В русской народной песне поется:
Лишь слепые все видят,Лишь глухие все слышат,Лишь немые поют песни.
Из всей монографии о предках — только два серьезных обвинения:
«Скорбен головой и слабоват умом».
Но эти обвинения несерьезны. «Скорбен головой и слабоват умом» — так говорят о любом, кто не согласен с моим мнением.
Все.
Генеалогия Иоанна Антоновича медицински вполне нормальна.
Замечателен вывод комиссии:
«Достаточно взглянуть на силуэты этих несчастных предков, чтобы по профилям, по неправильной форме головы догадаться о их слабоумии».
Теперь. Как же доказывает сама Екатерина сумасшествие — самого Иоанна Антоновича?
Она доказывает еще проще. Она использует документы Сената, протоколы следствия по делу Мировича.
Процитируем еще раз донесения Овцына и показания Власьева и Чекина.
Вот какую фразу использует императрица для своего манифеста:
«Овцын: «Иоанн Антонович в уме несколько помешался»».
Так цитирует Екатерина. Но донесение Овцына выглядит несколько иначе:
«Овцын: «Хотя в арестанте болезни никакой не видно, только в уме несколько помешался»».
Екатерина цитирует:
«Овцын: «Видно, что сегодня в уме помешался больше прежнего»».
А вот фраза Овцына из протоколов Сената:
«Видно, что сегодня в уме гораздо более прежнего помешался. Не могу понять, воистину ль он в уме помешался или притворничествует».
Екатерина использует фразу Овцына о хроническом беспокойстве Иоанна Антоновича:
«Овцын: «Арестант временами беспокоен»».
Фраза Овцына на самом деле:
«Арестант здоров и временами беспокоен, а до того его всегда доводят офицеры, которые его дразнят».
Екатерина ни слова не пишет об офицерах, которые дразнят Иоанна. Почему-то ей необходимо реабилитировать их, убийц — Власьева и Чекина. Почему — попытаемся выяснить ниже.
Сейчас главное: опровергнуть основной тезис императрицы — Иоанн болен. По традиционным понятиям медицины того времени («в здоровом теле — здоровый дух»), если человек болен телом, то он болен и душой.
Но здесь-то и начинается крушение всех аргументов, так старательно подтасованных Екатериной.
Ничего подобного.
В течение двух лет комендант Шлиссельбургской крепости Овцын ежедневно видит заключенного. Овцын еженедельно и честно доносит в Тайную канцелярию: «Арестант здоров».
Тайная канцелярия провоцирует — по наущению Елизаветы, а потом Екатерины:
«Не помешался ли узник?»
Им нужно, чтобы опасный претендент на престол был сумасшедшим. Тогда — расправа проста и безответственна.
Два года Овцын пристально присматривается к молодому человеку. И доносит о своих сомнениях:
«Если Тайная канцелярия подозревает, что узник помешался, может быть он и помешался, только тщательно скрывает свой психоз. Но, может быть, он и не помешался, а притворяется».
«На прошлой неделе его опять дразнили офицеры. У него от ненависти почернело лицо».
Почернело лицо — ну, значит, помешался.
«Но арестант все время здоров и физически развит, даже больше, чем положено узнику, не занимающемуся физическими упражнениями».
Так, пока Овцын подглядывал в замочную скважину за поведением «безымянного колодника» и прикидывал, помешался ли Иоанн или притворяется, это дитя темных тюрем подкралось к двери, распахнуло дверь, Иоанн схватил Овцына за рукав тулупа и так рванул, что оторвал рукав.
— Отдай хоть рукав, ты, полоумный! — в отчаянье взмолился Овцын.
— Ничего, померзни, холуйская морда! Не будешь больше подглядывать, свинья!
Оторвать рукав у тулупа, сшитого из овчины, замерзшей на морозе, как свинец, может человек не просто сильный, а — очень сильный. Полицию никогда не одевали в гнилые шубы.
Овцын в смятении, он рассуждает:
«Иоанн или помешался, или высок и горд духом: он не побоялся оторвать рукав у коменданта, от которого зависит многолетнее его (Иоанна) благосостояние».
Иоанн Антонович был здоров.
Он был здоров, как может быть здоров человек двадцати четырех лет, который двадцать лет провел в камере-одиночке, плохо питался, не дышал свежим воздухом.
Но ведь его посадили в тюрьму ребенком, его организм с детства приспособился к таким условиям, такие условия стали для него — естественными.
Никогда — за двадцать четыре года — Иоанн не болел ни одной болезнью.
Сама Екатерина не упустила бы случая перечислить его болезни, если бы они были.
Она не упустила бы распространиться о его единственной болезни, если бы болезнь — была.
Она ни слова не написала о его болезнях. Значит, их — не было.
И императрица Екатерина II, и ее обер-гофмейстер, действительный тайный советник Никита Панин, глава Тайной канцелярии, сенатор и кавалер, — и она, и он мечтали, чтобы Иоанн заболел. Об этой их мечте свидетельствует инструкция, данная коменданту Бередникову (Овцын ушел в отставку, Бередников — заместил).
Вот текст инструкции:
«Гарнизонного лекаря к Власьеву и Чекину допускать, лишь бы лекарь не увидел арестанта. А если арестант заболеет, то лекаря к нему не допускать, а сообщить мне (Панину)».
Та же мечта и в инструкции об обслуживании арестанта. Инструкция Власьеву и Чекину:
«Если арестант опасно заболеет и не будет никакой надежды на выздоровление (!!!), то позвать в таком случае для исповеди священника (!!!)».
НО НЕ ВРАЧА!
Напрасные грезы.
Иоанн Антонович оказался катастрофически здоровым больным.
Власьев и Чекин дразнят узника. Им тем более приятно его дразнить, что им нечего делать. Их обязанность — лишь смотреть на императора и кормить его. Но Иоанн — не шедевр живописи, чтобы на него можно было беспрестанно и с наслаждением смотреть. Но Иоанн — не гусь в клетке, которого нужно откармливать на ярмарку. Полицейским персонам — скучно. Они дразнят Иоанна еще и потому, что дразнить его — лестно. Они простые офицеры, а он император. Это-то и льстит их холуйскому самолюбию.
Иоанн сердится, ругается, дерется, бьет офицеров по морде ложкой. Офицеры обижаются и доносят:
«Он буйствует. Он бьет нас по морде ложкой. Он — сумасшедший».
Кто же сумасшедший?
Молодой человек двадцати четырех лет, который на оскорбление словом (его дразнят два дурака) отвечает оскорблением действием (бьет двух дураков ложкой по морде)?
Более нормальную реакцию нормального человека трудно себе представить в такой ситуации. Сумасшедший еще подумает, бить или не бить обидчика, — человек нормальный обязательно ударит.
Самый сильный силлогизм в донесениях Овцына:
««Безымянный колодник» кричит на все обиды и оскорбления: «Я — император Иоанн Антонович! Я — вашей империи государь, вы — свиньи!»».
Овцын пишет:
«В припадках бреда называл себя императором. Он, несомненно, умалишенный».
Без тени стеснения последующая историография цитирует эти фразы как самые несомненные доказательства сумасшествия Иоанна Антоновича.
Пускай у недоразвитых офицеров хватало наглости писать о сумасшествии Иоанна. Они — убийцы. Они — свидетели пристрастные. Им нужно оправдаться во что бы то ни стало. Одно дело — убить помешанного колодника, другое — убийство разумного императора. За это просто поплатиться. Клевету офицеров можно понять. Она — во имя спасения самих себя.
Но как можно оправдать историографическую комиссию, — ведь им досконально известно, что сумасшедшие слова: «Я — император Иоанн Антонович!» — кричит сам император Иоанн Антонович!
Он, доведенный до отчаянья тупоумием телохранителей, орет в их пьяные морды свою страшную и беспомощную тайну, а это бешеное полицейство хохочет и — определяет степень его умственных способностей!
Запомним: больше ни в одном показании, ни в одном донесении, ни во время процесса, ни после суда, нет ни одного доказательства, ни одного конкретного примера или случая, который каким бы то ни было образом, прямо или косвенно, доказывал бы, что Иоанн был сумасшедшим.
ЗНАЧИТ, ОН НЕ БЫЛ СУМАСШЕДШИМ.
Власьев и Чекин рассказали на допросе новеллу о косноязычии императора. Их новелла — гипербола. Для пущей убедительности они рассказали, что он заикался до такой степени, что его нижняя челюсть ходила ходуном и совсем отваливалась.
Екатерина подтвердила версию убийц.
Она сама оповестила Сенат, что встречалась с Иоанном. Он произвел на нее самое отталкивающее впечатление. Она расплакалась и уехала вся в слезах. Ей страшно было разговаривать с ним — так он заикался, как самый что ни на есть настоящий сумасшедший. У него была уродливая физиономия зверя.
