— Извини, что побеспокоил тебя, Хил.
— Что-то случилось?
Она сразу же подумала, что что-то случилось с Джонни. Как была, нагая, она пересекла комнату Филиппа Маркхама с телефонной трубкой у уха, лицо стало напряженным и озабоченным. Она с виноватым видом обернулась к Филиппу, а затем снова отвернулась, ожидая, что ей скажет Ник.
— Ты читала газеты вчера или сегодня?
— Ты говоришь про эту ерунду с русскими и немцами?
— Именно об этой ерунде я и говорю.
— Ради Бога, Ник. Я думала, с Джонни что-то случилось. — Она вздохнула с облегчением и уселась в кресло. Филипп сел рядом, поглаживая ее ноги.
— С ним все в порядке. Но ты должна вернуться.
— Что, прямо сейчас?
— Да, сейчас.
— Но почему? Я и так собиралась вернуться на следующей неделе.
«Идиот, нервозный дурак», — подумала она и засмеялась, увидев смешную гримасу, которую ей состроил Филипп, а потом и непристойный жест, с которым тот рухнул в их измятую постель.
— Возможно, начнется война. Французская армия проводит мобилизацию, все может взлететь на воздух в любую минуту.
— Ну, это не начнется же так скоро. — Мысль о войне волновала Хиллари, когда они уезжали из Нью-Йорка, но здесь, в Каннах, у нее появились другие заботы, и возможность войны казалась преувеличенной.
— Я не собираюсь пререкаться, Хиллари. Я требую, чтобы ты вернулась в Париж. Немедленно! — крикнул Ник и стукнул кулаком по столу. Он попытался взять себя в руки и только теперь понял, что очень боится — и за сына, и за нее. Раньше он думал, что до начала войны в Европе остается по крайней мере год. Он ведь вовсе не хотел подвергать опасности собственную семью и сейчас очень жалел о том, что решил взять жену и сына с собой во Францию. — Хиллари, пожалуйста… Я только что вернулся из Берлина. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я хочу, чтобы ты вернулась в Париж, потому что в любой миг может случиться все, что угодно.
— Ради Бога, не надо так нервничать. Я вернусь на следующей неделе. — В этот момент она принимала из рук Филиппа бокал с шампанским.
— Мне что — приехать и увезти тебя силой?
— А ты это сделаешь? — В телефонной трубке звучало удивление. Он кивнул, глядя из окна на играющего во дворе Джона.
— Да, сделаю.
— Хорошо. Я подумаю, как это организовать. Сегодня я устраиваю вечеринку для друзей, а…
— К черту вечеринку. Я сказал, что ты должна первым же поездом выехать в Париж.
— А я тебе сказала, что сегодня вечером устраиваю вечеринку…
Ник не дал ей договорить:
— Слушай меня внимательно. Если до тебя не дошло то, что я сказал, пусть тебя привезет твой ублюдок Маркхам. Привози его с собой, если хочешь, но у тебя есть ребенок, а страна на пороге войны. Так что поднимай свою задницу и гони сюда, да побыстрее!
— Какого черта! Что ты имеешь в виду? — Ее голос дрогнул. Ник еще ни разу не упоминал в разговорах Филиппа, и она думала, что он ни о чем не догадывается. Смущение только усилило ее ярость.
— Хиллари, я объяснил тебе, почему звоню. Больше мне сказать нечего. — В голосе Ника звучала усталость.
— Я хочу, чтобы ты объяснился.
— Я не собираюсь ничего объяснять, иди к черту. Ты меня слышала? Ты должна приехать немедленно. — Он бросил трубку, а Хиллари так и осталась сидеть, вопросительно глядя на телефон.
— Чего он хотел? — Филипп Маркхам внимательно следил за выражением лица Хил и сразу же обо всем догадался. — Он знает про нас?
— Похоже на то. — Она посмотрела на него.
— Злится?
— Вовсе нет. Ну, может, немного. Он сходит с ума оттого, что и не хочу ехать в Париж. Он убежден, что через несколько дней вся страна полетит к черту. — Она пригубила шампанское и посмотрела на мужчину, который вот уже два месяца был ее любовником. Он очень ей подходил. Такой же испорченный, такой же декадент и гедонист, как и она сама.
— Знаешь, а может, он и прав. Вчера в «Крузетт» только об этом и говорили.
— Черт бы побрал слабонервных французов! Ну уж если будет война, я действительно подниму задницу и помчусь домом. Только не в Париж, а в Бостон или Нью-Йорк.
— Если ты сможешь добраться туда, дружочек мой. А он тоже хочет вернуться в Америку?
— Пока не знаю. Насчет этого он не говорил. Просто хочет, чтобы я приехала в Париж к сыну.
— Знаешь, а здесь-то, пожалуй, безопаснее. Дьявольщина! Если немцы и будут что-то бомбить, так Париж в первую очередь!
— Это успокаивает. — Но сарказм не сбавил ее страхов. Она подумала с минуту, а затем протянула ему пустой бокал, чтобы он налил еще шампанского. — Так ты считаешь, мне стоит вернуться?
Он наклонился и поцеловал в ложбинку между грудей.
— Да, милая девочка. Но не сейчас.
Филипп мягко прикоснулся губами к ее груди, а она откинулась назад и вмиг забыла обо всем, что только что говорил ей Ник. Только позже, уже растянувшись на пляже, она снова вспомнила этот разговор, и какой-то внутренний голос подсказал ей, что действительно нужно вернуться.
Когда они с Маркхамом одевались перед вечеринкой, она так и сказала ему. Он лишь расслабленно пожал плечами.
— Я отвезу тебя через несколько дней. Не волнуйся, любовь моя.
— А что потом? — спросила она, расчесывая волосы. Она впервые задала ему подобный вопрос, и он оглянулся на нее в изумлении.
— Стоит ли об этом задумываться?
— Я и не задумываюсь. Я просто спрашиваю. Ты побудешь со мной в Париже какое-то время? — Ее голос напоминал воркование голубки, но в ответ он весело усмехнулся.
— Думаешь Нику Беркхаму это понравится?
— Я вовсе не имею в виду, что ты будешь жить у меня дома, задница. Ты можешь остановиться в «Ритце» или в «Георге Пятом». Ты ведь не бросишься домой в ту же минуту? — Филипп проживал деньги матери, и все знали, что он светский ловелас. Он и не скрывал этого, как не скрывал и того, что у него и в мыслях нет связывать себя с кем-нибудь надолго. Четыре развода обошлись ему слишком дорого, и он не собирался вешать себе на шею пятую жену. Хотя во всех остальных отношениях Хиллари подходила ему идеально. Она была замужем и давно сказала ему, что терпеть не может браков. Тем не менее сейчас выражение ее глаз неприятно его удивило.
— Уж не влюбилась ли ты в меня?
Хиллари привлекало к Филиппу именно его наплевательское ко всему отношение. Приручить его не так-то легко, это не Ник, которого достаточно было поманить пальцем. Нет, этот заставлял ее попотеть, если ей чего-то хотелось. И ей это нравилось. Он был первым мужчиной, открыто назвавшим ее маленькой сучкой.
— В меня опасно влюбляться, милая девочка. Спроси любую женщину. Черт! — Он засмеялся собственной шутке. — Спроси любого мужчину. — Он успел увести немало жен у своих собственных знакомых.
