крупнейшие элементы, торговцы футболками с портретом Ёжика и загодя распроданные билеты на концерт. Бобёр-продюсер договаривался с лоточниками, продающими горячие сосиски, убеждал их продавать фаст-фуд по заниженной цене, «в честь» грядущего великого мероприятия! Притом он обещал им процент с продаж билетов – сам по себе чрезвычайно маленький, однако равный годовому заработку торговцев хот-догами. Не успев пожать руку последнему лоточнику, кидался к столярам – заказывать рекламные стенды. И в полиграфию – условливаться об изготовлении рекламы. И к простым людям – чтобы те за скромное, но для них вполне приемлемое вознаграждение, взбираясь на лестницу, расклеивали на стендах метровые плакаты из квадратных кусков. А ещё развешивали постеры и короткие листовки – повсюду: на досках объявлений, на столбах, на стенах домов…
К счастью, задуманное удавалось. Билеты на концерт «Ёжика – властителя стихий, и его тяжёлой группы» разошлись быстрее ветра. Термин «тяжёлая группа» привиделся Ёжику во сне. Вскочив посреди ночи, он кинулся к Дубнеру, растолкал его и принялся сквозь окутывавшую бобра цепкую дрёму растолковывать оригинальность и важность новой придумки. Сонный продюсер пообещал использовать это словосочетание в афишах, попросил только разрешения взяться за дело утром, отоспавшись. Ёжикиного согласия, однако, Дубнер не дождался – вмиг уснул опять. В любом случае, Ёжика устроило данное другом обещание, и колючий, вернувшись в свой номер, упал на кровать и укрылся одеялом с головой. Сон пришёл далеко не сразу.
Наутро бобёр не забыл сказанного в полудрёме. Умывшись и отзавтракав, заглянул в типографию «Юг», с которой ранее установил отношения, и настоял на том, чтобы слова «тяжёлая группа» включили в рекламные тексты. Уже после этого Дубнер вдруг задумался: а ведь нечто похожее, кажется, приходило во сне и к нему. Поклясться он бы не решился, но мысль о схожести идей, посещающих близких по духу существ, показалась ему реалистичной и не требующей веских доказательств.
В типографии дали слово непременно упомянуть вновь придуманный термин.
С чистой совестью Дубнер покинул «книжный роддом», как он называл про себя это строение, и отправился устанавливать отношения и заключать устный или же письменный договор со следующим в обширном списке животным.
«Тяжёлая группа… - думал он по пути, развалясь на мягком, удобнейшем кресле, на самом заднем сидении лимузина «Роллс рок» с тонированными, по-ночному чёрными стёклами. – Тяжёлый бэнд. Хард-бэнд. Хард-рок-н-ролл. Или просто – хард-рок».
Он покатал в голове названия, вспоминая, когда и при каких обстоятельствах вспомнил о них. Казалось, они всегда, всю жизнь и даже больше, были с ним.
«Замечательно, когда идея требует реального воплощения и получает его, - философствовал выкроивший свободные полчаса бобёр. – Другое дело, что мы по-прежнему не нашли четверых или, по крайней мере, троих участников для группы. Ёжик один не вытянет, даже при его возможностях, даже с его гитарой. Нужна полновесная команда, с мужиками, компетентными в ритме и соло. Дам лучше пока не привлекать: начнём с более жёсткого, классического рок-н-ролльного состава».
Помимо тех сведений, что приходили от, казалось, подключённого к планетной ноосфере Ёжика, Дубнер обладал собственным немалым багажом знаний, в особенности технического и музыкального плана. А техника, когда речь идёт о концерте для десяти тысяч слушателей, играет чуть ли не первостепенную роль. У него имелись задумки насчёт того, как усилить, обогатить и изменить, сделать запоминающимся звук будущей группы. Вот только группа существовала на бумаге, а в действительности; в фантазиях, а не взаправду.
«Неужели ни в огромнейшем Лесу, ни на примыкающих к нему территорией не найдётся трёх-четырёх творческих личностей, которым близок и понятен рок? Хоть условно, в перспективе, ведь они, не исключено, впервые услышат об этом жанре, когда придут на прослушивание».
Дубнер опустил локоть на округлый, шириной с небольшое дерево подлокотник, опустил подбородок на кулак и принял, таким образом, позу мыслителя.
«Я и мои помощники обошли три четверти Леса, не меньше. Не верю! не верю, что наша земля столь бедна талантами! Но если я прав – где они?»
Вопрос повис в воздухе, отчасти потому, что лимузин незаметно затормозил и водитель объявил: «Приехали!»
Открыв дверцу, Дубнер выбрался на свежий воздух. Предстояла бессчётная встреча; простая формальность, с точки зрения толстохвостого продюсера.
Разгоравшийся день отделяло от начала концерта меньше недели.
Ёжик утомился сидеть в номере – в тишине и одиночестве – и, прихватив гитару (поскольку опасался бросать её без внимания), отправился гулять по окрестностям. Когда он, звякая колокольчиком, выходил из дверей «Орехового леса», тушканчик-администратор и стоявший здесь же лис-директор подобострастно, натянуто ему улыбались. Впустую, так как Ёж автоматически поднял руку и не оглядываясь, не замечая вперенных в него напряжённых взглядов, скрылся на улице. Худой работник и рыжеволосый начальник многозначительно переглянулись, но промолчали: в их случае говорить было не о чем.
Прохаживаясь по тенистой аллейке между двумя рядами молодых, здоровых берёз, кроны которых увешаны шапками листьев, а сучья и ветви «натянули» варежки из зелёного бархата, Ёжик то погружался в мысли о бренности сущего, то выныривал из метафизических глубин на поверхность, чтобы вспомнить проблемах земных и, для него, более значимых. Уйдя в рассуждения и углубившись в лес, он не заметил, как вырулил на узкую, вытоптанную десятками лам тропинку. Поблизости уж не стояли деревянные скамейки с каменным основанием, не гуляли легко одетые южане и не щебетали воодушевлённые летней природой, растормошённые игрой древней крови птицы – игрой, бравшей начало века назад, когда крылатые размером в разы уступали современникам, не носили юбок и брюк и не умели разговаривать. Зато именно здесь, случайно, на секунду оторвавшись от серьёзных, уводящих прочь измышлений, Ёжик услышал его.
Звук органа.
Не до конца веря услышанному – только бы не спугнуть удачу! – Ёжик, ни секунды не медля, направился на звук. Он дошёл до конца дорожки, углубился в заросли травы, потом свернул, миновал кусты дикорастущей малины и, выйдя на другую тропинку, а может, на ответвление прежней, понял, что играют где-то совсем рядом. Прислушиваясь к чудесному звучанию (хоральному, величественному, почти религиозному), Ёж с каждым пройденным шагом улавливал всё больше нот и музыкальных нюансов. Слух, натренированный ежедневными гитарными экзерсисами и словно бы усовершенствованный – либо действительно усиленный источником звуков ЖЖЖЖ и ММММ, прекрасных песен и прочих невыразимых, не объяснимых по-простому знаний, - его слух впитывал, воспринимал и перерабатывал нечто поистине фантастическое. Это была импровизация, но как же любопытно, неожиданно и по-классически отточенно изливалась она из-под чьих-то ловких, чувственных, подвижных до невероятности пальцев. Раньше он не слышал ничего подобного, и, лишь раз соприкоснувшись со сказочным переливом нот, готов
