Дома она собрала пакет, кажется, в русских деревнях старушки называли такие заготовки «погребальное», и убрала его в шкаф. Полина Сергеевна не стала подписывать пакет, Лея догадается. И письма прощального не написала. Что она им скажет? Любит, просит прощения, желает жить долго и счастливо? Это и так ясно. В письменном прощании есть нечто театральное, наигранное, мелодраматическое, сентиментальное — ненатуральное. И суицидальное, а кончать жизнь самоубийством Полина Сергеевна не собиралась. Эгоизм смертника не должен превосходить силу удара, который обрушится на близких. У Сеньки поселится в душе мохнатый жирный паук терзаний — мама покончила с собой! Не поделилась со мной, не доверила! Хотя тут нечего доверять, средств и способов вылечиться не существует.
Когда признаки угасания сделались уж очень явными, она сказала родным, что у нее обнаружили анемию, отсюда и бессилие. Ее попытались завалить банками с икрой, Лея давила из гранатов сок, Ольга Владимировна уговаривала есть полусырую говяжью печень. Единожды соврав, обрекаешь себя жить в лукавстве. Полине Сергеевне пришлось говорить, что у нее особенная анемия, от которой помогают только лекарства, прописанные доктором, она их пьет регулярно.
Полина Сергеевна постепенно отдалялась от семейных забот и проблем, радовалась тому, что без ее участия дела идут хорошо, как следует. Но одна проблема ее волновала остро. Она знала, как хотела уйти из жизни, и без помощи доктора обойтись не могла.
Полина Сергеевна пришла на визит к онкологу, которого знала давно и ценила за профессионализм и человеколюбие — глубоко запрятанное, замурованное в броню сдержанности, даже некого цинизма. Хорошего онколога с голыми нервами не бывает.
— Я понимаю, что это звучит несколько абсурдно — умирать по знакомству, по блату, — говорила Полина Сергеевна. — Точно бесплатную путевку в элитный санаторий получить. Но ведь не в санаторий — на небеса. Обычно люди терзаются тем, как жизнь прожить, а я — как умереть. Хотя Сократ говорил, что мы должны упражняться в умирании. Признаться, я не очень хорошо понимаю, что философ имел в виду. Я совершенно точно знаю, что не хочу видеть скорбных лиц моих близких, не хочу прощаний, благодарностей, слез, соболезнований — всего того, что по традиционным представлениям должно происходить в последний час. Я не боюсь боли, но крайне боюсь унижения болью и беспомощностью. Я хочу уснуть и не проснуться. Упаси вас бог подумать, будто я склоняю вас к нравственному преступлению, к эвтаназии. Но ведь можно мне спать и спать… до конца? — спросила Полина Сергеевна.
— Можно, — коротко согласился доктор.
Полина Сергеевна была признательна ему до слез, но не расплакалась, не стала рассыпаться в благодарностях. Им обоим все было понятно, и лишние слова не требовались. Они по-деловому обсудили детали госпитализации Полины Сергеевны, до которой оставался месяц или два, как повезет.
Она умирала, как хотела. Она спала и не видела тех, кто приходил прощаться. Не видела мужа с посеревшим лицом, заплаканных Лею и Ольгу Владимировну, Сеньку, который стискивал зубы, тряс головой, давил слезы и понапрасну терзался. Подруга Верочка после нескольких минут созерцания худенькой спящей Полиньки разрыдалась и принялась с причитаниями целовать ее лицо, руки… В больницу было запрещено приводить детей, но для Ксюши, которая прилетела вместе с мамой Верой, запретов не существовало. Она привела к постели Полины Сергеевны своих девок: «Смотрите! Запомните! Когда вырастите, я вам расскажу про эту женщину!»
Эмка и Тайка не видели умирающей бабушки. И это было правильно. Такова была воля Полины Сергеевны — не смущать детей немощью человека, отходящего в вечность. Пусть помнят ее другой — живой, строгой и доброй… неизвестно какой — той, что отпечаталась в их детском сознании.
Ей снились сны, удивительно счастливые. Если бы могла послать весточку, позвонить из своего забытья, сказала бы: «У меня райские сны, меня перенесло в Эдем». Главным действующим лицом ее снов был не горячо любимый Эмка, а Маленькая Полинька. Вот она научилась ходить и, смешно раскачиваясь, делает первые шажки. Она обворожительна и, кажется, очень похожа на бабушку. Или это сама Полина Сергеевна в детстве? Вот она смешно лопочет, подражая Тайке, выбирает наряды. Идет в первый класс — взволнованная и одновременно гордая — Полинька умеет читать и считать до ста. В вытянутой руке она держит букет любимых дедушкой, выращенных на даче гладиолусов. Ей тяжело, но руку она никогда не опустит, не станет цветами подметать землю. Вот она подросток… девушка… Она прекрасна… У нее есть шарм…
Сны растворились постепенно, затемнение пришло как ночь, которой всегда заканчивается день. Полина Сергеевна умерла с улыбкой.
