У скотных дворов суетились люди, таскали слеги, заготовленные для пригона, подавали их наверх, где тоже копошились человек пять.
«Коровник раскрывает ураган!» – это стало сразу понятно. По скрипящей деревянной лестнице он метнулся на чердак и точно окунулся в грохочущий ад. Старое помещение, ещё княжеской постройки, протяжно стонало и кряхтело под ветром, точно жаловалось на свою судьбину. Половина помещения уже была раскрыта, голые стропила, как рёбра, выступали в мутном свете, листы железа заворачивались в причудливые рулоны, с дребезжащим звуком срывались на землю.
– Евгений Иванович, сюда! – голос заведующего фермой Фомича дрожал, тонул в грохоте железа, в нудном скрипе стропил. Бобров побежал по чердаку, перескакивая через связи, и тотчас же поплатился за неосторожность – под ногой хрустнула и провалилась доска, острым концом ударила в живот, тупая, противная боль поползла к груди. Споткнувшись, успел Евгений Иванович схватиться руками за откос у стропила, и это спасло его. Он подтянулся на руках, высвободил ногу, перекинул тело вперёд и, почувствовав крепкие доски под ногами, облегчённо вздохнул.
Он ещё раз проваливался, пока добрался до Фомича по старому прогнившему потолку. Фомич силился втянуть бревно, уложить его на край крыши, где ещё не содрало железо, но силёнок не хватало поднять толстый конец бревна, врезавшийся в сгнившую жесть. Он оказался точно приколоченный, не поддавался, и Евгений Иванович поспешил на помощь, с силой надавил на бревно, толкнул его осевший конец вверх, и оно заскользило к коньку, осыпая их ржавчиной. С его помощью Фомич поднялся на перекладину, куском проволоки закрепил бревно, тугим хомутом прикрепив его к стропилам, и крыша точно присмирела.
Фомич крикнул сверху:
– Давай второе бревно, Евгений Иванович, иначе хана. Снесёт, губастый…
«Наверное, он о ветре так», – мелькнуло в голове, улыбкой чуть тронуло губы, и Бобров, высунувшись через обрешётку, потянул к себе ещё одну слегу. Снизу ему наверняка помогали люди – отсюда не видно, – но слега теперь скользила легко, как по маслу, и скоро уже Фомич обрадовано крикнул:
– Хорош, сейчас крепить буду!
Липкий пот с грязью полз в глаза, стало тяжело глядеть вверх, туда, где Фомич, как акробат, одной ногой упёршись в перекладину, накидывал хомут на толстый конец бревна. Рукавом смахнув влагу со лба, Бобров крикнул:
– Фомич, на месте оставайся, надо другой скат крыши закрепить…
И опять он толкал тяжёлый комель бревна вверх, помогал Фомичу перекинуть его на другую сторону, уложить на край оставшейся крыши…
…Буря улеглась так же неожиданно, как и началась, резкий гул затих, точно оборвалась струна, последний раз вздрогнула, как живая, крыша, и Фомич, не боясь провалиться, спрыгнул вниз, на потолок, громко хлопнул в ладоши:
– Баста, Евгений Иванович, утихать начало…
Он стоял с лицом, перемазанным ржавчиной, ставший каким-то маленьким, придавленным, натянуто улыбался, хоть в глазах ещё не пропал страх, и тоненькая ниточка дёргалась под правым глазом. Наверное, и сам Бобров выглядел не лучшим образом, но сейчас думать об этом было некогда. Он оглядел ровные ряды построек фермы и пришёл в ужас – ещё на двух старых помещениях было сорвано по несколько листов железа, а на самом дальнем, новом, как его называли, «армянском», осталось несколько листов шифера.
– Как же так? – спросил он чуть слышно, скорее у себя, чем у Фомича, тем не менее бригадир услышал его, встрепенулся, заговорил быстро, проглатывая слова:
– А с него всё и началось. Я тут на ферме рано оказался – надо было сегодня скот в поставку грузить – и, когда она дунула, с весовой выскочил – батюшки-святы, как картуз с головы, крышу с нового коровника стащило. Мы и сделать ничего не смогли, только стоим, рот разинув…
От слов этих затрясло Боброва, как в лихорадке. Новый коровник уже при нём строили, сдавали три недели назад. Он вспомнил, как бригадир наёмной бригады шабашников – ох и силён русский язык, прилепили эту кличку, как в «десятку» попали, – коренастый, с животиком, с лысиной блином Рафик в кабинете Дунаева стучал в грудь кулаком:
– Мы, товарищ председатель, строители вечные. Наш предок – Давид-строитель, понымаешь? Сдэлаем – сам хвалыть будешь!
Эх, чёрт, сейчас бы этого Рафика сюда, он бы его первым долгом за грудки взял, показал бы ему, где раки зимуют, за что его «хвалыть» надо. Только где его сыщешь, Рафика этого, как ветра в поле?
Вспомнив про поле, Бобров поглядел на запад, туда, где колхозные пашни лежат, и снова сердце дрогнуло от страха. Здесь, около села, в низине, уже улеглась пыль, на поливном участке овсяница примятая, как катком прикатана, а там, вдали, на холмах ещё клубится серый пыльный туман, языками в небо упёрся. Посевы только в рост пошли, и там буря большой урон нанести может.
Бобров осторожно – боль в ноге мешала – пошёл к лестнице. Фомич придержал лестницу, пока агроном на землю спускался, сам быстро вниз сбежал, завёл речь о ремонте.
– Ты, Евгений Иванович, подскажи там в правлении – надо материалы искать. А то зима спросит. Как говорят: «Пройдёт лето, пройдёт май – где ж ты был, Ванька Гамай?» У нас Ванька Рыков всегда такую частушку пел, хоть сам большой бездельник был.
Бобров и сам думал о том, как восстановить фермы, но нужного решения не находил. Он с тревогой поглядывал на запад. Сейчас его больше всего обстановка там, в поле, волновала. Тут картина ясная, хлопот теперь не расхлебать, а вот что там буря приготовила?
– Ладно, Фомич, – сказал он заведующему, направляясь к машине, – ты пока определяй, сколько тебе тут материалов потребуется, какими силами что делать, а я в поле покачу, видел, там облако какое стоит?
Фомич кивнул головой, хоть чувствовалось – не хотелось ему сейчас расставаться с агрономом, неопределённость его больше несчастья угнетала. Бобров, поняв это, уже из кабины крикнул:
– Ты духом не падай, Фомич!
Но, уже когда поехал, почувствовал – краской залило лицо и пот выступил. Утешительством занимаешься, а Фомичу утешение не очень нужно, он – калач тёртый, лет пятнадцать на ферме работает, ему эти утешенья – как мёртвому припарки. Вот если бы ты сейчас имел возможность ему шифер, доски дать, строителей подкинуть – лучше всякого лекарства утешения твои были бы. Для Фомича главное – дело. Фомич делу искренне предан. Может быть, не к месту вспомнилась одна история смешная о Фомиче. О ней всё село рассказывает. А дело было так.
В тот послевоенный год хлопот добавила засуха, неожиданно обрушившаяся в мае. Целый месяц по-летнему палило солнце, и посевы озимых, так хорошо перезимовавшие и дружно пустившиеся в рост, вдруг пожухли, припали к земле, сморённые жаром. Вырвешь пучок из земли – мочковатые корни поблекли, стали похожими на суровые нитки, а некоторые уже отмерли, почернели. Фомич председателем колхоза работал, гонял по полям, сам изнывал от жары, с тяжёлым вздохом заходил в хлеба, дёргал усохшие побеги и чуть не плакал. Жалко было трудов своих, людей, не считавшихся со временем на севе, жалко напрасно выброшенные семена.
В один из таких дней и приехал к нему его друг, агроном из райзо. И первый вопрос, конечно, про дождь.
Фомич только что вернулся с поля, уставший, раздражённый, кажется, не рад был и приезду старого товарища, ответил машинально:
– Не было…
– Посевы как?
– А я вчера в Ивановке был, – гость рассказывает весело, улыбаясь, – там церковь есть, ты знаешь… Так местный поп собрал свою гвардию – старушенций разных древних – и ну вокруг церкви с иконами да пением бегать. Не поверишь, часа два бегали! И вдруг облачко зашло, так, небольшое, в овчинку, и такой ливень обрушился – с пригорков ручьи побежали. Председатель тамошний Алексей Михайлович даже за свёклу начал переживать – не смыл бы…
Фомич, кажется, слушал и не слушал рассказ гостя, но из-за стола вскочил, указал на сельскую церковь:
– А наш, длинногривый чёрт, ни хрена ничем не занимается!
Несколько минут он молчал, а потом вдруг засмеялся, поняв наконец-то всю несуразность грозной своей тирады.
Вот как бывает, кажется, к самому чёрту на поклон пойдёшь во имя главного богатства – хлеба.
Бобров с асфальта повернул машину, она в гору полезла натужно. Как раз основные поля хозяйства начались. Да, погулял ветер всласть, вон как яровые взлохматил, горох кое-где даже из земли выдрал. А ведь после как на картинке было, неделю назад здесь даже семинар районный по боронованию проводили. Вспомнив про семинар, Евгений Иванович даже сплюнул в сердцах. Любят же районные начальники эти семинары, мёдом не корми. Ведь что за премудрость такая – горох бороновать? Да этот агроприём испокон веков известен. Так нет, надо людей собрать, чтоб потом при случае можно было сказать: «А мы никакие мелочи не пропускаем, даже вот по боронованию семинар провели, людей доброму делу учили».
