— Колья? — осторожно переспросил Томас Эвелголд.
— Французы, чтоб им гнить в аду, придумали, чем вас победить. — Сэр Джон подошел к самому большому костру. — Победить вас, лучников! Они вас боятся! Слышите меня?
Лучники молча смотрели на командующего. Дождевые капли стекали по полям его кожаной шляпы и по складкам толстого кожаного плаща, в руках он держал укороченное копье, каким латники сражаются в пешем бою.
— Мы слушаем, сэр Джон! — отозвался за всех Эвелголд.
— Из Руана пришло предписание! — объявил сэр Джон. — Маршал Франции придумал план! По нему полагается сначала перебить вас, лучников, а потом прикончить остальных.
— А знатных взять в плен, — тихо, чтоб не услышал сэр Джон, добавил Эвелголд.
— Французы собирают рыцарей. Кони будут в боевой защите, всадники — в лучших доспехах, — продолжал командующий. — В миланской броне! Уж вы-то о ней знаете.
Хук слыхал, что броня из какой-то местности под названием Милан считается лучшей в мире, ее не пробивает даже узкий тяжелый наконечник стрелы. Правда, такую броню мало кто мог себе позволить из-за дороговизны. Говорили, что полные миланские доспехи стоят около сотни фунтов — больше, чем десятилетнее жалованье лучника, и недосягаемая роскошь для большинства латников, которые и сорок фунтов в год считали богатством.
— На закованных в доспехи конях и в миланской броне они нападут на вас, лучников! С копьями и булавами! — не умолкал сэр Джон. Лучники слушали внимательно, пытаясь представить себе, как огромные кони в железных наглавниках и боевых попонах, поднимаясь на дыбы, сминают охваченный паникой строй. — Из тысячи всадников дай вам Бог уложить сотню! Остальные вырежут вас до единого. Одна надежда — заостренный кол!
Сэр Джон поднял укороченное копье и показал лучникам. Уперев задний конец копья в покрытую палой листвой землю, он наклонил древко, так что обитый железом наконечник пришелся на высоту груди.
— Надо уставить древко в землю, — объяснил командующий. — Когда коня проткнет острием, всаднику в миланских доспехах некуда будет деваться. Поэтому завтра утром всем срезать колья. По одному на каждого. И заострить с обеих сторон.
— Завтра, сэр Джон? — недоверчиво переспросил Эвелголд. — Враги так близко?
— Они могут поджидать где угодно. Поэтому начиная с завтрашнего утра в дневных переходах не снимать кольчуги, ехать в шлемах, держать тетиву сухой и иметь наготове колья.
На следующее утро Ник срезал дубовый сук и алебардой заострил с обеих сторон.
— Когда отплывали из Англии, нам только и твердили, что лучшего войска, чем наше, никто не видывал, — проворчал Уилл из Дейла. — А теперь что? Сырая тетива, лепешки из желудей да колья, будь они неладны!
Длинный дубовый кол только мешал ехать верхом, кони устали, вымокли и измучились от голода, дождь налетал сзади порывами, превращался в ливень, вспенивал поверхность реки. Дальний берег стерегли французы. Упорно и неотступно.
По приказу короля авангард повернул от реки на длинный мокрый склон, наверху которого открылось ровное плато.
— Куда мы теперь? — спросил Хук, когда река скрылась из виду.
— Бог знает, — ответил отец Кристофер.
— А вам Он этого не говорит?
— А твой святой?
— Ни слова.
— Значит, лишь Бог и знает. Только Он.
На глиняном плато дорога вскоре превратилась в грязное месиво, без конца поливаемое дождем. Похолодало. Деревьев на плато оказалось мало, жечь костры было не из чего. Той ночью лучники из какого-то отряда пустили в костер заостренные колья, чтобы согреться. Наутро их наказали плетьми на виду у всего войска, винтенару отрезали уши.
Французские всадники, по-прежнему наезжавшие с юга, почуяли, что армия Генриха близка к отчаянию: изможденные латники на голодных конях уже не обращали внимания на призывно поднятые вражеские копья. Французы, осмелев, с каждым разом подъезжали все ближе.
— Не тратьте стрелы! — велел лучникам сэр Джон.
— Одним французом меньше убивать в бою! — возразил Ник.
Командующий устало улыбнулся.
— Это дело чести, Хук. — Он кивнул на одинокого француза всего в полумиле от них, гарцующего с поднятым копьем в надежде, что кто-то из англичан примет вызов. — Он ищет доблести и готов биться со мной или другим рыцарем. Благородная цель.
— Избавляющая от стрелы? — насмешливо спросил Ник.
— Да, Хук. Не убивай его. Он смелый малый.
Смелые малые один за другим подъезжали в тот день к строю, однако никто из англичан не принял вызова. Расхрабрившиеся французы подтягивались с каждым разом все ближе и, высматривая среди англичан знакомых — былых соперников по рыцарским турнирам в Европе, — перекидывались с ними словом-другим. Всего их появлялось не больше дюжины разом, и один из таких вдруг направил горячего вороного жеребца, легко гарцующего по вязкой земле, прямо к первым рядам.
— Сэр Джон! — Всадником оказался мессир де Ланферель, чьи черные волосы, намокшие под дождем, гладко лежали по спине.
— Ланферель!
— Если я дам овса твоему коню, скрестишь со мной копье?
— Если дашь овса — моим лучникам будет ужин! — откликнулся командующий.
Ланферель рассмеялся. Сэр Джон, свернув с дороги, подъехал к французу, они дружелюбно разговорились.
— Будто приятели, — заметила Мелисанда.
— Может, они и вправду приятели, — предположил Хук.
— А в битве друг друга убьют?
— Англичанин! — Ланферель вдруг повернул коня к лучникам. — Сэр Джон говорит, ты женился на моей дочери?
— Так и есть, — ответил Хук.
— Без моего благословения? — с удовольствием откликнулся Ланферель и обернулся к Мелисанде: — Не забыла про налатник, что я тебе дал?
— Нет.
— Будет битва — надень, — напомнил француз.
— Неужели он меня спасет? — с горечью отозвалась девушка. — В Суассоне даже ряса послушницы меня не защитила!
— К черту Суассон, детка, — отмахнулся Ланферель и кивнул на медленно движущуюся грязную колонну: — Что было в Суассоне, случится теперь и с ними, англичане обречены! А я тебя спасу.
— Для чего?
— Для той судьбы, которую тебе назначу. Ты глотнула свободы, и куда она тебя завела? — Ланферель белозубо улыбнулся. — Может, забрать тебя прямо сейчас? Пока мы не перерезали все английское войско?
— Я останусь с Николасом, — ответила девушка.
— Ну и оставайся с проклятыми англичанами, — бросил Ланферель. — А когда твоего Николаса прикончат, я тебя заберу.
Француз развернул жеребца и, обменявшись последними словами с сэром Джоном, поскакал на юг.
— Проклятые англичане? — переспросил Ник.
— Так вас называют французы, — ответила Мелисанда и взглянула на сэра Джона: — Мы и вправду обречены?
Командующий невесело усмехнулся:
— Все зависит от того, нагонит ли нас французская армия, а если нагонит — сумеет ли победить. Пока что мы живы.
— Неужели нас догонят?
Сэр Джон указал на север.
— Французы шли по северному берегу, чтобы не дать нам переправиться, и теснили нас туда, где ждет большая армия. А здесь река сворачивает к северу. Длинным изгибом. Мы спокойно срежем путь по долине, а французам придется огибать излучину. На это уйдет три-четыре дня, а мы подойдем к реке уже завтра! Никаких французов на северном берегу еще не будет. И когда найдем брод или, паче чаяния, мост — тут же переберемся через Сомму и поскачем к харчевням Кале. Мы будем уже дома!
Однако на следующий день англичане прошли даже меньше обычного. Травы для лошадей уже не было, овса тоже, и каждый день все больше всадников спешивались и вели ослабших коней в поводу. Маленькие городки — подобные тем, что в первую неделю давали войску продовольствие, — захлопывали ворота перед носом врага и отказывали в помощи, зная, что англичанам некогда штурмовать городские стены, даже изрядно обветшалые. Глядя вслед уныло удаляющейся колонне, горожане молили Бога послать смерть обессиленному врагу.
Гневить Бога Генриху не хотелось. И потому за день до ухода с плато обратно в долину Соммы, когда кто-то из местных священников заявил о пропаже дарохранительницы, король приказал войску остановиться. Сентенары и винтенары получили приказ обыскать людей.
Пропавшая дарохранительница — сосуд из позолоченной меди, в котором хранились освященные облатки для причастия, — явно не имела большой ценности, однако Генрих вознамерился ее найти.
— Наверняка ее стянули ради хлеба, — предположил Том Скарлет. — Облатки сожрали, а сосуд выкинули.
— Ну что, Хук? — требовательно спросил сэр Джон.
— Ни у кого из наших нет.
— Какая-то вшивая дарохранительница! — прорычал командующий. — Чума ее побери! Так, святой отец?
