нельзя заимствовать из одной определенной традиции или религии, как и сегодняшнюю, так как эта новая реальность так же универсальна, как и сегодняшняя. Человечество в значительной степени универсализировалось через развитие техники и массовой коммуникации. Эту реальность можно описать — хотя я и не уверен в своей способности найти здесь подходящие слова, — как поглощение космического порядка неупорядоченной бездной и отсечение всякой устремленности к чему-то, чего нет в земной природе. Эта реальность связана с торжеством специфического характерного для Запада темного женского начала.
Однако здесь невозможно и принципиально недостаточно говорить только о мужском и женском начале, при всей принципиальности и фундаментальности этого вопроса. Комплекс идей, которые подводят черту под существующей реальностью и вталкивают нас в другую реальность, и без критики которых невозможно развернуть альтернативную перспективу, огромен и частью не касается этого вопроса совсем. Вскоре нам нужно будет оставить тему мужского и женского и двинуться дальше.
Но перед этим хотелось бы коснуться одного важного вопроса — как случилось, что представления о мужском и женском на Западе так быстро и принципиально изменились? Как случилось, что рассмотренные нами концепции Вейнингера и Эволы, представляющие собой своего рода гимн патриархата, вдруг оказались так быстро замещены агрессивным феминизмом, провозглашающим нормой всё новые виды сексуальных извращений, а также теорией, гласящей, что родиться мужчиной означает оказаться в ущербной, травматической социальной роли?
Если можно найти что-то воинствующе противоположное во всех отношениях идее сексуальной революции, то это, конечно, философия Вейнингера. Напомню, что он считает бытие женщины целиком и полностью сосредоточенным вокруг сексуальности, и высказывается об этой якобы тотальной сексуальности женщины с глубочайшим презрением. Он объявляет «сущностью женщины и ее смыслом во вселенной» сводничество: женщина везде и всегда пытается организовать половой акт, причем не обязательно со своим участием. Эта «сущность» оценивается им столь низко, что он лишает женщину непрерывной памяти, логики, этики, и, наконец, всякого собственного Я.
Сексуальность в целом рассматривается им как грехопадение. Это грехопадение мужчины, в результате которого и была создана женщина. Разрешить эту ситуацию Вейнингер предлагает через полное отрицание сексуальности. В результате женщина уничтожится, мужчина же умрет как «физический человек» с тем, чтобы получить «полное существование» как «духовный человек».
Напомню, что Вейнингер категорически отрицает искренность опасений о вымирании рода из-за сексуального воздержания. Он доказывает это риторическим вопросом: «Совершал ли кто-нибудь половой акт, руководствуясь тем соображением, что он обязан предотвратить гибель человечества, или считал ли кто-нибудь когда-либо справедливым упрекнуть целомудренного человека в безнравственности его поступков?»
Мы назвали позицию Вейнингера отречением от рода. Мы отмечали, что она есть крайняя форма расщепления индивида и человеческого рода, крайняя форма тщеславного возвеличивания индивида, отдельного Я, опирающегося на заключенный внутри него моральный закон. «Единственная цель человека — это он сам, — говорит Вейнингер. — Нет другой вещи, ради которой он живет… В глубине под ним где-то затерялось человеческое общество, провалилась социальная этика. Человек — один, один».
Мы отмечали также, что утверждение патриархата было тесно связано со становлением отдельной личности, формирования этого самого Я. Об этом пишут авторы, рассматривающие переход от матриархата к патриархату. Центром и стремлений этой личности была частная собственность, отдельное хозяйство, которое отделялось от общего родового хозяйства.
Теперь хотелось бы подчеркнуть, что философия Вейнингера представляет собой особую точку в эволюции всей патриархальной цивилизации, черты которой мы определили как космическую упорядоченность и устремленность за пределы непосредственно данного. Точку ее «надлома», структурного кризиса. Я, сыгравшее ключевую роль в структуризации патриархата как социальной системы, в которой само это Я стало одним из элементов, объявляет здесь, что оно ни в чем не нуждается, кроме себя самого, и выводит себя за пределы системы патриархата.
Оригинальность и значимость Вейнингера не в его теории половых промежуточных форм — хотя она была своеобразным открытием. И не в том, что он выразил мизогинические взгляды на женщину и предложил установить тотальный целибат. В конце концов, он был не первым, кто заявлял подобное. Что-то из этого заявлялось неоднократно в мировых религиях, и в первую очередь в христианстве, которое всячески ограничивало сексуальную сферу (принципиальное, хотя и упрощенное и неоднозначное описание такой позиции христианства дал русский философ Василий Розанов). Однако христианство и другие мировые религии заявляли это с иных позиций, связанных с самими религиозными учениями. Только Вейнингер осуществил отрицание женщины и половой жизни с позиции самовосхваляющего, самодостаточного в своем одиночестве отдельного Я.
Напомню, он ссылается при этом на «Критику практического разума» Канта. Но в «Критике практического разума» Кант ничего подобного не предлагал. И не объявлял, что трансцендентальное Я ни в чем не нуждается, кроме себя самого. Наоборот, в этой работе он размышляет над принципами этики и в качестве высшего из них вводит свой знаменитый «категорический императив»: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом».
Можно, конечно, объявить Вейнингера с его ранним самоубийством сумасшедшим и тем проблематизировать философское значение выраженного им «надлома патриархата». Но, во-первых, напомню, что он был выпускником факультета философии Венского университета и в свои 22 года получил степень доктора философии. Он был невероятно начитан и владел к этому возрасту рядом древних и новых языков. Во-вторых, надо принять во внимание, как оценивали значение его работы современники. Сошлюсь здесь на русского мыслителя Николая Бердяева, который откликнулся на появление книги Вейнингера статьей под названием «По поводу одной замечательной книги».
Выражая несогласие с выводами Вейнингера относительно женщины, Бердяев называет самого Вейнингера «сыном немецкой духовной культуры», в котором «чуется дух Канта, Шопенгауэра, Шеллинга, Рихарда Вагнера», «замечательным психологом, ясновидцем душевных стихий», чьи «заслуги перед психологией будут еще признаны». Далее Бердяев комментирует интересующий нас аспект теории Вейнингера, связанный с отречением от рода и выведением Я из системы патриархата:
«У Вейнингера есть также напряженное, страстное чувство личности, чувство „я“, и не менее страстная, негодующая вражда к роду. Все безличное, стихийное, животное, родовое ненавистно ему. В этом Вейнингер стоит на очень высокой ступени сознания, и книга его гениально отражает тот кризис родовой стихии, который так болезнен для современного человечества. Самосознание личности, сознание высшей природы человека восстает против рабства у безличной родовой стихии. Вейнингер потому так и ненавидит Ж (то есть женщину, женский принцип — И.Р.), что видит в этом начале стихию, враждебную личности, враждебную разуму и совести, привязывающую к роду, к родовой производительности, стихию, враждебную бессмертию. Чувство личности и жажда бессмертия приводят Вейнингера к отрицанию материнства. Он развенчивает материнство, так как видит глубокую противоположность между творчеством новых поколений и творчеством духовных ценностей. Для него материнство
