Клау смолк и огляделся вокруг.
— В сообществе призраков, — сказал он, — должен избрать я того, что помышляет о хохоте, ружьях и отвратном шепоте. Непростая задача! Сколь чудесна наука ментальных негативов!
Так закончилась наша вечерняя беседа. Изида Клау, достав из большого чемодана, составлявшего часть багажа ее отца, две огромные красные подушки, пожелала нам спокойной ночи и удалилась в свою комнату. Морис Клау, с подушкой в каждой руке, принялся неуклюже бродить из комнаты в комнату, точно медведь в поисках берлоги.
II
Правильно ли я понял, — шепнул мне Климент Лейланд, — что ваш друг собирается спать здесь?
— Да, — ответил я, улыбаясь при виде откровенно удивленного лица своего собеседника. — Таков его метод расследования — метод эксцентричный, но эффективный.
— В самом деле? И все, о чем говорится в «Психических измерениях», не выдумка?
— Никоим образом. Морис Клау — человек выдающийся. Не припомню загадки, которую он не смог бы разрешить.
Громыхающий голос Мориса Клау, так часто напоминавший мне грохот бочек, перекатывающихся в глубоком погребе, прервал наш разговор:
— Вот идеальное место; здесь, на кушетке у двери в комнату, что хранит ружья, пребуду я в эпицентре психических бурь, сотрясающих еженощно Грейндж.
— Поскольку вы твердо намерены оставаться здесь, мистер Клау, я не буду пытаться вас переубедить. Но все же я предпочел бы, чтобы вы провели ночь на более удобной постели, — сказал сэр Джеймс.
— Нет, нет, — послышался ответ. — Здесь преклоню я старую свою голову, здесь буду лежать я и ждать того, кто хохочет.
Время было позднее, и мы оставили нашего новоявленного охотника за привидениями на кушетке в бильярдной. Зная, что любой шум способен потревожить Мориса Клау, я предложил перейти в дальнюю комнату и выкурить по последней сигарете, прежде чем отойти ко сну.
Мы мирно беседовали около часа, как мне кажется. Затем Климент Лейланд извинился и отправился к себе, сказав, что день у него выдался тяжелый.
— Клименту пришлось изрядно потрудиться, — сообщил мне баронет. — Я уже говорил вам, если не ошибаюсь, что в сложившихся обстоятельствах решил покинуть Грейндж. Сейчас мы восстанавливаем древний Фрайарс–хауз, или «Дом монахов», который находится приблизительно в миле отсюда; земли в той стороне также принадлежат нам. Дом оставался необитаемым на протяжении трех поколений, и он гораздо старше Грейнджа; часть постройки относится к временам короля Иоанна[45]. Надеюсь, я смогу убедить слуг перебраться туда; но Грейндж без прислуги содержать невозможно. Климент весь день наблюдал за работами в Фрайарс–хаузе — он отлично с этим справляется.
Через несколько минут мы разошлись по своим комнатам. Я оставил сэра Джеймса у дверей его спальни, которая некогда выходила на балкон над пиршественным залом. Дверь давно заделали, и вход располагался теперь в нижнем коридоре. Моя комната находилась севернее, на противоположной стороне того же коридора.
Заснуть мне никак не удавалось. Современная меблировка комнаты отнюдь не лишала стены, отделанные мелкими квадратами панельной обшивки, духа седой старины. Единственное окно, посаженное глубоко в стене и выходившее на большой фруктовый сад, словно притягивало надменный рыцарский взгляд; оно послужило бы прекрасным обрамлением для романтической девичьей головки эпохи Стюартов. Но в доме ощущался и мрачный дух времен более давних, более темных, чем дни «Веселого монарха»[46] - дух призрачного зла, черного облака, испускавшего дьявольский смех и непристойный шепот.
В тенях деревьев на дорожке внизу мне виделась серая фигура в рясе с поднятым капюшоном; она быстро пересекала полосы света и замирала, следя за мною зловещим взглядом, в озерах мрака. Милосердный сон не приходил. Морис Клау, не знавший подобных страхов, мог спать — нет, уже спал в самой воронке этой психической бури; но я был сделан из другого теста. Я бывал с ним во многих переделках и видывал немало мрачных преступлений, но потусторонний ужас Грейнджа подтачивал мое мужество.
Грейндж располагался на холме; на северо–востоке, над древесными кронами поросшего лесом склона, возвышалась серая башня, похожая в свете луны на гигантского монаха. Я рассеянно поглядывал на нее. Туда, в Фрайарс–хауз, баронет собирался отступить из захваченного призраками Грейнджа. Закурив трубку, я высунулся из окна, лениво глядя на древнюю башню и размышляя о том, сколько свершилось в ней за долгие века кровавых злодеяний и не превзошли ли они мерзостью те, что оставили призрачный отпечаток на Грейндже.
Ночь была спокойна и тиха. Ни в доме, ни снаружи не слышно было ни звука. Не знаю, сколько времени провел я у окна в полудреме, терзаемый смутными страхами. Меня вернул к действительности громкий вопль. Он расколол тишину ночи и как ножом прошелся по моим нервам. Я выронил трубку, отпрянул от окна и застыл, не в силах пошевелиться от невыносимого ужаса.
— Отец! — раздался пронзительный крик.
И снова:
— Отец! О Боже! спасите его! спасите!
III
То был голос Изиды Клау!
Сопровождая ее отца во время различных расследований, я привык брать с собой оружие и сейчас, держа в руке взведенный пистолет с полной обоймой внутри, выскочил в коридор и бросился к лестнице. Прямо передо мной хлопнула дверь, появился сэр Джеймс, надевая на бегу халат. Мы успели лишь обменяться быстрым взглядом; лицо его было бледно; вместе мы бросились в зал, испещренный пятнами призрачного лунного света.
— Вы слышали? — тяжело дыша, прохрипел сэр Джеймс. — Кричала мисс Клау! Что случилось, во имя Господа? Где она?
Не успел он задать свой вопрос, как мы очутились в бильярдной — и получили ответ. Изида Клау, в халате, наброшенном поверх ночной рубашки, стояла на коленях у кушетки, на которой распростерся ее отец.
— Что случилось? Что случилось? — простонал сэр Джеймс.
Мы подбежали к кушетке.
— Мистер Клау! Мистер Клау! — взывал баронет.
— Все в порядке, друг мой! — послышался громыхающий голос. К моему бесконечному облегчению, Морис Клау привстал и теперь оглядывал нас, поправляя на массивном носу пенсне. — Живу я! Спасен я Наукой разума!
Изида Клау склонила голову на красную подушку, и я заметил, что все тело ее сотрясает дрожь. Впервые на моей памяти ей изменило царственное самообладание; я не знал, что и думать, и только гадал, какая ужасная опасность могла грозить Морису Клау.
— Хвала небесам! — радостно отозвался баронет.
Послышались шаги; в двери бильярдной показались несколько испуганных слуг во главе с дворецким. В комнату протиснулся мистер Климент Лейланд. Его мертвенно–бледное лицо казалось совершенно белым по контрасту с надетым на нем темно–красным халатом.
— Джеймс! — хрипло произнес он. — Этот ужасный крик! Что случилось? Что произошло?
Спальня мистера Климента, как мне было известно, находилась в западном крыле; на таком расстоянии он не мог различить слова, произнесенные Изидой Клау, отчего ее пронзительный крик должен был показаться ему еще более пугающим.
Морис Клау протестующе поднял руку.
— Спокойней, дорогие друзья, — пророкотал он, — суетиться и тревожиться не стоит. Пагубно сие для нервов. Станем же спокойными, станем тихими.
Он положил руку на голову девушки, стоявшей возле него на коленях.
— Изида, дитя мое, сколь тонким инструментом психическое является восприятие! Ты узнала ее, ту опасность, что грозила бедному старому отцу твоему, старому бедному глупцу, что лежит здесь в ожидании погибели! Ты словно знала раньше, чем понял я!
— Бога ради, мистер Клау, — запинаясь, сказал Климент Лейланд, — что случилось? Кто или что угрожало вам? Что привело в ужас мисс Клау?
— Друг мой, — отвечал Клау, — задаете вы мне головоломки. Нечто страшное обитает в сем Грейндже, нечто смертельно опасное. Нет живущего, что не познал бы страх, и я, старый глупец, воистину жил нынче ночью. Я сдаюсь, друг мой. Правит сим Грейнджем некий зловещий дух, коего не могу я запечатлеть негативом своим, — Клау по обыкновению притронулся ко лбу, — и предпринять то смерти подобно. Мощь его слишком велика для меня. Грейндж нечист, сэр Джеймс. Покинете вы Грейндж незамедлительно; ибо то я, старый и опытный, что знает, предупреждаю вас. Бегите, спасайтесь из Грейнджа. Завтра же переселяйтесь в Фрайарс- хауз!
Клау не счел нужным вдаваться в дальнейшие объяснения.
— Разбит я, потерпел поражение, друзья мои! — заявил он, безропотно пожимая плечами.
Изида, чье лицо заливала смертельная бледность, а глаза лихорадочно блестели, удалилась к себе. Направляясь к двери, девушка закрыла лицо руками. Морис Клау согласился расположиться в комнате, находившейся рядом с моей, и через некоторое время все мы в смятенных чувствах разошлись по своим спальням.
