Август Домициан сам пришлет за тобой.
— Тогда — с начальником гвардии.
— Его нет на Палатине.
— Тогда — с императрицей Домицией.
Септимий промолчал. Отступил назад и сделал движение, точно желая захлопнуть дверь. Максим схватил его за руку.
— Подожди! Слушай. Я говорил. Участь Домициана решена. Нужно встретиться с Домицией. От этого зависит главное. Сразу придет Траян? Или прежде будет Нерва?
Центурион разом утратил бесстрастность.
— Нерва?! Этот… паралитик?!
— Хочешь ему служить? Хороший император. Слаб, немощен. Походы не возглавит, армию не наградит. Решать за него станут сенаторы…
Центурион схватил Максима за ворот туники и выбросил в коридор.
— Идем!
— Куда?
— К Августе[30] Домиции!
…Максим не ведал, какими обещаниями или угрозами Септимий заставил служанок потревожить покой Августы. Знал одно: не прошло и четверти часа с того мгновения, как рабыня исчезла в дверях опочивальни, а его уже провели к императрице.
Овальную комнату озаряли десятки светильников, вставленных в хрустальные канделябры. Отблески пламени играли на стенах, украшенных серебром и перламутром. Поблескивали золоченые капители колонн.
Императрица стояла, опираясь рукой на маленький круглый столик. Веки ее чуть припухли и глаза покраснели, как у внезапно разбуженного человека. Покрывало, расшитое мелким жемчугом, сползло с головы, густые пряди волос рассыпались в беспорядке.
Высокая, полная, с массивными чертами лица, она не была хороша, но, бесспорно, могла нравиться, даже опьянять. От нее исходило ощущение удивительной, завораживающей силы.
Домиция смотрела внимательно, пристально, пронзительно. Узнав Максима, чуть улыбнулась.
— Прорицатель! — сказала она глубоким, многострунным голосом. — Отчего ты не пришел раньше? Я ждала. Думала, поспешишь.
— Поспешу?.. — переспросил Максим.
— Да, поспешишь назвать роковой день, когда моему царственному супругу будет грозить смертельная опасность. Ты понимаешь? Я должна знать загодя, чтобы предотвратить покушение.
Никогда прежде не видел Максим таких беспощадных глаз. Сразу стало ясно: Домициан обречен. До сих пор, вероятно, его спасало то, что Домиция не желала расставаться с титулом Августы, покидать Палатин. Но теперь готовилась принести эту жертву.
Максим сразу сообразил, какой опасный разговор предстоит. Не мог даже решить, чью игру взять за образец: Вячеслава Тихонова в «Семнадцати мгновениях весны», Олега Даля в «Операции Омега» или Донатаса Баниониса в «Мертвом сезоне»? После долгих колебаний выбрал: Юрия Соломина в «Адъютанте Его Превосходительства».
Да, именно так. Невероятная выдержка в сочетании с безграничной отвагой. И при этом — безупречные манеры.
— Ты уверен, цезарю грозит опасность? — настаивала Домиция.
«Уверен — с первого часа, как увидел тебя, Августа».
— Да.
— Когда же свершится предначертанное?
— Когда?
Максим не сомневался: Августа убеждена, что заговор существует. Хочет знать планы заговорщиков. Уверять, что никакого заговора нет, бессмысленно. Не поверит.
— Скоро.
— Это ужасно, — сказала Домиция. — Неужели ничего нельзя изменить?
— Ничего, — успокоил ее Максим.
Домиция села на кушетку.
— Бедный цезарь! Каким великим правителем он… был.
— Да, — согласился Максим, вспоминая поговорку: о покойниках ничего, кроме хорошего. — Прозорливым…
— Прозорливейшим, — подхватила Домиция. — Чувствовал, что его убьют. Казнил по одному подозрению.
— Мудрым, — подсказал Максим мягким и вежливым тоном Адъютанта Его Превосходительства.
— Мудрейшим. Философов изгнал: ни в чьих поучениях не нуждался.
— Справедливым.
— Справедливейшим. Ни цвет юности, ни седины осужденных не могли смягчить приговора.
— О нравах заботился.
— Еще как! — поддержала Домиция. — Иной бы гневом своим обрушился на всякую мелочь, на сводников, содержателей лупанаров. А он покарал весталку.
— Полководцем был.
— Великим! Не забывал справить триумф после каждого поражения.
— Актеров оберегал.
— От зрителей, — глаза Домиции сверкнули. — И зрителей — от актеров.
Максим поежился. Верно, Домициану пришлось немало потрудиться, чтобы удостоиться подобной ненависти.
— Какая утрата для Рима, — вздохнула императрица. И сразу перешла к делу: — Кто же осмелится? Кто-нибудь несправедливо обиженный? Согласится погибнуть лишь бы отомстить?
Максим прекрасно понял намек. Домиция полагала: убитый горем Марцелл не побоится поднять кинжал на цезаря.
— За обиженным следят. Не удастся.
Августа чуть сдвинула брови. Сказала как бы про себя:
— Правильно.
Указала Максиму на табурет. Актер послушно сел. Императрица решительно проговорила:
— Ты прав, Марцеллу приблизиться к цезарю не дадут. А действовать нужно быстро. Чем больше пройдет времени, тем скорее кто-нибудь проговорится.
Максим не мог объяснить, что проговариваться некому. Заговорщиков пока только двое — он и Домиция. Но для Августы он — связующее звено между ней и мятежными сенаторами. Пусть так. Отступать поздно. «Да и не женщине же подготовлять убийство, хотя бы и Августе!»
— Когда? — спросил Максим с непреклонной решимостью Адъютанта.
— Завтра.
— Э-э… — Максим не был уверен, что проживет так долго. — Утром цезарь призовет меня…
Домиция понимающе улыбнулась:
— Утром он отправится в сенат. Потом — обед, потом — термы. И лишь затем наступит твоя очередь. Если наступит…
— Значит, завтра?
— Днем, — уточнила Августа. — Вечером император передаст начальнику гвардии списки неугодных. Там может стоять и мое имя. Все должно кончиться раньше.
Максим понял. Домициан замыслил расправиться с женой. Она догадалась об этом и желала опередить супруга. Прорицатель-заговорщик явился весьма кстати.
— Кто вправе подойти к императору?
Она ответила неопределенным жестом:
— Многие.
— Наедине?
— Император не бывает один.
— Когда меньше слуг?
Она подумала:
— В термах… В спальне…
— Крикнет стражу.
Тонкие губы Домиции изогнулись в улыбке.
— У меня есть друзья среди преторианских начальников. Часовые… ничего не услышат.
Максим усомнился:
— Касперий Элиан предан императору.
— Его не окажется рядом. Или… тоже умрет.
— Нет, — быстро сказал Максим. — Не нужно.
«Довольно крови!»
— Элиана любят в гвардии?
— Пожалуй, — согласилась императрица.
— Не нужно озлоблять солдат — взбунтуются.
Домиция задержала на нем взгляд, улыбнулась:
— Сенатор Марцелл нашел прекрасного советчика.
Максим поклонился. Адъютант Его Превосходительства был скромен.
— В спальне, — решила Августа. — Легче запереть двери. Только… как зазвать днем?
— Просто. Пусть подойдет слуга. Скажет — хочет предупредить о заговоре. Наедине.
Домиция вновь подарила его долгим взглядом. У Максима внезапно стало мерзко на душе. Как-никак, затевал убийство. «Дело не в жалости. Домициан казнил, не задумываясь. Заслужил эту участь». И все же требовалось переломить в себе что-то.
Он вырос в благополучные времена. Не случалось противостоять злу с оружием в руках. Потом времена изменились. Но внутренний запрет остался прежним.
Что ж, теперь он попал в мир, где ни один мужчина не замедлит обнажить меч, защищая себя, семью, страну.
— Допустим, с императором свершилась беда, — предположила Домиция. — Сенаторы потребуют казни виновных.
— Сомневаюсь, — Максим прекрасно помнил, что Домициана никто не оплакивал. Напротив: сенаторы долго ликовали. — Сенаторы поспешат выбрать нового императора.
— И он покарает убийц.
«Нерва? Не думаю. Как и Марцелл — одобрит свершившееся».
— Новый император будет обязан убийцам властью. И жизнью. Над ним тоже… занесен меч.
Императрица привстала от удивления: «Однако, Марцелл проворен. Успел решить, кто наденет венец».
