Он провел гостя в ту же большую комнату, что и в прошлый раз, и усадил в потертое кресло.
– Ну уж теперь-то вы от моего чайку не отделаетесь, – проскрипел Поморцев.
Андрей попытался что-то возразить, но краевед только замахал руками:
– Нет, нет и нет. Ничего не хочу слушать. Во-первых, после беспокойной ночи сам засну, если не приму в организм горяченького кипяточку. А во-вторых, хоть в кои-то веки надо проявить гостеприимство. Нечасто получается, знаете ли. Ходят ко мне главным образом по делу. Им не до общения. В лучшем случае деньги предлагают. На чаепития не склонишь. Дела, говорят. Знаю, вы, молодой человек, тоже не чаек гонять заглянули. Да вот только дело ваше особое, личное. Отчасти и для меня тоже. И я вам все объясню. Только прежде чаек заварю.
Поморцев исчез, отправившись, по-видимому, на кухню. Андрей погрузился в продавленное кресло, которое приятно обхватило его тело, как будто приняло в свои объятия. Он оглянулся по сторонам. Верхний свет в комнате был погашен. Она была освещена лишь стоявшим возле кресел торшером на одну лампочку, выхватывающим у темноты небольшой круг пространства в центре комнаты. Углы же и стены помещения были погружены в полумрак. Андрей внезапно почувствовал себя чудовищно усталым. Вздохнув, он откинулся головой на высокую и пухлую спинку кресла и прикрыл глаза.
Должно быть, он задремал. Его вернуло к действительности нежное позвякивание фарфора. Андрей вздрогнул и открыл глаза. Поморцев согнулся над журнальным столиком, составляя на него с подноса чашки с чаем, сахарницу и тарелочку с печеньем.
– Вот видите, вам тоже нужно взбодриться, – проскрипел он, глядя на Андрея.
– Пожалуй, вы правы, – кивнул тот, протягивая к столику руку. – Спасибо, Николай Сергеевич.
– Не зная вашего вкуса, принес сахар, – поймал его движение Поморцев. – Но позволю при этом дать вам совет: если у вас нет каких-то особых предубеждений, не кладите его. Только так вы сможете насладиться вкусом напитка.
Андрей с улыбкой кивнул и, убрав руку от сахарницы, взял со стола чашку. Чай был крепким и обладал необычным вкусом.
– Фруктовый? – показав глазами на чашку, спросил Андрей Поморцева. – Я не пойму, с чем он?
– Что вы, что вы, – почти испуганно замахал руками краевед,– отнюдь не фруктовый. Выдумали тоже. То уже не чай, а компот. Все эти новомодные новшества – сплошная химия. Нет, это обычный чай, настоящий, крупнолистовой. Единственно, что я сделал, так это позволил себе добавить в него немного душицы и мелиссы. Абсолютно натуральные продукты. Кстати, собраны были мною собственноручно прошедшим летом.
– Вкусно, – закивал Андрей.
По правде сказать, он не был большим ценителем тонизирующих напитков, но счел необходимым похвалить хозяина. Впрочем, чай действительно выполнил возложенную на него функцию: выпив его, Андрей почувствовал себя значительно бодрее.
– Еще чашечку? – предложил Поморцев.
– Нет, – отказался Андрей, – спасибо, Николай Сергеевич.
– Тогда о деле, – закивал Поморцев, мелкими глотками прихлебывая чай из своей чашки.
35.
– Кое-что я вам уже рассказал во время прошлого визита, – начал Поморцев, немного искоса, как-то по-птичьи, поглядывая на своего гостя. – Да только это не все. Тогда, признаться, я подумал, что вы просто любопытствуете насчет предков. Сейчас это стало модным. Люди выращивают генеалогические древа с азартом садоводов. Я, безусловно, не вижу в том греха. Но, честно сказать, и не питаю к тому больших симпатий. Исторический туризм, знаете ли. Не более того. Как человек, который опускается в батискафе к подножию кораллового рифа единственно для того, чтобы разглядеть экзотических рыб, не вызовет умиления у серьезного океанолога, так и эти старатели не привлекают к себе настоящего историка. А потому я рассказал вам только то, что – как бы это лучше выразиться? – нужно было для заполнения недостающих граф в родовой книге: родился, жил, умер.
Андрей дернулся в кресле, пытаясь что-то объяснить, еще раз убедить Поморцева в том, что его интерес к Прову носит отнюдь не отвлеченно культурологический характер, что он…
– Да, да, теперь я изменил свое мнение о вас, – жестом остановил уже готовые сорваться с губ Андрея объяснения краевед. – Я вижу, что вы действительно напуганы. А потому готов рассказать вам все, что знаю. Единственная просьба: не требуйте каких-то выводов и объяснений. История – наука прикладная, описательная, она не дает рецептов. Скажу более: те несуразности и странности, которые всплывают в деле, которым вы интересуетесь, вообще ставят под сомнение возможность каких бы то ни было логических выводов. Ранее, до вашего звонка прошлым вечером я не объединял в один ряд эти разрозненные исторические факты. Но теперь мне кажется, что они прочно связаны фигурой вашего предка. Как бы странно все это не показалось…
Андрей напряженно кивнул. Витиеватый стиль краеведа уже начинал его раздражать.
– Да, да, – хихикнул Поморцев, – я понимаю, что слишком злоупотребляю вашим терпением. Но, друг мой… Вы позволите мне называть вас так?
Андрей вновь нервно кивнул в знак согласия.
– Так вот, друг мой, – тут же продолжил краевед, – сказать по правде, я и сам не вполне знаю, как подступиться к этому делу. А для того чтобы привести мысли в порядок, нужно, друг мой, хорошо разбежаться словом, обкатать его туда и сюда, попробовать разные подходы, пока один из них не покажется вам истинным. Итак, я уже говорил вам, что вашего прапрапрапрадеда убили возле села Погорельцева четыре года спустя с того момента, когда он ударился в бега. Было это в тысяча восемьсот шестидесятом году. Но я нарочно опустил тогда одну детальку. Вас не заинтересовало, откуда я вообще так хорошо знаю историю Прова?
– Ну, вы здесь просто знаменитость, – начал Андрей, – ваши знания…
– Оставим комплименты, – перебил его Поморцев. – Любые знания всегда ограничены. История Прова действительно не совсем обычная, не рядовая, я бы сказал. Но, не занимаясь ею специально, вряд ли я был бы столь хорошо о ней осведомлен. Так вот, молодой человек, все дело в том, что эта история для меня, как я уже заметил ранее, отчасти личная. Ведь я сам из Погорельцева. Поморцевы жили там испокон веков. Не буду сейчас рассказывать, откуда взялась в окрестных лесах такая фамилия. Не об этом речь. Мы ведь говорим о Прове. Дня за два до того, как его труп обнаружили возле околицы села, пропал мой прапрадед, Аким Поморцев. Пропал да и пропал. Может, в прорубь провалился. А, может, просто замерз в лесу. А тут и Прова нашли. Но почему это был именно Пров? Напомню, он к тому времени уже четыре года был в бегах, жена его погибла, фотографий тогда не было и никого из бывших его односельчан из Митрошина на опознание не привозили. Да и не помогло бы никакое опознание. Ведь все лицо у трупа было изрублено топором – так, что и родная мать бы не узнала покойника.
– Должно быть, полиции были известны какие-то особые приметы? – предположил Андрей.
– Совершенно верно, – с готовностью ухватился за эту мысль Поморцев, – у полиции были приметы. И кроме какой-то там родинки на щеке, каковая совсем не пригодилась в силу того, что лица-то как такового и не осталось, примет было две: старинный перстень красного золота и отсутствие фаланги или двух на одном из мизинцев. Что касается перстня, то его более или менее точное описание предоставил полиции Леопольдов. Перстень, повторюсь, был старинный даже по тем уже временам. Не по чину, не по рангу однодворцу. Видать, Пров выиграл его у какого-то барина в те же карты. И проиграл Леопольдову в тот проклятый для себя день. На кон-то он его поставил, да перстень так врос в палец, что не снимался. И Леопольдов, когда оценивал ставку, внимательно его рассмотрел прямо на руке Киржакова. Договорились, что Пров, коли проиграет, потом скрутит его с пальца по нитке. Ну а позже про перстень просто-напросто забыли. Вот Леопольдов, когда заявлял на Прова розыск, перстень-то подробнейшим образом и описал. А что до мизинца, то твой предок лишился его еще в детстве – отхватил по рассеянности сам себе топором, когда колол дрова. Вот тебе и приметы. Все это отражено в документах. Я изучал их с максимальной дотошностью, имея в том свой личный интерес. Теперь собственно о деле, которое полиция тут же и закрыла. Ибо обе приметы были на месте: и перстень на пальце, и изуродованный мизинец. Это то, что, опять-таки, проходит по бумагам полицейского управления. И тут бы мы уже никогда и ничего больше не узнали, если бы, повторяю, во все это не оказалась впутана моя семья.
Поморцев перевел дух, отпил еще несколько глотков чаю и продолжил свой рассказ:
– Так вот, стало быть, о моей семье. У нас история этого происшествия передавалась из поколения в поколение. Потому что уж слишком большая была обида. Не простили ее Поморцевы. А как же можно было не обидеться, спрошу я вас? Да, приметы были на месте. Да только не все было так гладко, как представлено в официальном рапорте. Я уж молчу о том, что никто не удосужился измерить хотя бы рост найденного убиенным человека. А ведь данные Прова, хотя бы описательные, неточные все же были в распоряжении полиции. Но на них никто не обратил внимания перед вопиющим фактом наличия двух основных примет. Да только, как я уже сказал, с ними не все было гладко. Перстень, когда труп поднимали, соскользнул с пальца. Это притом, что покойный вовсе не выглядел изможденным. И даже если допустить, что Пров за время своих бегов отчасти похудел, то уж не настолько, чтобы впившийся до того в палец перстень теперь с легкостью соскакивал с руки. Впрочем, и одежка на трупе была явно не по размеру – велика, как с чужого плеча. Но и это еще не самое главное. Палец-то – нет, не тот, с перстнем, а изуродованный в детстве мизинец, – кровоточил. Как хочешь, так и понимай. И селяне то видели, не только наша семья. Требовали более внимательного расследования. Сказывали о пропаже Акима. Да только полицейские чины на то никакого внимания не обратили. Что ж, в полицию всегда шла служить одна дрянь. Рану на пальце землей присыпали, чтобы крови не было видно. Так и записали себе в отчет: мол, найден беглый злодей. А в деталях, что не сходились, никто разбираться не стал. Кому был нужен Аким? А Прова они искали. И даже уже не с тем, чтобы вернуть его барину. Леопольдов давно о том деле забыл и никакого давления на полицию не оказывал. Да в том была беда, что за четыре года бегов Прова подозревали в ряде убийств, учиненных в округе. Так что власти за ним охотились с особым рвением. И очень удачно, можно сказать, поймали.
