Всё это документально зафиксировано в оперативных сводках корпуса, часть из которых подписывал и я. Конечно, принимались мире, последовали соответствующие приказы, запрещение ходить в одиночку и без оружия.
Так и не отведав арбузов, мы поехали дальше, пересекли долину Алхан-Чурта и выехали на Терский хребет, где и остановились. С хребта открывался великолепный вид, отлично обозревались окрестности на многие десятки километров. Прекрасно был виден Моздок, Ищерская и даже Прохладная. Были видны дымы и пыль в районе боёв, у Моздока и юго-восточнее Прохладного. Мне показалось что бои шли уже на нашем берегу.
Возвращались домой под вечер. На окраине Алхан-Юрта остановились, решили купить арбузов у торговцев-чеченцев. Дались автору эти арбузы, могут подумать иные читатели. А вы служили в армии? Если служили, то тогда вы, конечно, помните, с какой жадностью набрасываются на «зелень» солдаты! На огурцы, помидоры, фрукты, ягоды, на дикорастущую зелень. Всё съедят, и не потому, что их плохо кормят.
Арбузы пошли покупать все мои спутники, но вернулись ни с чем.
— Да они с ума сошли! Заламывают такие цены, что на эти деньги в мирное время можно было корову купить. Буркнет цену и отвернётся.
Удивлялись мы и такой картине. На улицах селения ни одной женщины, зато мужчины, причём молодые, сидят под заборами на корточках, группами по 10–20 человек и сосредоточенно наблюдают за проезжающими и проходящими. Сидят молча, одновременно поворачивая головы в соломенных шляпах за проходящими.
— Все воюют, одни чечены сидят под заборами!
— Истощали, бедные, от сидения!
— А они не работают, за них работают жёны.
Может парни и загибали, но не так уж далеки были от истины.
Как-то в одной из поездок, подвёз я одного попутчика, чеченца. Когда автомашина по требованию пассажира, остановилась в центре Алхан-Чурта и он соскочил на землю, произошла такая сцена.
Чеченец подошёл ко мне, сидевшему в кабине автомобиля, и протянул пачку денег. Одновременно он на плохом русском языке, стал приглашать меня в чайную, чайхану. Я отказался от денег и приглашения пойти выпить с ним. Чеченец стал настаивать, почти требовал. Он хотел угостить меня каким-то «очень хорошим» вином. Лицо его, и так несимпатичное, искривилось, и недобрые глаза стали совсем злыми.
— Пачему не хочешь дэнги, почэму не идэш, закон наш такой!
Я стал объясняться с чеченцем, старался отвязаться от «признательного» пассажира, но мне не удавалось. И тогда шофер рванул машину, сообразив, что так поможет мне.
А приехав в штаб, я предупредил Козлова, чтобы впредь, ни при каких обстоятельствах не брать таких пассажиров, пусть ходят пешком. Рожа как у разбойника с большой дороги, а набивается в друзья-приятели.
— Слушаюсь! Дак, а чо? Деньги помешали бы нам? Арбузов бы купили. У него этих денег, как грязи, — выразил своё недовольство мой ординарец.
— У них такой обычай, положено так, — поддакнул Козлову шофер.
Тут заговорил автоматчик-авиадесантник, молодой человек около тридцати лет. Он, вообще-то был малоразговорчив. Это то, что стрелял на бахче.
— В отношении обычаев я рассуждаю так, а почему это всегда должны именно мы приспосабливаться к чужим обычаям? Почему они, а их намного меньше, держаться за свои обычаи и не хотят понять наши обычаи? Я бы сказал, что очень хорошие обычаи. Например, не навязывать своё другим.
— Разве плох обычай гостеприимства, желание угостить гостей? — подбросил я ему вопрос.
— Обычай неплохой, но не так уж они на самом деле гостеприимны, как это расписывают. Тем более непонятно гостеприимство по принуждению, когда хочешь или не хочешь, но угощайся. Но, собственно, я имел в виду другие обычаи, такие как кровную месть, отношение к женщине, хватание за кинжал по всякому поводу.
Конечно, многие знают о необыкновенной любви кавказцев к оружию.
Люблю тебя, булатный мой кинжал,Товарищ светлый и холодный.Задумчивый грузин на месть тебя ковал,На грозный бой точил тебя черкес свободный.
То, что чеченцы, а я говорю только о них, поскольку воевал на территории Чечено-Ингушской АССР четыре месяца, а в других местах Кавказа бывал лишь кратковременно, остались верны своей любви к оружию, подтверждается фактами того времени. Любви, в первую очередь, к пистолету-пулемёту (автомату) и к обыкновенному ТТ. За автомат, например, чеченцы платили 15 тысяч рублей. Были покупатели, находились и продавцы. Однако, коварные покупатели неохотно расставались с деньгами и из купленного автомата стреляли продавцу в спину или подкарауливали его на обратном пути. Конечно, собаке — собачья смерть! Но в кого потом стреляло это оружие?
Я знаю такой факт, когда несколько наших бойцов, на свой страх и риск, с одним из них я потом приватно разговаривал, решили проучить покупателей, предложивших одному десантнику 10 тысяч рублей за автомат с тремя дисками, наполненными патронами. «Продавцы» высыпали порох из патронов, наполнив их для веса песком, и по нескольку штук верхних патронов в каждом магазине заменили фальшивыми. Устроив засаду в условленном месте торга, группа бойцов затаилась и дождалась «купца» и покупателей. Как и ожидалась, один из покупателей, расплатившись за покупку и взяв автомат, зарядил его, а когда продавец отошёл, попытался выстрелить ему в спину. Выстрела, конечно, не последовало. Решив, что патрон дал осечку, покупатель быстро передёрнул затвор и снова нажал на спуск, теперь уже не в спину, а в лицо повернувшегося с улыбкой, десантника.
Сидевшие в засаде не дали любителям оружия спастись бегством.
7.5
Моя невыдержанность
В сентябре, когда враг, выйдя по северному берегу Терека к станице Ищерской, сорок километров восточнее Моздока, уже форсировал эту водную преграду, в 1-м гвардейском стрелковом корпусе были проведены командно-штабные учения. На это было боевое распоряжение СГВ ЗКФ № 85/оп от 7.9.42 г. Я на учении посредничал в 4-й гвардейской воздушно-десантной бригаде.
Я неважно подготовился к учениям. На «моё несчастье» накануне учений прибежал капитан Шалоплут, принёс мне папиросы «Казбек» и бутылку вина, Иван Терентьевич Замерцев не только не курил, но и почти не пил вина, и передал распоряжение генерала выехать с ним в Грозный.
— У меня работа над планом учения. Полковник Гладков приказал поскорее закончить, — отговаривался я.
— Гвардии полковника я уже предупредил.
Над планом стал работать мой заместитель. Конечно же, начальник штаба корпуса был недоволен и открыто оказывал это.
А мы, в начале, поехали в Грозный в баню! Я бы не сказал, что только попутно.
Назавтра, уезжая в 4-ю бригаду, я завернул в тыл корпуса, чтобы заправить «Форд-8» горючим и побриться-постричься в парикмахерской. Как раз в это время на заправочном пункте ГСМ, у цистерны с горючим, стояла легковушка комиссара корпуса. Шофёр «Форда», обойдя цистерну и легковушку, заявил, что она уже заправлена.
— Пойди, поищи водителя. Куда это он запропастился?
Через несколько минут мой шофер вернулся и доложил:
— Там они… шофер комиссара и кладовщик, в палатке водку пьют…
— Ты сказал, что я жду?
— Сказал, товарищ гвардии майор, только… он ответил: подождет!
Кровь бросилась мне в лицо:
— Вот как!
Я встал и пошёл в склад-палатку. В складе, возле поставленных один на другой ящиков, стояли кладовщик и шофер. На ящике — раскрытая банка консервов, хлеб, кружки и бутылка с водкой. Шофер комиссара держал в левой руке хлеб, в правой — нож с куском консервированного мяса, и что-то говорил кладовщику. Тот порывался выйти навстречу мне, но никак не мог решить, кто «страшнее»: майор или шофер бригадного комиссара (Павлов стал бригадным комиссаром).
Я подошел поближе. Заметно подвыпивший шофер, мельком взглянув на меня, продолжал доказывать что-то собеседнику. Я сделал ещё несколько шагов, надвинулся на высокого и тощего, совсем молодого нахала, и снизу со всей силы ударил его в подбородок. Шофер откачнулся, свалил ящики, а с ними и закуску с водкой.
— Марш, мерзавец, к машине и сейчас же убери её! — приказал я и вытащил пистолет. Шофера как ветром сдуло. Заведя двигатель, он высунул голову из дверцы и прокричал:
— Вы ещё меня вспомните, вы узнаете, чья это машина!
Конечно, мое равновесие было надолго нарушено. Я, даже, не заехал к парикмахеру, хотя это мне крайне необходимо было сделать. Потом, в кабине автомобиля, я терзался:
— Зря ударил! И не надо было вытаскивать пистолет… Хотя… это ему пойдет на пользу. Тьфу, как гадко на душе! И что я стал такой раздражительный? Но, по правде говоря, невыдержанность — это наша наследственная болезнь. По иному, её называют — вспыльчивость.
