В Гранд-Марей есть врач. Говорю ей, что надо к нему ехать. Она пытается возражать, говорит, что не стоит. Я настаиваю, что это необходимо. Напоминаю ей, что ее зовут Хлоя. Обещаю сделать все, чтобы нас не поймали. Велю ей зачесать волосы назад, как она никогда не делала раньше, а по дороге захожу в магазин и покупаю очки. Они ей не идут, но сойдет и так. Сам я нахлобучиваю бейсболку.
Предупреждаю, что мы будем платить врачу наличными, никакой страховки. Напоминаю, чтобы побольше молчала, говорить буду я. Нам нужен только рецепт.
Мы колесим по городу около получаса, прежде чем я выбираю врача. Я выбираю по имени. Кеннет Левин звучит слишком строго. Должно быть, он все вечера проводит перед телевизором. Мне попадается клиника, но я проезжаю мимо – слишком много людей. Дантист, гинеколог. Выбираю Кайлу Ли, семейного доктора, стоянка перед офисом пуста. Ее маленькая спортивная машина припаркована во дворе. Не совсем разумно, учитывая слой снега на земле. Объясняю Мии, что нам не нужен лучший врач в городе, а рецепт выписать сможет любой.
Помогаю ей выбраться из машины и дойти до двери.
– Осторожно, – предупреждаю я. Асфальт покрыт ледяной скользкой коркой.
Она постоянно кашляет, хотя и уверяет, что ей стало лучше.
Офис врача на втором этаже, над копировальной конторой. Мы входим и сразу оказываемся перед узкой лестницей. Она говорит, что попала в рай, потому что здесь тепло. Настоящий рай. Неужели она действительно верит во всю эту ерунду.
За столом у входа сидит женщина и напевает себе под нос рождественскую песенку. Помогаю Мии опуститься в кресло. Она прикрывает рот руками и кашляет. Медсестра поднимает глаза.
– Бедняжка, – сочувственно произносит она.
Беру у нее бумаги для заполнения и сажусь рядом с Мией. Она помнит, что ее зовут Хлоя, но замирает перед строкой, где надо указать фамилию.
– Давай помогу, – предлагаю я и беру ручку.
Я пишу фамилию Ромэн, затем адрес, строчку с номером страховки пропускаю. Отдаю анкету женщине и говорю, что мы заплатим наличными. Вернувшись к Мии, я спрашиваю, как она. Не дождавшись ответа, беру ее за руку, переплетя ее пальцы со своими, и пожимаю, стараясь поддержать: «Все будет хорошо».
Она думает, что я делаю это только для сидящей за столом медсестры, она не знает, как приятно мне к ней прикасаться.
Женщина провожает Мию в кабинет, с расписанными изображениями животных стенами, и проводит первичный осмотр.
– Давление пониженное, пульс учащенный, температура тридцать девять градусов, – сообщает медсестра и добавляет: – Бедняжка. Подождите немного. Врач скоро придет.
Нам приходится ждать. Она сидит на краю кушетки и разглядывает львов и тигров, а я хожу из угла в угол. «Черт, когда же все кончится», – бормочу я. Наконец открывается дверь и входит доктор Кайла Ли. Она оказывается брюнеткой, а не блондинкой, как я ожидал. Брюнеткой с живым лицом. Нам бы очень подошла тупая блондинка.
Врач принимается задавать вопросы Мии и разговаривает с ней так, будто той три года. Она берет табурет и подсаживается ближе. Мия пытается откашляться, и у нее начинается новый приступ. Ей очень плохо, но плачевное состояние помогает скрыть панический страх.
Врач интересуется, не встречались ли мы раньше. Мия замирает, не в силах произнести ни слова, поэтому приходится вступить мне:
– Нет. Мы здесь впервые.
– Итак… – Она берет анкету. – Хлоя? Что случилось?
Мия не может выдержать ее взгляд. Конечно, от нас так разит потом, что это невозможно не почувствовать. Мы носим каждый день одни и те же вещи, они уже здорово воняют. Врач прослушивает легкие. Мия опять кашляет, да так, будто внутри ее сидит стая терьеров. Голос хриплый, словно вот-вот исчезнет совсем.
– Она так кашляет уже четыре дня, – говорю я. – Высокая температура и озноб. Я еще в пятницу говорил ей, что надо к врачу, а она отказывалась, говорила, это обычная простуда.
– Слабость?
Мия кивает. Добавляю, что однажды она потеряла сознание. Доктор делает записи.
– Рвота?
– Нет.
– Диарея?
– Нет.
– Ясно, – говорит врач и светит фонариком прямо в глаза Мии. Потом велит открыть рот и осматривает горло. Затем она опять берет стетоскоп. – Глубоко вдохните.
За ее спиной я продолжаю ходить по комнате. Врач прикладывает стетоскоп сначала несколько раз к спине, потом к груди, затем велит ей лечь, стучит по грудной клетке и прислушивается.
– Мой диагноз: пневмония. Вы курите?
– Нет.
– Астма?
– Нет.
Прохожу мимо жирафа и останавливаюсь напротив льва. Его грива похожа на пластмассовый воротник, который надевают собакам, чтобы они перестали постоянно себя вылизывать. Голубой слоненок выглядит так, словно минуту назад появился на свет.
– Пневмония – это воспаление легких, вызванное инфекцией. Мокрота мешает вам дышать. Незначительная простуда, затянувшись, может перерасти в такую неприятную вещь, как пневмония. – Она гладит Мию по руке. От врача пахнет духами. Она не замолкает даже тогда, когда Мия опять заходится в кашле и не слышит ее слов. – Воспаление лечится антибиотиками. – Она принимается перечислять возможные.
Господи, просто выпиши рецепт.
– Однако сначала я бы хотела сделать рентген…
С лица Мии сходят все краски. Если они еще оставались. О том, чтобы ехать в клинику, и речи быть не может.
– Ценю вашу скрупулезность, – перебиваю я, выходя вперед. Я один больше и выше их обеих, надеюсь, доктор поддастся и передумает. В больнице мы столкнемся с сотней людей, а может, и больше.
Растянув губы в улыбке, объясняю, что страховки у нас нет, а потратить две-три сотни наличных только для того, чтобы убедиться в очевидном, мы не можем себе позволить. Мия начинает кашлять так, что я боюсь, как бы ее не вырвало. Врач наливает в пластиковый стаканчик воды и протягивает ей.
– Хорошо, – кивает доктор Ли, выписывает наконец чертов рецепт и выходит из кабинета.
Мы проходим мимо нее в коридоре. Она стоит у стола медсестры и пишет что-то в анкете Хлои Ромэн. Халат ее задирается, и я вижу ковбойские сапоги и подол уродливой юбки. Стетоскоп она повесила на шею. Я уже открываю дверь, когда она опять обращается к нам:
– Вы уверены, что мы не встречались раньше? Мне так знакомо ваше лицо. – Она смотрит на меня, не на Мию. Мне надоело быть вежливым. В конце концов мы получили что надо.
– Нет, – резко бросаю я.
А Мия добавляет:
– Спасибо вам за помощь.
Мы выходим и закрываем дверь.
По дороге к машине я говорю ей, что, кажется, все прошло хорошо. Теперь у нас есть рецепт. Больше нам ничего не нужно. По дороге домой мы заезжаем в аптеку. Мия остается в машине. Я радуюсь тому, что за прилавком лишь парнишка лет шестнадцати, а фармацевт чем-то занят в кабинете, из которого не высунул даже нос. Я заставляю Мию выпить таблетку прямо в машине и краем глаза замечаю, что вскоре она засыпает. Снимаю куртку и накрываю ее, чтобы ей точно не было холодно.
Гейб. До
Я несколько раз навещаю Кэтрин Тэтчер в ее новой обители. Появившись в первый раз, сообщаю администратору, что я ее сын.
– Слава богу, – вздыхает та. – Она только о вас и говорит.
Меня проводят в комнату женщин. По глазам Кэтрин ясно, что она разочарована моим появлением, но признание, что я солгал, лишит ее возможности поговорить хоть с кем-то, поэтому женщина молчит. Ее хорошо лечат, и она уже может делать кое-что самостоятельно. Миссис Тэтчер живет в одной комнате с восьмидесятидвухлетней женщиной, переведенной из хосписа; ее смерть вопрос недолгого времени. Ей колют морфий, поэтому она не понимает, где находится, и называет Кэтрин Рори Макгуайр. Бедняжку никто не навещает. К миссис Тэтчер прихожу только я.
Выясняется, что Кэтрин Тэтчер обожает криминальные детективы. Отправляюсь в книжный магазин и привожу ей все новые романы. Я сажусь на край ее кровати и читаю ей книги. Я ненавижу читать вслух, вообще не люблю читать. У меня не лежит к этому душа еще с первого класса. С удивлением обнаруживаю, что детективы хорошо написаны и увлекательны. Они мне тоже нравятся. Тайком приношу ей куриные наггетсы и большую порцию картошки. Все это мы с удовольствием съедаем пополам.
Я привожу из дома старый проигрыватель для дисков и записи с рождественскими гимнами и песнями. Она признается, что в этом заведении у нее совершенно нет ощущения приближающегося Рождества. За окном уже идет снег, но внутри все остается по-прежнему. Уходя от нее вечером, оставляю включенной музыку, чтобы она слушала ее, а не храп соседки.
Дни, которые не провожу с Кэтрин Тэтчер, я посвящаю Еве. Каждый раз мне приходится придумывать очередной глупый повод, чтобы ее увидеть. С наступлением декабря ее состояние ухудшается, такое впечатление, что ее окутывает густой туман. Списываю все на сезонную депрессию, хотя сам не понимаю, что это такое. Ева постоянно чувствует себя усталой. Она сама так говорит. Чаще всего она сидит у окна и смотрит на падающий снег. Стараюсь постоянно представлять ей какие-то новые факты, появившиеся в расследовании – порой не вполне реальные, – чтобы она не думала, будто дело зашло в тупик. Учу ее готовить лазанью по маминому рецепту. Я вовсе не стремлюсь сделать из нее кулинара высокого класса, просто это единственный способ заставить ее что-то съесть.
