и еще одно чрезвычайно интересное совпадение. Мы — абсолютные урбанисты. Он любил большой город. Его шум, движение, зажженные фонари и освещенные окна домов. Как он сам мне рассказывал, загородный дом его дочери — сказка. Зона комфорта во всех отношениях — еще и в атмосфере очаровательной Ахтубинской поймы и среди собственного огромного сада с прекрасными экзотическими растениями, специально выписанными из Южной Америки. И библиотека собраний сочинений в доме! Казалось бы, чего еще желать? Ему все там нравилось. Но … он очень тосковал по городу («Я готов отсюда уйти пешком!») и говорил мне фразу, которую года два назад услышал от кого-то из известных людей (не запомнил автора этой фразы) — «я — «асфальтовый человек», т. е. безумно люблю город и хочу постоянно в нем быть, а не в смысле известного корейского фильма). Эта фраза ему очень понравилась, и он часто ее повторял. Мне она тоже очень понравилась, и я ее тоже люблю повторять. Эта страсть к городу и объясняет нашу с Семёном Семёновичем нелюбовь ко всяким дачам!
В последние два года своей жизни Семен Семенович уже не мог выходить из дома, не мог посещать свои любимые книжные магазины. Чтобы он не чувствовал себя в книжном вакууме и оставался в том же нашем любимом литературном потоке, я стала посылать ему книги по почте, которые ему почтальоны приносили домой. Мы сразу созванивались, и он, и я нетерпеливо считали дни, когда посылочка придет (как он всегда любил говорить «закручивалась интрига»). Обычно (кроме одной почти детективной ситуации — пришлось звонить на главпочтамт и всех «ставить на уши») все быстро доставлялось. Радости его не было предела. Одна из последних посылок была «Еретик» М.Веллера) (2019).
Но сейчас, вспоминая этот последний год нашего общения, я очень надеюсь, что это был мой маленький вклад моей огромной благодарности, которую я всегда испытывала к человеку доброй души, большого ума, огромных всесторонних знаний, мастера великолепных бесед. Семен Семенович, интеллектуал, насмешник, блестящий ироничный собеседник (обаяние ума которого и сделало нашу интеллектуальную дружбу такой долгой чарующей и интересной) будет всегда в моем сердце.
10. МОЯ ПСИХОЛОГИЯ
Когда я училась в педагогическом институте психология как предмет нам читалась на четвертом курсе, но тогда я не только не заинтересовалась ею, более того — испытала шок от того, как нам ее преподавали (лектор на протяжении всех лекций утомительно читала по своим конспектам нудные определения (как-то — понятие ощущения она дала в 14 вариантах и … вся лекция закончилась!), а практические занятия у нас всегда были с линейками и бесконечными таблицами (и — разговорами на какие угодно пустые темы)! Тем не менее к экзамену по психологии я подготовилась очень тщательно, но недоброжелательная лекторша влепила мне четвёрку с очень странным комментарием: «Возможно, Вы, Курбатова, и знаете психологию даже лучше, чем я (произнеся это с противным смешком), но я все-таки поставлю Вам четвёрку, потому что из одного моего определения Вы пропустили одно слово, правда, не существенное». Как ни странно, но я даже не расстроилась (психология ведь не была моим любимым предметом, как были английский и литературоведение) и весело ответила ей: «Да, ради Бога!» (она, наверное, думала, что я её буду упрашивать!? — никогда в жизни не унижалась!) — и видно было, что она осталась недовольна, поскольку не сумела нанести мне душевную травму! Однако уже тогда я понимала, что нам преподают совсем не ту психологию, потому что часто повторяла, что мое любимое литературоведение — это не что иное, как психология текста. Но тогда хороших книг по психологии просто не было, а мои мысли о тесной связи литературоведения с психологией получили реальное подтверждение только в конце 80-х, когда я неожиданно в Букинисте купила книгу Лидии Гинзбург «О психологической прозе» (1977) и тогда же — «Эстетику словесного творчества» (1987) Михаила Бахтина и прочитала в ней о формализации и деперсонализации текстов у структуралистов. Но — до «Психологического литературоведения» (2006) Валерия Белянина с его «светлыми», «темными», «веселыми», «печальными», «красивыми», «сложными», «смешанными» текстами (почему автор не проанализировал столетия существующие «жуткие» и «страшные» тексты в готической и романтической литературе — осталось для меня загадкой) — прошло еще 25 лет после того, как я закончила институт и — два года спустя после защиты моей диссертации. Но в моей диссертации есть очень много интересного о взаимосвязи художественного текста и психологии — и об этом — в отдельном эссе «Моя диссертация».
1987 год. После двух лет очень напряженной работы старшим лаборантом на кафедре иностранных языков Волгоградского сельскохозяйственного института (вечного печатания на машинке текстов часто с переводами с и на английский язык порой откровенно безграмотных текстов (См. мое эссе «Мир непрофессионалов»), параллельно проводя занятия со студентами более, чем на 1.5 ставки — безвозмездно, конечно, и при этом — организуя всякие ремонты аудиторий с мелом, штукатуркой, краской), я, наконец, в мае прохожу по конкурсу (на одно место было два претендента — но противостояние было то ещё! — из-за некоторых очень склочных особ) на должность преподавателя английского языка на этой же кафедре. НО! буквально уже через неделю моя судьба принимает неожиданный резкий поворот: после научной конференции (на ней я делала доклад по психологии, которой уже два года серьезно увлекалась) ко мне вдруг подходит заведующий кафедрой педагогики Алексей Константинович Коняхин и говорит, что потрясен моим выступлением и — предлагает перейти на его кафедру и — стать преподавателем психологии (объясняет, что целый год ищет психолога — их преподаватель психологии Людмила Ивановна Кусенко (потом мы с ней — бесподобно очаровательной женщиной и прекрасным педагогом (через несколько лет она успешно защитит кандидатскую диссертацию по педагогике) — станем хорошими друзьями) ушла в декретный отпуск — он объездил все вузы города, но никого уговорить не смог — а через четыре месяца в октябре начинается новый учебный год, а место психолога до сих пор вакантно! Он уверен, что у меня с такими знаниями всё получится!). Он стоял и лучезарно улыбался! Я была ошеломлена! В моей голове пронеслась буря противоречивых мыслей: Я — что? — должна предать свой любимый английский? — Конечно, нет, я же преподаю его на вечерних курсах! Как бы я много книг по психологии ни прочитала к тому моменту — все равно это же начать с нуля, осилю ли я этот колоссальный объем новых знаний? — Осилю — ведь на моей стороне огромная жажда новых знаний и — потрясающая (как считают многие) работоспособность!
