопе. А в двух из четырех монологов поэта, наоборот, наиболее ударной является вторая стопа, и это накладывает отпечаток на всю эту речевую партию, которая отличается и профилем ударности, и снижением встречаемости стихов третьей ямбической вариации.
Но на эту ритмическую индивидуализацию монологов и реплик участников диалога накладываются общие тенденции ритмического развития: во-первых, и в той, и в другой речевой партии нарастает роль нейтральной по отношению к ритмическому противопоставлению второго и четвертого слогов четвертой вариации (∪ – ∪ – ∪∪∪ —), во-вторых, в последних репликах и книгопродавца, и поэта становится одинаковой – равной друг другу – ударность первой и второй стопы, наконец, в-третьих, замыкающий стихотворение монолог книгопродавца оказывается наиболее характерным и по ясности выражения этих объединяющих тенденций, и по богатству ритмического варьирования. В этом заключительном монологе более половины стихов «нейтральной» четвертой формы, и в то же время в нем большее, чем в предшествующих репликах, количество разнонаправленных ритмических вариаций. Показательны его финальные строки:
Позвольте просто вам сказать:Не продается вдохновенье,Но можно рукопись продать.Что ж медлить? уж ко мне заходятНетерпеливые чтецы;Вкруг лавки журналисты бродят,За ними тощие певцы:Кто просит пищи для сатиры,Кто для души, кто для пера;И признаюсь – от вашей лирыПредвижу много я добра.
Здесь несколько раз следуют друг за другом ритмические вариации с разными акцентами в первой половине строки, завершается же монолог и все стихотворение нейтрализующей это различие полноударной формой.
А в стихотворном диалоге «Поэт и толпа» (1828) ритмическая индивидуализация речевых партий проявляется уже гораздо меньше, чем в только что рассмотренном стихотворении. И в репликах Поэта, и в репликах Черни одна и та же разновидность ритмического движения с более сильным четвертым слогом по сравнению со вторым. В композиции этого стихотворения мы видим не два типа ритмического движения, а единое ритмическое развертывание от пятикратного повторения одной и той же нейтральной четвертой вариации в авторском вступлении и от ритмически однородных первых реплик Поэта и Черни с преобладанием полноударной формы к заключительному монологу Поэта, расширяющему сферу ритмического варьирования и объединяющему разнонаправленные вариации:
В разврате каменейте смело:Не оживит вас лиры глас! …Но, позабыв свое служенье,Алтарь и жертвоприношенье,Жрецы ль у вас метлу берут?
Финал же соединяет и максимальную проясненность доминирующего типа ритмического движения в трех следующих друг за другом двухударных вариациях с ударением на четвертом и восьмом слогах, и нейтральное заключение в последнем стихе, возвращающем по принципу кольцевой композиции к начальным строкам авторского вступления:
Не для житейского волненья,Не для корысти, не для битв,Мы рождены для вдохновенья,Для звуков сладких и молитв.
Такое ритмическое развитие становится необходимой формой претворения речевых партий героев-антагонистов в ритмическое воплощение внутренне противоречивого единого лирического мира. «Двоемирие» романтического поэта и черни, в свою очередь, становится здесь предметом лирической рефлексии и переходит из внешнего во внутреннее, внутриличностное единство. Содержание этой личностной целостности как раз и призвана воплотить стиховая форма.
Аналогичное ритмическое единство мы находим и в стихотворном диалоге «Герой» (1830). Хотя средние данные профиля ударности в этом стихотворении дают несколько иную картину, чем в «Поэте и толпе» (второй и четвертый слоги по акцентной силе в «Герое» равны друг другу), гораздо более принципиальным является сходство ритмического развития. В речевых партиях Друга и Поэта нет сколько-нибудь подчеркнутой ритмической индивидуализации, но три пары этих реплик образуют своего рода композиционную триаду: в первых репликах и у Поэта, и у Друга небольшое преобладание ударности первой стопы, во вторых – столь же небольшое преобладание силы второй стопы, в третьих – нарастающее равенство.
В заключающем стихотворение монологе Поэта и полное равновесие этих разнонаправленных движений, и опять-таки, как и в «Поэте и толпе», наибольшая полнота ритмического варьирования, расширение диапазона взаимодействующих друг с другом ритмических вариаций, так что все наиболее характерные ритмические формы, представленные в композиции этого стихотворения и в массиве пушкинского четырехстопного ямба вообще, встречаются в этом небольшом монологе:
Да будет проклят правды свет,Когда посредственности хладной,Завистливой, к соблазну жадной,Он угождает праздно! – Нет,Тьмы низких истин мне дорожеНас возвышающий обман.Оставь герою сердце, что жеОн будет без него? Тиран!
Во всех стихотворных диалогах переход исторически различных ритмических разновидностей ямба в структурно композиционные планы отдельного произведения соединяет неповторимую индивидуальность конкретной интонационной выразительности ритмических форм с общностью принципов ритмического развития. Один из самых общих композиционно организующих принципов такого рода – гармоническая триада: выявление ритмического противоречия на основе тех разнонаправленных тенденций четырехстопного ямба, которые Пушкин объединял, и его разрешение в финальном синтезе.
Чтобы убедиться, что гармоническая триада в ритмической композиции никак не сводится к схеме 20 , рассмотрим еще одно проявление сходной ритмической закономерности в стихотворении совсем иного типа и характера – пушкинском «Анчаре». (Это позволит нам отчетливее увидеть и общий принцип преображения текста в художественный мир.)
Трехчастность в «Анчаре» проявляется наиболее явно в разделении его девятистрофной композиции на три группы по три строфы в каждой. При этом в каждой части на фоне двух четверостиший с однородными и относительно нейтральными ритмическими формами выделяется одно с явными ритмическими контрастами и по степени ударности строк, и по расположению первых двух ударений. Вот эти своеобразные пики ритмической напряженности:
Яд каплет сквозь его кору,К полудню растопясь от зною,И застывает ввечеруГустой прозрачною смолою…Но человека человекПослал к анчару властным взглядом,И тот послушно в путь потекИ к утру возвратился с ядом…Принес – и ослабел, и легПод сводом шалаша на лыки,И умер бедный раб у ногНепобедимого владыки.
Несомненны переклички этих ритмических кульминаций друг с другом, особенно второй и третьей, о которых я уже говорил и где явные повторы и в то же время своеобразная перевернутость в сочетаниях разнонаправленных и разноударных ритмических форм проявляют смысловые повторы и контраст в социально значимых «именах» действующих лиц: «Но человека человек» – «И умер бедный раб у ног / Непобедимого владыки». Несомненны и усиление ритмической разнородности, и рост ритмического напряжения в наиболее резко выделенном на общем фоне последнем из приведенных четверостиший.
Но в том-то и дело, что эта финальная кульминация не является финалом стихотворения. Если подобные строфы в первых двух случаях действительно завершают трехстрофные группы, то в заключительной части центр ритмической напряженности оказывается в обрамлении двух сходно построенных строф с гораздо более однородным ритмическим строением и однотипной повторяемостью опять-таки нейтральной четвертой формы, замыкающей ритмическую композицию стихотворения четким кольцевым повтором.
