– Ну, как живёшь? – Николай порывисто обнял Боброва, прижался горячей щекой и, не дожидаясь ответа, спросил: – Люба в добром здравии? Сто лет её не видел… Красавица, королевой всего нашего факультета была! Признайся, небось угробил бабу своим деревенским житьём-бытьём, а, эксплуататор несчастный? – Но, видимо, уловив тревожное состояние друга, сказал уже серьёзно, усаживаясь на стул у окна: – Ладно, о наших любимых жёнах потом поговорим. Давай о деле, я понял, что у тебя не всё благополучно, так?
Бобров кивнул утвердительно, попросил:
– Ты сейчас со мной в поле можешь проехать?
– Какой разговор! – И Артюхин направился к двери.
Уже в машине рассказал Евгений Иванович о сегодняшней стихии, как снег на голову обрушившейся на хозяйство. И Николай долго молчал, потом ответил с грустью:
– В этих делах я, Женя, плохой помощник. Что могу сделать? Совет дать? Но советчик – не ответчик, с тебя всё равно спрос учинят.
– Да я как раз за советом тебя позвал. То, что на поле сегодня случилось, – мне исправлять. Я у тебя совета спрашиваю, что сделать надо, чтоб на будущее подобное не повторилось, ведь человек не одним днём живёт.
– Ох, Женя, как раз наоборот получается, – многое из того, что мы сейчас делаем, этим пахнет. Точно бабочка-однодневка, помнишь, по защите растений изучали? Век, что ли, у нас такой стремительный – не успеваем назад оглянуться. Дела свои обдумать как следует. Куда там, как лихие кавалеристы на конях гарцуем, в скачках упражняемся.
– Ну это, может быть, больше ваших, научных дел касается. У нас в деревне жизнь размеренная, тихая…
– Значит, тихая? – засмеялся Николай. – То-то ты меня сегодня искал, я даже по телефону твоё состояние понял.
Когда они к свекольному полю подъехали, Николай попросил:
– Давай не торопясь поле пройдём.
Евгений Иванович согласился, а про себя подумал, что тяжело ему опять будет глядеть на это израненное, в морщинах поле, как на больного человека.
Уже на середине Николай присел на корточки, взял щепоть сухой, шуршащей земли в руку, растёр между пальцами, покачал головой:
– Знаешь, что я сейчас вспомнил? «Русский лес» Леонова. Роман так пронзительно написан, душа болит, когда читаешь. Между прочим, там и об этой земле есть. Всего одна строчка. Помнишь, профессор Вихров вводную лекцию студентам читает, это, я считаю, гимн русской природе.
Евгений Иванович, сделал остановку и рассказал Николаю, что до бывшего имения князя – рукой подать, за один день добраться можно. Лес за селом и сейчас называют княжеским. И участки этого леса прежние названия сохранили – Волчий дворец, Подзорова степь, Тарасов сад. В середине одного участка сохранился дуб, который называют Таврическим. В памяти старожилов сохранилось, что дуб этот привёз князь из Крыма, где он иногда отдыхал.
– Вот видишь, ведь Виктор Васильчиков – князь, царский сановник, а землёй владел, надо сказать, с умом, стремился наибольшей выгоды достичь при наименьшем уроне для земли. Я недавно поехал в Москву, нашёл эту статью, прочитал и удивился: многие мысли и для нашего времени актуальны, будто из сегодняшнего дня выводы сделали. А ведь статья в 1869 году написана. Вот, послушай, я специально в блокнот выписал некоторые строки, – и Николай из кармана пиджака маленькую синюю книжицу извлёк, читать начал: – «С детства приучились мы смотреть на чернозём средней и восточной полосы России как на неистощимый источник богатства, как на Палестину, как говорят в народе, без удобрения и даже тщательной обработки производящую обломные урожаи. Нет ничего безотраднее, когда всё зависит от климатических случайностей – от дуновения юго-восточного ветра, приносящего то неожиданные морозы, то продолжительное ненастье, или от мглы и удушливого зноя». – Закончив, уставился на Боброва, спросил с волнением: – Ну, как?
Бобров кивнул, но говорить ничего не стал – стыдно стало говорить сейчас Николаю, что этому полю злая воля Дунаева недобрую службу сослужила.
Но Артюхин не спеша поднялся, с брюк отряхнул прилипший песок, взял Женьку за плечо, подтолкнул вперёд.
– Молчишь, удивлён? Я тоже, когда эти строки прочитал, поразился – значит, и раньше люди задумывались, как спасти землю, как сделать, чтоб на ней урожай тучный был. Кстати, Васильчиков первый в нашей округе свёклой начал заниматься, сахарный завод построил. Ты знаешь это?
– Знаю.
– Ну, а коль знаешь, дальше пойдём. Я тебе ещё несколько причин, почему здесь ветровая эрозия взыграла, назову. Главная – беднеет земля. Когда Василий Васильевич Докучаев впервые в Каменную степь приехал в 1892 году, чернозёмный пласт имел до четырнадцати процентов гумуса.
– Это я знаю. А что дальше делать?
– Что делать? – переспросил Николай. – А вот давай на луговину выйдем, присядем, и, если тебе интересно, я разговор продолжу…
Они чёрное несчастное поле пересекли, как раз к южному склону вышли, где раньше сад был. Теперь здесь люцерна первые цветочки выбросила, отливает светлой зеленью, а дальше к ручью – луг цветущий таволгой подёрнут, точно снежные хлопья по зелёному ковру разбросали. Они пересекли люцерну, и Николай серый в крупную клетку пиджак сбросил на траву, предложил:
– Садись!
Приятно было опуститься в это мягкое, как перина, разнотравье, даже сейчас, в жаркий полдень, благоухающее неповторимым ароматом. Тепло набрало силу, жгло лицо, но и от стыда горели щёки. Чувствовал Бобров свою причастность к этой вине перед землёй.
– Ну, я продолжить хочу, – Николай руку положил на колено Боброва, присевшего рядом. – Вывод один – надо не только сохранить плодородие, но и наращивать. А как это сделать? У нас в сельском хозяйстве слишком много экспериментов. Каждый знатоком себя считает. Вот, скажем, сталь варить или машины строить – не всякий возьмётся, сдержанно себя проявляет – не под силу такое, а на земле работать, хлеб растить – тут каждый горазд, готов по любому поводу рассуждать, себя специалистом считать. Это нас и губит. Была травольная система – побоку. Вильямс – плохой человек, внедрили пропашную систему – всё с ног на голову поставили, теперь от этого ушли, но и к наращиванию плодородия не подступились, наоборот, процесс обеднения земли продолжается.
– Так вы, учёные, молчите об этом! – не выдержал Евгений Иванович.
– Правильно… – Николай на какое-то мгновение замолк, потом продолжал: – Правильно… Мы об этом нечасто говорим. А знаешь, почему? Тем, кто нас слушает, эти слова не всегда по душе приходятся – и в первую очередь руководству. Вот давай конкретно твоё хозяйство возьмём. Сколько паров у тебя сейчас?
– Восемь процентов от пашни…
– А это много или мало?
– По научной системе земледелия…
– Ты подожди, скажи, сколько сегодня может колхоз внести навоза, удобрений на гектар? Тут надо это в первую очередь в расчёт брать. Что из того, если земля хорошую заправку не получит? Просто вхолостую прогуляет. Наш институт провёл эксперимент – десять тонн навоза на гектар при правильном внесении только плодородие сохраняет на один год, а больше – уже идёт наращивание плодородия. Вот и считай: тонн сто – сто пятьдесят навоза надо вносить, чтобы в срок ротации плодородие сохранить. Начинаешь с агрономом говорить – нет столько навоза в хозяйстве, животноводство слабо развито или хранение плохо организовано, одним словом, дорогой Евгений, куда ни кинь – всюду клин.
– Но во времена Докучаева степь сама плодородие накапливала?
– Правильно, накапливала, потому что веками не распахивалась, ковылём порастала. Разве можем мы сегодня себе такое позволить?
– Что-то ты мрачную картину нарисовал, – чуть слышно промолвил Бобров.
– Рад бы что-нибудь приятное, как конфетку в розовой обёртке, преподнести, да ничего не попишешь, такая грустная история получается.
– Выходит, мы сами кругом виноваты, рубим сук, на котором сидим, вредительством занимаемся?
– Ну так, наверное, сказать нельзя. – Николай грустно усмехнулся, передёрнул плечами, – просто иногда не хватает времени всё продумать. Век бурный, вот мы и спешим на всех парусах со временем в ногу. А о завтрашнем дне, о том, что, как эстафету, будущему поколению сдадим, не задумываемся.
А ведь многое можно сейчас делать – и органику производить за счёт соломы, торф вырабатывать для пополнения питательных веществ, и многое другое. Помнишь, в нашей деревне после войны в пойме реки торф добывали.
Евгений Иванович вспомнил, что, когда он ещё пацаном был, матери помогал этот липкий торф из ямы вытаскивать, по выгону на просушку раскладывать, только когда это было? Теперь, поди, никого и не заставишь этим грязным делом заниматься.
– Ты, вижу, усмехаешься. – Николай достал сигареты, прикурил в ладошку. – Скажешь, ветряные мельницы изобретаю. Но другого выхода я не вижу пока. Ты агроном-практик, вот и подумай, как лучше сделать. Тут рецепты готовые дать трудно, потому что лекарств для земли пока мало человек придумал. А что она в лечении нуждается – ты в этом сам убедился сегодня. Вон оно, поле, – как нож в сердце, чернотой глядит.
