— Нет, — отвечаю я.
— Ну и слава богу! В нашем деле важно, чтобы посетитель не торчал у стойки: он должен сидеть за столиком. Мы вот что придумаем для него. Попробуем дать ему заедки. — Посетителей Нерсес Сумбатович называет не иначе, как он, они, ему. Говорят, так на войне солдаты называют противника. — Ты знаешь, что такое заедки?
— Нет, — говорю я.
— Ну и слава богу! Надо будет, Гарегин, купить два-три фунта гороха, положить его часа на два в воду, потом сварить на тихом огне.
Вечером, придя домой, я принимаюсь варить горох. Помогает мне Маро. Время от времени она кладет в воду по чайной ложке столовой соли.
Наутро я раскладываю горох в розетки и ставлю на столики.
Первый же влетевший в «Поплавок» биржевик, глотнув пива, машинально протягивает руку к гороху, потом оглядывается по сторонам, выбирая столик.
За столики садятся и второй и третий клиенты…
К концу дня Нерсес Сумбатович подсчитывает кассу и снова недовольно ухмыляется. Мало прибыли!
— Теперь мы попробуем более сильное средство, мальчик, — говорит он. — Горох он прожевывает очень быстро, а вот если в придачу дать ему еще сухарики, тогда дело у нас может пойти веселее. Чтобы разжевать сухарики, он должен сделать лишний глоток. А из этих лишних глотков, мальчик, составляются и вторые и третьи кружки пива.
Весь вечер мы с Маро нарезаем хлеб на мелкие квадратики, сушим его на противне, обильно поливая ядовитой соленой водой. Наутро, еще до школы, я несу сухарики в «Поплавок» и ставлю их в розетках рядом с горохом.
Первый же посетитель садится за столик и выпивает под сухарики три кружки пива.
И так почти каждый. К полудню все столики в подвале оказываются занятыми.
Но Нерсес Сумбатович опять недоволен.
— Попробуем еще одно средство, Гарегин, — говорит он. — Надо пригвоздить его к столику. С трезвого, как говорится, что с козла молока. Пьяный же и много выпьет, и многого не заметит. Пену, например, недолив, а иной раз… и кое-что другое, мальчик. Купим-ка мы ему завтра воблы!
Я иду на пристань, покупаю целую рогожку воблы. Она стоит дешево, ею забиты все склады. Говорят, едят воблу только грузчики и пьяницы, хотя, как мне помнится, в Астрахани в годы войны за нее платили большие деньги.
На другой день в «Поплавке» на столиках появляется и мелко нарезанная янтарная вобла.
Воблой, сухариками и горохом Нерсесу Сумбатовичу удается наконец пригвоздить его к столику. Жизнь маклеров и биржевиков постепенно с улицы переходит в «Поплавок». Здесь совершаются большие и малые сделки, здесь покупают и продают иностранную валюту, меняют золото на боны, скупают большими партиями рельсы и лес, хлопок и рис, вино и рыбу. Здесь прохладно, здесь всегда холодное пиво. И заедки к нему!..
Но Нерсес Сумбатович все равно недоволен. Его пока не радуют барыши.
Вечером, когда в забитой людьми пивной не пройти к столикам, Нерсес Сумбатович, заряжая в своем закутке новую бочку пива, то добавляет в него ведро воды, то сыплет какой-то белый порошок для пены.
— А если с ним станет плохо? — спрашиваю я со страхом.
— Ни черта с ним не станет, мальчик, — говорит он, широко улыбаясь. — Ты лучше смотри и набирайся ума. В будущем все это тебе пригодится. Ведь захочешь сам стать хозяином, а? — Он весело напевает:
Я женился бы, к примеру,Я б нашел невесту-душку,Но не выдру и холеру,А пикантную толстушку…
Нерсес Сумбатович щиплет меня за щеку и говорит:
— А теперь иди домой, пора готовить уроки. Вот и Павлуша идет.
В «Поплавок» я прихожу до школы, потом после школы, а ухожу в семь вечера, когда приходит взрослый официант, длинноносый Павлуша: днем он работает в духане, а вечером подрабатывает в «Поплавке». Устаю я смертельно. Нет, это не пустяковая работа, как говорил Нерсес Сумбатович моей матери. Целый день я только и слышу его голос: «Принеси воды, Гарегин. Вынеси мусор. Вымой кружки. Подмети пол. Сходи за папиросами. Сбегай на базар».
Еле передвигая ноги, с гудящей головой, я возвращаюсь домой и сажусь за уроки. Но порою, не раскрывая учебника, я засыпаю за столом.
Глава пятая
Я УХОЖУ ИЗ «ПОПЛАВКА»
Около пяти часов дня Нерсес Сумбатович уезжает за пивом, и до его возвращения в «Поплавке» становится тихо и пустынно. Я вывешиваю на двери картонку с надписью «Пива нет» и начинаю уборку помещения.
В эти часы меня навещают наши мальчишки. Иногда мы в подвале даже готовим уроки, решаем трудные задачки. Все любят посидеть в прохладе, поболтать о том о сем. И все охотно помогают мне подмести пол, принести воду, полить тротуар перед подвалом. А я за это угощаю их пивом или лимонадом… за счет Нерсеса Сумбатовича, конечно.
Кой-кому я оказываю и посильную помощь.
— Вот достал редкую марку, «остров Мадагаскар», — по секрету шепчет мне Топорик, отведя в сторону, и вытаскивает из спичечной коробки марку с изображением гориллы. У него всегда все марки редкие! — Только дорого просят.
— Сколько?
— Сорок копеек. У меня только двадцать. — Топорик шмыгает носом и отводит глаза, — Потом такую не достанешь.
Я открываю кассу и протягиваю ему двадцать копеек. Он сует деньги в карман и умоляюще просит:
— Только молчок! Никому ни слова. Даже Виктору.
Про Виктора он, конечно, говорит между прочим, хорошо зная, что у меня нет от него секретов.
— Раз тебе нужны деньги, ты бы хоть продавал газеты, что ли, — говорю я. — Или папиросы.
— Папиросы мама не разрешает. Говорит — лучше ириски. А ириски мне почему-то стыдно. Может, продавать газеты? Но на них много не заработаешь.
— Все равно деньги! — нарочито грубо говорю я. — На твои редкие марки вполне хватит.
— Даже на кино останется и на мороженое, — хвастается Топорик.
А Виктор приходит задумчивый, зажав под мышкой журнал «Радио всем». Мы садимся за столик и начинаем разбирать очередную схему радиоприемника. Если раньше мы увлекались только детекторным, то в последнее время все чаще и чаще засиживаемся над схемами лампового.
— Тут есть хороший рефлексный приемник, — загадочно говорит Виктор, раскрывая журнал. — При одной лампе он может выполнить работу двух- и даже трехлампового приемника. Правда, здорово? — Он тяжело вздыхает. — Но схема сложная, приемник обойдется очень дорого.
— Нам бы что-нибудь подешевле, — стараясь не смотреть на него, говорю я, — подешевле, но не хуже.
