Заметив лежавшие рядом с фонарем три спички, девушка взяла их и спустилась этажом ниже, где было совсем уже темно. Ветер в саду затих, не слышно было ни звука. Такая полная тишина неприятно подействовала на Элизабет: как она ни напрягала слух, не слышала ничего, кроме собственного дыхания. Каким утешением явился бы для нее в эту минуту хотя бы далекий лай собаки где-нибудь в деревне! Держа руку на перилах, девушка спрашивала себя, не зажечь ли спичку, но решила приберечь все три.
Когда лестница кончилась, Элизабет ощупью направилась вдоль стены к двери столовой и приникла к ней ухом. Сначала подумала, что в комнате никого нет, потому что здесь, как и во всем доме, стояла гробовая тишина, придававшая дому какую-то неопределенную таинственность; она посмотрела в замочную скважину, ничего не увидела и решила, что Эва и господин Аньель, должно быть, разошлись по своим комнатам, воспользовавшись лестницей, о которой ей ничего не известно, но в этот миг отчетливо услышала из-за двери чье-то с трудом сдерживаемое дыхание. Значит, с той стороны тоже кто-то подслушивал, и в замочную скважину она ничего не увидела, несомненно, потому, что чей-то не менее любопытный глаз смотрел в нее изнутри. От стыда кровь прихлынула к щекам Элизабет.
Быстрым шагом она прошла через прихожую к входной двери.
Несколько секунд спустя она стояла в саду, смущенная гораздо больше, чем любая беглянка в подобном положении, ибо, вместо того чтобы бежать, она остановилась в нескольких метрах от дома и уставилась на него неподвижным взглядом своих больших черных глаз, словно старые, изъеденные непогодой камни излучали неведомую силу, которая удерживала ее в плену. В окнах не было видно ни огонька. Когда Элизабет привыкла к темноте, она различила на белесой стене балкон, усыпанный черными листьями, словно укрытый тяжелой шалью, бахрому которой шевелил ветерок, и она шелестела невнятным шепотом, так что слов было не разобрать.
«Я должна бежать отсюда, — несколько раз сказала себе Элизабет, не двигаясь с места. — Дойду до деревни, там спрошу, где у них мэрия…»
И вернулась в дом.
IX
В прихожей Элизабет спросила себя, что же ей теперь делать. Самым разумным было бы вернуться в свою комнату и запереть за собой дверь, но это скучно, и она предпочла скуке риск. Гораздо больше привлекала ее перспектива снова повстречаться с господином Бернаром и попросить его совета, но и тут она лукавила сама с собой, потому что в глубине души хотела исследовать этот дом и узнать, а что же здесь все-таки происходит по ночам; пожалуй, ее даже пугала мысль встретиться с господином Бернаром, ведь он мог преспокойно взять ее за руку, проводить на вокзал и отправить обратно к госпоже Лера.
В этой части дома было особенно темно, и Элизабет пожалела, что у нее нет такой свечи, как у Марселя. Три спички оставались на крайний случай, она решила использовать их в последнюю очередь, с тем и начала обследовать дом.
Прежде всего Элизабет вспомнила, что напротив двери в столовую в прихожей есть другая дверь. Идя вдоль стены, она достигла этой двери и без труда открыла ее. С некоторым волнением ступила в темноту. Протянув руку, нащупала стол из грубых, шершавых досок и чуть не опрокинула стоявшие на нем чашки. Потом ударилась ногой о стул, ножки которого заскрипели на кафельном полу. Остановилась, прислушалась и с еще большими предосторожностями продолжала путь. Решила, что не стоит терять время, исследуя кухню. Прошла в смежную комнату, откуда шел какой-то пресный дух, и сразу же лица ее коснулось висевшее на проволоке влажное белье. Когда испуг прошел, Элизабет пошла дальше меж призрачно белевших больших простынь и скромных фланелевых рубашек, ласково гладивших ее по щекам мокрыми рукавами.
От прачечной коридор вел в какие-то помещения, о которых Элизабет не имела ни малейшего представления, и потому она замедлила шаг. Справа и слева путь загораживали какие-то планки со вбитыми в них гвоздями, на них висели кухонные полотенца и передники, задевавшие по лицу. Метелки из больших перьев щекотали руки Элизабет, когда она проходила мимо них, а швабра подставила ей подножку, и тогда девушка подумала, а стоит ли исследовать первый этаж, но тут наткнулась на дверь, которая поначалу коварно подалась, потом застряла, так как была на цепочке. Немного поколебавшись, Элизабет сняла цепочку и вошла в проем, меж тем как дверь стала свободно качаться на петлях, издавая легкое поскрипывание. На девушку вдруг пахнуло холодом. Пощупав впереди себя ногой, она не нашла опоры и поспешно отступила. Подумала, что за дверью, должно быть, начинается лестница, ведущая в погреб. Но оказалось, что это не так. Когда Элизабет опустилась на колени и пошарила за порогом рукой, никакой ступеньки там не нашла. И ей вспомнился рассказ Марселя о том, как провалился пол, она поняла, что находится на пороге комнаты, которую до этого события занимала иностранка. И в душе Элизабет стали бороться два желания: одно — сохранить спички, другое — увидеть место такого необыкновенного происшествия; что ж, как видно, придется загубить одну из драгоценных спичек, чтобы осмотреть провал, это глупо, конечно, но любопытство, как всегда, возобладало над разумом, и Элизабет с какой-то злой радостью чиркнула спичкой о подметку своей туфли.
Ей пришлось подождать, пока не завоняет как следует серой и маленькое голубое пламя не станет оранжевым, зато в конце концов она была вознаграждена необычайным зрелищем. К своему великому изумлению, Элизабет увидела, что вся мебель действительно осталась там, куда ее поверг печальный случай. Все предметы лежали огромной кучей в виде пирамиды, черная и зловещая громада которой отражалась в довольно глубоких лужах загнившей воды. Фундамент странного нагромождения образовывали несколько небольших стульев, ночной столик и комод, наполовину увязнувшие в грязи под тяжестью кровати и шкафа, которые стояли друг против друга почти вертикально и словно размышляли в темноте и холоде о постигшей их тяжкой катастрофе. По совершенно необъяснимому пренебрежению ни матрас, ни одеяла, ни предметы одежды не были выужены из этой ямы, откуда поднималось ужасающее зловоние. Из приоткрытой дверцы шкафа торчало платье с блестками, а зеркало с трещиной наискосок, точно разбитое молнией, посылало девушке ее двойное отражение, и в каждой из половинок она видела себя с горящей спичкой в руке.
Подняв глаза, Элизабет успела разглядеть красную шелковую перину, зацепившуюся за планку паркета, а чуть повыше — обтянутые бледно-розовой тканью стены, на которых все еще висели фотографии, небольшие зеркала и всякие безделушки, приколотые булавками и выглядевшие так, будто в комнате ничего и не случилось.
Девушке очень хотелось все увидеть, и она держала спичку, пока та не стала жечь пальцы, а потом еще некоторое время постояла в темноте, зачарованная только что увиденной картиной, в которой смешалось чудесное и отвратительное. Элизабет устояла против искушения зажечь вторую спичку и пошла обратно. Снова почувствовала ласкающее прикосновение метелочек из перьев, споткнулась о швабру, так как совсем забыла о ее существовании, ощутила на щеках и плечах влажные пустые рукава рубашек, принадлежавших, видимо, господину Аньелю.
Вернувшись в прихожую, Элизабет постояла и прислушалась, затем бесшумно поднялась на второй этаж. Растущее любопытство придавало ей смелости, и она вошла в один из двух отходивших в разные стороны от лестничной площадки коридоров и повернула ручку ближайшей двери. Здесь также было совершенно темно. Однако, судя по толстому ковру, на который она ступила, в этой комнате кто-то жил, и Элизабет уже полезла в карман за спичкой, но передумала, ее остановил очень простой расчет: у нее осталось всего две спички, а в доме не менее полутора десятков комнат. И она решила обходиться без света; а может быть, в этой комнате на камине лежат свечи? Подумав об этом, Элизабет двинулась вперед, щупая рукой стену.
И первым делом опрокинула маленький столик, заставленный всякой всячиной; при этом так испугалась, что мигом вернулась к двери, но никто не дал о себе знать, слышалось лишь бульканье: что-то выливалось на ковер то ли из графина, то ли из чернильницы. Немного приободрившись, девушка продолжила обход комнаты, по-прежнему на ощупь. Вскоре под ее рукой оказалась гладкая и холодная поверхность застекленного шкафа, она открыла дверцу, сунула руку внутрь, и пальцы ее наткнулись на что-то мягкое — чучело птицы, рядом еще одно, потом какое-то животное, судя по всему, волк. После этого Элизабет открыла и почти сразу же закрыла еще два шкафа, а всего в комнате их оказалось восемь или десять, они стояли вплотную друг к другу, загораживая окна и оставляя свободной только дверь, в них были выставлены всевозможные местные грызуны или хищники, дневные или ночные, в перьях или в меховых шубках. Элизабет подумала, не пожертвовать ли еще одной спичкой, чтобы осмотреть экспонаты, однако решила, что наверняка предоставится возможность посетить этот кабинет натуралиста днем, однако уступила здравому смыслу не без сожаления, потому что живо чувствовала красоту, пусть даже на короткое мгновение освещаемую слабым огоньком.
