А как же мое любимое литературоведение? — Но ведь меня всегда и интересовало только психологическое литературоведение!
Решение я приняла мгновенно: сказала «да». И начался для меня новый отсчет времени. В тот год от своих курсов я отказалась (тосковать по ним было некогда, к тому же на кафедре иностранных языков они попросили их не бросать и еще целых два года я вела английский чуть ли не на полную ставку — как благотворительную помощь — а на свои курсы я вернулась уже через год). Спала я в течение года только четыре часа в сутки (это при том, что сразу после 2-х-месячного колхоза со студентами я очень сильно заболела (См. мое эссе «Мои болезни: с врачами и без врачей»), но к каждой лекции (к счастью, один раз в две недели!) успевала прочитывать не менее 50 (!) книг. Дисциплина называлась не просто психология, а — «Общая психология» (фундаментальные знания! — и они мне очень нравились!) и читала я её студентам по специальности «Инженер-педагог» (много позже ее переименуют в безликое и мало кому понятное «профессиональное обучение»). А в январе впервые психологию ввели еще и для аспирантов (собрали аудиторию больше 100 человек — со всех факультетов обучения и всех специальностей!). Было невероятно трудно! Но я выстояла — и интеллектуально, и энергетически, и эмоционально, и даже физически (никто не замечал, что я еле стою). Довольно быстро я отбросила (в аудитории) свои еженощные конспекты на маленьких листочках и читала потом всегда лекции без каких-либо бумажек (оставляла их дома) — свободно (но пополняла для себя их все 23 года — всегда приходила на занятия с новой информацией и новыми знаниями — поэтому студенты, особенно умные и пытливые экономисты (на всех факультетах психологию как дисциплину ввели только через несколько лет) в середине 90-х любили мою психологию так, что не ходили даже на обед, чтобы занять места поближе, а потом иногда любили приходить ко мне на лекции через год-два и уже не в свои аудитории, но потом упрекали меня: Но Вы нам об этом не рассказывали! — Конечно, не рассказывала — я сама узнала об этом только сегодня в два часа ночи (!) — и это была истинная правда!
Сразу для себя я сформулировала несколько принципов чтения лекций: лекции должны быть академичными (с серьёзными фундаментальными знаниями); они должны быть живыми и интересными (с многочисленными примерами как из художественной литературы, так и из жизни, НО без пустой и пошлой бытовухи!); лекции должны строиться по принципу множественной логики (несколько точек зрения на одну и ту же проблему); все проблемы должны рассматриваться не только как явление или как психологическая научная категория, но и с т.з. уровней ее существования (нечастое явление в науке!), и — более того — обязательно должна быть выявлена взаимосвязь между этими уровнями — гармоничны или нет они между собой (еще более редкий анализ в науке!). Тогда в начале своего научного пути я еще не пришла к своей формуле текста (которую я осмыслила только к 1998 году, ввела в свой авторский курс по рефлексивной психологии и назвала «Интеллектуальный квадрат текста»: «точно», «глубоко», «быстро» и «интересно» (эти критерии относятся также и к лекции — она ведь и есть — текст!); по форме лекция не должна быть только монологом, но также — диалогом и даже — дискуссией — НО занимать не более 10 % всего времени!; на лекциях должны звучать вопросы от лектора к аудитории (но не с целью потерзать слушателей на предмет их «незнания» (как у нас в институте проделывали с нами некоторые (их было немного) преподаватели — я всё время ёрзала: когда они собираются начинать читать свою лекцию? — времени уже не оставалось!), и — из аудитории (с целью простимулировать их рефлексию); на лекциях также уместны интересные эксперименты — некоторые, как, например, «эффект конфабуляции» по психологии памяти были невероятно интересными!!!
Я никогда на своих лекциях не критиковала ученых (считала это некорректным) и почти никогда не выражала своего личного мнения, чем вызывала недоумение и недовольство некоторых студентов. Но я это делала специально — хотела, чтобы у них таким образом развивалась рефлексия. Когда я в аудиторию приходила впервые, то почти всегда задавала 5 вопросов и говорила, что ни на один они сразу не ответят, причем эти вопросы касаются только их самих и не содержат научных терминов (например, Назовите самые счастливые моменты в своей жизни, или Какой час суток для Вас — самый энергичный и самый приятный? или Какой Ваш самый любимый пейзаж? или Какой цвет Вам (не)приятен? или Совпадает ли Ваш реальный возраст с Вашим биологическим и интеллектуальным?) — и, как правило, честно признавались, что сразу ответить не могут, а объяснить почему — тем более (никогда об этом не задумывались!). Я очень надеялась, что мои лекции действительно приглашают к рефлексии. Многие открывали в себе много нового (от восторженного: «Теперь как можно больше читать!» до — неприятного: «Спасибо Вам большое, благодаря Вам, понял какое я дерьмо!» (???)) или неожиданно многое вокруг становилось понятным и очень интересным. После моего авторского курса «Рефлексивная психология в контексте культуры» я попросила своих студентов написать эссе о своих впечатлениях, но также попросила их обойтись без дифирамбов в мою сторону, а поразмышлять о том, какое влияние на них он оказал (что из этого получилось — в экспериментальной части моей диссертации — ответы очень искренние!). Я благодарна своим студентам за то, что они меня внимательно слушали (в силу своего здоровья я не обладаю громким голосом и этому рада), но даже в очень больших лекционных аудиториях всегда стояла тишина (как-то в педе по расписанию ошибочно поставили два курса вместе — моих филологов и ин. яз — больше 200 человек! — но никто не хотел уступать! Я вошла вовремя, а другой лектор опоздала на… 20 минут — и я начала лекцию — тишина стояла потрясающая! — прибежавшему преподавателю их пришлось чуть не силой извлекать из аудитории! — мои коллеги меня не любили — я их понимаю!). А еще я благодарна своим студентам за то, что они очень понимали мой юмор! Взрывы хохота часто случались на моих лекциях. Нет, я никогда не слышала аплодисментов (это было принято в университетах дореволюционной России), за исключением одного раза, когда я процитировала У.Блейка: «Что понятно дураку — мне не интересно»), но зато после лекций студенты ко мне спускались всегда и окружали (7–8 человек, иногда 15). Нет, конечно, были и в
