Стайл засмеялся. – Тогда вы не столкуетесь с вашим патроном, Мак-Грегор, ведь он только что внушал нам именно это.
– Вот что, Мак-Грегор, – Хэмбер взялся за пальто и с помощью Стайла надел его. – Ваши претензии совершенно неосновательны. Никто не станет возражать, если англичане выживут русских из Ирана. По правде говоря, если этого не сделаете вы, англичане, то придется сделать это за вас нам, американцам. Напрасно вы сетуете на эту корреспонденцию и напрасно отрекаетесь от своих взглядов.
– Но это вовсе не мои взгляды!
Хэмбер не слушал его. – К тому же для Америки лучше всего освещать это дело именно так. И, кстати, как, по-вашему, попали эти корреспонденции в Америку?
– Не знаю. Да это и не важно.
– Нет, очень важно. Они были посланы в Лондон с вашей английской дипломатической почтой, Мак-Грегор. Это одно из благодеяний, которые Мелби оказывает нам, корреспондентам. Он отправляет наши депеши в Лондон, а оттуда их передают по телеграфу. Поэтому ваши претензии совершенно не обоснованы. Если вы, англичане, хотите, чтобы ваши интересы правильно освещались в Америке, предоставьте это нам, американцам, потому что мы-то знаем, как это надо делать. Вам кажется, будто мы поступаем неосторожно. Но подождите! Когда ваша игра с Россией пойдет в открытую, вам самим станет ясно, что это было вовсе не так безрассудно. Мы завоюем для вас американское общественное мнение, и государственный департамент сумеет во-время оказать вам неограниченную поддержку.
– Рассуждая принципиально, – заговорил Джексон Стайл, – никто не должен мешать нам, Мак-Грегор. Разве вы не понимаете, что в конечном счете решать все эти проблемы будет наш народ. Следовательно, народ должен получать точную информацию. Америка – демократическая страна, а главнейшая опора демократии – это свободная печать, а свободная печать – это значит осведомленная печать, и мы не можем скрывать информацию, которая необходима для правильного понимания обстановки. Вы рассматриваете этот случай с точки зрения этики, мы – по крайней мере я – с точки зрения принципа. Было бы неправильно, если бы мы скрывали информацию, в которой нуждается американский народ, независимо от того, как мы ее получили.
Так как спорить по такому запутанному вопросу не было смысла, Мак-Грегор выслушал дальнейшие доводы Стайла, храня безучастное молчание. Расценив это каменное безмолвие как несносное упрямство, Хэмбер и Стайл наконец оставили Мак-Грегора, предварительно отпустив несколько колкостей по поводу его странного поведения в этом вопросе – поведения, которое явно не вязалось с позицией Эссекса, поведения, которое они считали противоречивым и путаным и которое поэтому могло послужить причиной любых превратных толкований с их стороны.
Мак-Грегор признал, что Хэмбер и Стайл, пожалуй, правы. Он еще следил из окна, как они выходили из ворот посольства, когда в комнате появилась Кэтрин. Она молча стояла возле него, пока он не увидел ее и не ответил на ее ироническое приветствие.
– Вы обличали их в искажении ваших мыслей? – с улыбкой спросила она.
Он кивнул.
– Ну, и что же они на это сказали?
– Что я сам виноват.
Она расхохоталась ему в лицо. – А разве это не так?
Мак-Грегору было не до смеха. – Нет. По-моему, нет.
– Может быть, это моя вина, ведь я вас не предостерегла, – сказала она.
Мак-Грегор был склонен согласиться с ней – и все-таки промолчал.
– А как прошла конференция? – спросила она спокойно и с очаровательной улыбкой.
– Хорошо.
– Задавали они вопросы вам, как эксперту?
– Да, несколько вопросов о реформах и о нефти.
– О каких реформах?
– В Иранском Азербайджане.
– А-а… И, вероятно, мы возражаем против них?
– Именно об этом меня и спрашивали.
– А что вы ответили?
– Ничего. Эссекс сказал, что мы возражаем против методов проведения этих реформ.
– Ведь там было восстание или революция?
– Да, но, вероятно, дело не обошлось без русских. Возможно, что и все реформы проводятся по их инициативе. Впрочем, я не знаю.
– Так вы не согласны с этими реформами?
– Этого я не сказал бы, – осторожно ответил он. – Просто у меня нет твердого мнения на этот счет.
– А что они хотели знать о нефти? – настойчиво допытывалась Кэтрин.
– Один из них заявил, что единственное, что нас интересует в Иране, – это наши нефтяные концессии.
– В этом, вероятно, есть доля истины, – сказала она. – А ваше мнение?
– Да, но это не должно быть единственной причиной нашего интереса к Ирану.
– Не должно быть, но разве это не так сейчас?
– Я и сам хотел бы знать, так это или не так.
– Да, у вас, действительно, недоумевающий вид, – сказала она. – Я и сама недоумеваю. Чего же, наконец, хочет Эссекс: только ли избавиться от русских, или укрепить наше влияние в Иране, или просто удержать наши теперешние позиции там?
– Всего понемногу, – сказал он.
– И в этом состоит теперь английская политика в Иране?
– Как будто бы так.
– И вам не нравится, что Эссекс будет проводить свою линию?
На это Мак-Грегор не ответил. Она нащупала подлинную причину его раздражения. Ему хотелось бы поговорить с кем-нибудь, просто чтобы выяснить все для самого себя, он знал, что это не единственный его мотив для разговора с Кэтрин Клайв. С ней он всегда был излишне болтлив, потому что она любой разговор делала разумным, непринужденным, слегка насмешливым – таким, как надо. Но он не доверял ей. Ему казалось, что, подружившись с Эссексом, она перешла другой лагерь. Он даже не отдавал себе в том, что это за лагерь. Он знал только, что это лагерь Эссекса – Эссекса лично, или Эссекса в связи с Ираном, или Эссекса как главы миссии. Он едва сдерживал свое раздражение и чувствовал какой-то подвох в иронических шутках Кэтрин.
– Вы искали Эссекса? – спросил он ее.
– Нет, – коротко ответила она, и эта недомолвка была похожа на вызов.
Мак-Грегор смотрел, как зажигались над Кремлем красные звезды – зрелище, которое он уже привык ожидать. Он подумал, что Кэтрин, вероятно, видела Эссекса. Она стояла, заложив руки за спину, явно никуда не торопилась, и его молчание ее не смущало.
– Вы уже покончили с работой? – спросил он.
– Нет еще, – сказала она со вздохом. – Мне кажется, я засиделась в Москве. Я провожу половину своего времени бесцельно, без всякого дела, блуждая из одной комнаты посольства в другую, и работаю не слишком много. Я не могу целыми днями сидеть за письменным столом: это мне начинает надоедать. – Она не проявляла огорчения по этому поводу и говорила так, как будто все это было для нее несущественно.
– А я думал, что на сегодня вы уже все кончили, – сказал он.
– Я было кончила, но Кларк-Керр прислал с Балкан Майкла Кэртиса, и все, что ему требуется, конечно, сверхспешно. Ему бы проще было отправиться в Лондон и получить все материалы там.
– А что ему требуется?
– Сведения о некоторых болгарах и путаннейшие доклады нашей разведки о Венгрии. Все это напрасная трата времени.
– Да? – сказал он вежливо, не желая углубляться в этот вопрос.
– Конечно, напрасная, – сказала Кэтрин. – Они, видите ли, занимаются расширением правительств балканских стран за счет включения некоторых политиканов, которые нам нравятся, но я не верю, чтобы русские или те, кто сейчас у власти в этих странах, вдруг согласились передать свою власть обратно негодяям, которые правили там раньше. Это было бы просто глупо.
– Вероятно, во всех странах происходит одно и то же, – сказал Мак-Грегор.
– Вы поработаете немножко в нашем посольстве и тогда убедитесь, что это именно так. Хотя в ряде случаев новые люди, повидимому, не лучше старых, – едко добавила она. – Так что выбирать, собственно, не из кого. Это в точности, как в вашем Иране. И на Балканах есть сторонники реформ, но кто они такие? Никогда не знаешь наверняка, откуда исходит реформа – от самого народа или от русских. Правда, я не вижу в этом большой разницы, если перемены действительно происходят. Разве вас, например, волнует то, что в вашем Азербайджане реформы, может быть, проводятся по инициативе русских?
Он и сам задавал себе этот вопрос и никогда не находил на него ответа. Наполовину этот ответ состоял в том, что ему не хотелось бы видеть посторонних в Иране; отчасти же он верил, что азербайджанцы и сами могли бы провести у себя реформы, но настоящего ответа так и не было.
– Было бы лучше всего, – сказал он, – если б Иран обходился совсем без иностранцев.
– Пока в Иране есть нефть, – сказала она, – до тех пор там всегда будут иностранные влияния, так что вам остается только выбирать лучшее.
Он подумал, что Кэтрин, может быть, права, но это ему не нравилось, и он промолчал.
– Я пришла спросить вас о профессоре Онегине, – сказала она.
– Вы разыскали его?
– Вы уверены, что он профессор? – спросила она.
– Да, вполне уверен.
