— Что за люди, не могу я с ними! — вздыхал он неизменно.
Говард дал себе слово не связываться с такими, как Чэпмен Фэй. Но всевозможных Гордонов Снифтеров и Симусов Тэтчеров он тоже не жаловал.
— Говард, скажи честно, тебе нужна работа? — спросила как-то вечером Джулия.
— Конечно, родная, но на этот раз по душе, — заверил Говард.
Если бы не Кролик, Уилл не повстречался бы с Мариной среди папоротников-скрипок; с того дня их свидания были пронизаны страстью. Они шагали вдоль железнодорожных путей за Университетскими Горами, пока не оказывались далеко от дома, где березовые рощи смыкаются с полями кукурузы и люцерны, а на горизонте торчат лишь телеграфные столбы да лениво кружат ястребы. Они ступали по рельсам, как по канату, держась за руки, а заслышав грохот длинного товарного состава, ныряли под насыпь и целовались, пока не пройдут вагоны. Марина разрешала Уиллу трогать свои маленькие острые грудки, но, если его рука скользила к ней под юбку, Уилл получал тычок под ребра.
По совету Фриды Грекко, тихони из женского клуба, Джулия стала готовиться к экзамену на агента по недвижимости.
— Мой муж может — сможешь и ты, — сказала Фрида.
Муж ее торговал коммерческой недвижимостью в Трентоне. Вот уже четверть века дело не ладилось, но он кое-как держался на плаву, продавая фабричные помещения и магазины в Западном Трентоне бесконечному потоку предпринимателей.
— Пойдем со мной на курсы, Фрида, — предложила Джулия.
— Нет, я же повар. Да и Стиви меня убьет! — шепнула Фрида. — Он страшно ревнивый.
Стиви Грекко как-то раз угрожал мяснику, со скидкой продавшему Фриде колбасу. Джулия улыбнулась, представив на его месте Говарда.
Когда Джулия окончила курсы, Говард отвез ее на экзамен.
— Ты сдашь отлично, не сомневаюсь, — подбодрил он ее.
— Надеюсь, — отозвалась Джулия. — Я уже сто лет не сдавала экзаменов.
— Пустяки, родная. Тебе все по силам.
Говард улыбнулся тепло, как на пикнике у Бака Куинна, когда впервые зашла речь об Америке, где у черных равные права и поезда ходят по расписанию, — только на Университетских Горах чернокожих не найти и все предпочитают ездить на машинах.
Джулия сдала экзамен блестяще. Дома в ее честь зажарили цыпленка и подняли бокалы за ее успех. Она попросила Говарда помочь ей с резюме.
Говард вытаращил глаза:
— Ты и впрямь собралась искать работу?
— Конечно, — ответила Джулия. — Зачем же я сдавала экзамен?
— Я думал, чтобы испытать свои силы. Еще немного — и я куда-нибудь устроюсь.
— А теперь послушай меня, Говард, — сказала Джулия, — помнишь наш уговор? Я отказалась от работы ради переезда в Америку. Ты обещал…
— Конечно, помню, родная, — поспешно перебил ее Говард. — Вперед, пользуйся случаем! — И умолк.
Джулия была удивлена. Она ожидала услышать от мужа заверения, что она непременно добьется успеха, но у него, видимо, не хватало сил подбодрить ее. На лице его вновь проступило страдание, как нередко бывало после несчастья с Маркусом.
Ночью Говард лежал без сна и думал: пройдет всего день, и Джулия убедится, какая это тягомотина — ходить на работу. Всего лишь день. Она сама поймет. И станет с ним заодно. Поймет, что это мерзость. Все здешние порядки — мерзость. Говард вздохнул, осознав всю силу своего разочарования. Не нужна ему работа. Вернее, нужна, только не здесь. Надо начать все сначала, на новом месте.
— Мам, есть у нас мыло? — спросил Маркус.
— Мыло? — удивилась Джулия. — Моему сыну раз в кои-то веки понадобилось мыло?
— Кусочка два-три, если есть, — уточнил Джулиус.
— Сегодня ночь проказ, — объяснил Маркус.
— Что это? М-м-м, дайте я угадаю… ночь, когда самые чумазые дети в округе моются дочиста и доводят родителей до сердечного приступа?
— Нет, — покачал головой Джулиус, — ночь проказ — это когда разыгрывают соседей. Пачкают мылом окна, развешивают на деревьях туалетную бумагу.
— Что ж, я рада, что мои дети не станут творить таких гадостей.
В ответ раздался дружный стон.
— Потому что мои дети — не дикари, — заключила Джулия.
Вскоре после ужина Уилл хотел улизнуть из дома, но помешала мама:
— Погоди! Куда это ты собрался?
— Никуда.
— А куда подевалось мыло из ванной?
— Не знаю, — ответил Уилл.
— Где близнецы?
Уилл беспомощно пожал плечами. Ему хотелось лишь одного — встретиться с Мариной в папоротниках.
— Никуда ты не пойдешь, — отрезала Джулия.
— Но, мама…
— Не спорь со мной. Я пойду искать близнецов, пока их не арестовали. А ты останешься с папой.
— Где он?
— В подвале, заделывает течь. Спроси, не нужна ли ему помощь.
Хлопнула дверь, и Уилл услыхал топот, такой громкий, что на бетонной дорожке возле дома, наверное, остались дыры от каблучков. Ночь выдалась ветреная, ветви клена во дворе хлестали одну из колонн. Зазвонил телефон, и Уилл обрадовался, что это Марина.
— Алло!
Молчание.
— Твоя мама дома?
— Нет, Кролик, ушла, — недружелюбно отозвался Уилл.
— Мне нужно с ней поговорить.
— До субботы не мог подождать?
— Слушай, я звоню, потому что сегодня ночью на ваш дом хотят напасть, — сказал Кролик.
— Кто?
— Сам знаешь. Они это замышляют с тех пор, как твоя мама повесила флаг.
— Подлец, — буркнул Уилл. — Небось твоя затея! — И грохнул трубку на рычаг.
Телефон зазвонил снова.
— Это не я, — крикнул Кролик. — Честное слово! Вот я и звоню, чтобы вас предупредить. Они хотят…
— Ясно, — сердито сказал Уилл, повесил трубку и лишь потом спохватился, что следовало поблагодарить Кролика.
Уилл спустился в подвал. В тусклом свете единственной лампочки отец, стоя на четвереньках и пыхтя, скреб стальной щеткой пол. Что самое удивительное, Говард был в выходном костюме.
— Папа!
— Фундамент просел, в полу трещины, всюду плесень — этот дом строили жулики, — бормотал Говард. Его рыжие волосы прилипли к вискам, галстук свисал до пола, лицо словно окаменело, на высоком лбу резче обозначились морщины.
Никогда прежде Уилл не видел, чтобы отец так злился из-за пустяка. Он рассказал о звонке Кролика.
— Напасть? На наш дом? Чушь собачья! — отмахнулся Говард.
— Сегодня ночь проказ, папа.
— Ох! — вскрикнул Говард, оцарапав пальцы о бетонный блок.
Чертыхнувшись, он зашвырнул подальше щетку и уселся на полу, вытянув ноги, как малыш, уставший капризничать. Уилл вновь оглядел отца: костюм в тонкую полоску, черные кожаные туфли. Брюки в пятнах от ржавчины, туфли исцарапаны. А ведь это лучшая папина одежда!
— Все в порядке, папа?
— Нет, — сказал отец. — Руку поранил, черт подери. Ох как болит.
— Может, пойдем наверх? — осторожно спросил Уилл.
Говард, поджав колени к груди, схватился за голову.
— Твоя мама хочет пойти работать, Уилл. Вот и поймет, что это не фунт изюму. Я по себе знаю. На своей шкуре испытал.
Уилл сказал не спеша, с расстановкой:
— Папа, на наш дом собираются напасть!
В дверь позвонили. Говард снова выругался, посасывая содранные пальцы.
Уилл поднялся наверх один.
Он открыл дверь. Во дворе стояли пятеро в темно-синих рубашках с капюшонами и одинаковых масках. Пять Никсонов: пять лысеющих лбов, пять носов уточкой.
— Кошелек или жизнь?
— Что вам надо?
— Кошелек или жизнь? — повторили они.
Уилл различил в темноте еще нескольких Никсонов — с белыми кусочками мыла, рулонами туалетной бумаги и банками крема для бритья. У Уилла затряслась коленка — так с ним часто бывало от страха.
— Хэллоуин завтра! — крикнул Уилл. — Пошли вон!
Ряженые расхохотались, из толпы послышались свист и гиканье. Никсоны двинулись на Уилла, пластмассовые физиономии блестели в янтарном свете фонарей.
— Здесь свободная страна, — сказал один.
— Не нравится — убирайся в Англию! — рявкнул другой.
У Уилла затряслась и вторая коленка. Десятка два Никсонов столпились на тротуаре. Самый зловредный швырнул через голову Уилла рулон туалетной бумаги. Рулон, потихоньку разматываясь, покатился по крыше, съехал вниз по скату, задержался у водосточной трубы, упал на газон и, подхваченный порывом ветра, обернулся вокруг ног Уилла.
— А ну хватит! — закричал Уилл, когда толпа лысых Никсонов обрушила на крышу град рулонов.
Черная тень пронеслась позади Уилла и исчезла за домом. Уилл застыл как вкопанный, не в силах ни отступить, ни броситься на обидчиков. Как защитить дом, если папа прячется в подвале, мама рыщет по кварталу, а близнецы сами пустились во все тяжкие?
Очередной рулон, не долетев до крыши, приземлился у ног Уилла. Уилл подобрал его, швырнул в ближайшего Никсона и угодил ему прямо в лицо.
