«Это не имело отношения к его роману с Ванессой,[133] о котором все говорили, скорее было наблюдением писателя о том, что Свифт любил посиживать в тавернах и слушать разговоры возничих и кучеров. Так же и Стивен Крейн[134] часами сидел в салунах в Бауэри, очарованный ритмом и темпом обычной разговорной речи, и это позволило мне осознать интуитивное взаимопонимание Макса и авторов его времени и его собственной страны», – говорил Брукс.
Лишь горстка людей сможет понять писательскую точку зрения, говорил Перкинс, в то время как «настоящий творец всегда твердо стоит на своем желании сделать книгу такой, какой хочет», и это желание никогда не должно пресекаться редакторами или еще кем-то посторонним. Это понимание позволяло Максу выстраивать планы целых романов, которым затем следовали его авторы, или предлагать им во время работы над книгой придерживаться определенной формы, что уже не раз доказывало свою эффективность и приносило успех. Между тем он заявлял, что «единственными по-настоящему важными вещами являются верность, честность и мужество» и что он уверен: «родиться талантливым» – значит пройти лишь половину пути к тому, чтобы стать «великим, и не только в плане техники, писателем».
И несмотря на то что «креативным» писателем ему стать не удалось, Перкинс вплотную приблизился к тому, чтобы быть по-настоящему креативным редактором.
Для Брукса же одной из самых интересных вещей в Максе была его «вечная война с самим собой, которая в конце концов сделала его “добычей печали”». Это был почти мучительный отказ «быть самим собой», который на самом деле означал отказ давать «добровольное согласие на собственное существование».
Тем летом Макс и Том провели вместе пять или шесть вечеров. Город очаровывал Вулфа, и если он не работал, то ничто не приносило ему большей радости, чем прогулки с редактором. Во время таких походов Вулф, казалось, может вдохнуть все пейзажи городских кварталов, все их звуки и запахи. И Перкинс подмечал, каким внимательным наблюдателем был Томас Вулф – как Свифт или Стивен Крейн.
«Он часто бывал в барах и не менее сотни барменов называл своими друзьями, – говорил Макс, – но это все было не ради выпивки. Ему нравились живые, эмоциональные разговоры людей за барной стойкой, немного или окончательно теряющих контроль над своей речью и говорящих на языке самой жизни».
Во время прогулок с Максом Том чаще всего говорил о том, что напишет следующим. Подсознательно он всегда знал, что сказать, но часто смущался, потому что не представлял, как это выразить. Когда же Вулф замолкал и бремя ответственности за беседу ложилось на плечи Перкинса, он придумывал идеи для книг или просто болтал, сочиняя ни с чем не связанные истории, единственной целью которых было привлечь внимание Тома.
Несколько лет спустя Макс сказал Уильяму Б. Уисдому, большому поклоннику творчества Вулфа, что во время одной из таких прогулок он признался Тому, что «всегда подумывал о великой истории некоего мальчика, который никогда не видел отца, потому что тот ушел, когда мальчик еще был младенцем, или даже раньше, став, так сказать, солдатом удачи. И вот теперь, в попытках разыскать отца, мальчик попадает в приключения, что превращает этот роман в авантюрный, а затем он сталкивается со своим отцом в какой-то совершенно нелепой ситуации. Я лениво бросил, что такая история могла бы быть написана одним из публикуемых нами “сказочников”».
Но Том отнесся к этой идее со всей серьезностью, а затем проронил:
– Думаю, я мог бы использовать эту идею, Макс. Перкинс был озадачен, ведь это была идея довольно поверхностной истории о путешествиях, лежащая куда ниже уровня его таланта. Он даже слегка обеспокоился, оттого что Вулф решил за нее взяться, пока не узнал правду, лежащую в основе этого желания: «Том и сам в каком-то смысле искал отца, поэтому был обречен писать именно на эту тему». Смерть отца Вулфа в 1922 году пришлась на тот момент, когда Том получал диплом магистра искусств в Гарварде, и она оказалась такой травмирующей, что писатель выплеснул все это на сотню страниц в подробностях, выйдя за рамки своей привычной схемы. И на ближайшие четыре года эта тема стала основной для его творчества. Вулф работал над утвержденными страницами «Взгляни на дом свой, ангел», но в книге еще оставалось несколько пассажей, которым требовалось серьезное хирургическое вмешательство. Он обнаружил, что постоянно дополняет книгу в тех местах, откуда был вырезан материал. Теперь они казались ему кровоточащими ранами, которые срочно требовалось зашить. Если он и шел наперекор советам своего редактора, то совершенно не нарочно.
«Я просто не в состоянии разумно выбрать что-то из того, что у меня осталось», – пояснял он Джону Холлу Уилоку. «Иногда мне кажется, что попытка привести эту книгу в форму напоминает попытку надеть корсет на слона, – написал он своим редакторам, извиняясь за то, что причинил им столько хлопот. – Следующая книга будет не больше верблюда!»
До конца августа 1929 года, а именно 29 числа, уже все успели прочитать финальную утвержденную версию.
Как только работа была закончена, жизнь низвергла на Вулфа еще одну проблему. Летом 1929 года он впервые решился обсудить с Перкинсом свои взаимоотношения с замужней женщиной – известным театральным дизайнером, работавшим в Neighborhood Playhouse, Элин Бернштайн.
В течение нескольких лет в будущем Максу предстояло прочитать о ней тысячи слов, потому что Том превратил ее в одну из своих вымышленных героинь – Эстер Джек. Элин Бернштайн было сорок два, а Томасу Вулфу – двадцать четыре, когда они познакомились на палубе лайнера S. S. Olympic в 1925 году. Она была миниатюрной энергичной еврейкой с румяным, свежим и добродушным лицом. Первое, что Том подумал о ней, – «симпатичная женщина» средних лет, погрязшая в холодном браке. Во время их романа Элин Бернштайн всячески поддерживала Вулфа в его попытках стать драматургом и найти продюсера, а затем вдохновила на создание его первого романа. Теперь же он понял, что «невероятно ценил, но больше не любил [ее] в современном смысле слова». А она все так же была отчаянно в него влюблена.
Тому был нужен совет, поэтому он откровенно поведал Перкинсу о почти что четырех нежных и в то же время мучительных годах, проведенных с женщиной, которая годилась ему в матери. Макс считал, что это за пределами его юрисдикции как редактора, поэтому всячески избегал подобных разговоров. В конце концов он сказал, что не представляет, «как могут развиваться эти отношения, а так как она намного старше, то они, определенно, так или иначе должны были подойти к финалу». Это было наибольшее вмешательство, какое он мог себе позволить. Вскоре после этого Вулф прислал ему текст посвящения для книги «Взгляни на дом свой, ангел». Оно начиналось со слов «Посвящается Э. Б.», а далее шесть строк о будущем расставании, взятом из стихотворения Джона Донна «Прощание. Об имени моем на оконном стекле».[135] Его персональное прощание в первой книге, посвященной Элин Бернштайн, относилось к их прошлому, но не к будущему.
«Эта книга была написана благодаря ей и посвящается ей. Я встретил ее в тот момент, когда моя жизнь была пустынной и я почти утратил веру в себя. Она подарила мне дружбу, физическое и духовное облегчение и любовь – такую, какой я никогда не знал прежде. Поэтому надеюсь, что мои читатели сочтут хотя бы часть этой книги достойной этой женщины».
Мадлен Бойд снова поблагодарила Макса за все, что он сделал для Вулфа, и сказала, что Том очень хотел посвятить первую книгу именно ему, «но его друг, Элин Бернштайн, которая и прислала его к нам, имела на это первостепенное право. Поэтому я сказала ему, что вы не будете против дождаться второй книги. Я говорю вам об этом, потому что хочу, чтобы вы знали, насколько он вам благодарен и что он понимает, как сильно обязан вашей доброте, терпению и пониманию».
Вулф принял еще одно последнее предложение Перкинса по поводу того, что нужно вырезать из вступления все ссылки на помощь редактора в работе над книгой, а затем отправился на родину, в Эшвилл, чтобы подготовить земляков к выходу книги «Взгляни на дом свой, ангел».
«Это была замечательная поездка, – написал он Максу на почтовой открытке. – Городок переполнен добротой и хорошими пожеланиями и с нетерпением ждет книгу. Моя семья знает, о чем она, и, мне кажется, очень ею довольна, хотя и немного опасается».
«Я не знаю другой книги, над которой была бы проделана такая обширная редакторская работа. А Макс считал, что все, что он сделал, не выходило за рамки его профессиональных обязанностей», – сказал Джон Холл Уилок по поводу книги «Взгляни на дом свой, ангел». В течение всего времени работы над рукописью Вулф неустанно выражал признательность, он давал высокую оценку литературному анализу Перкинса, принимал все его предложения с достоинством. Вулф верил в свое произведение, но доверял мнению редактора.
