– Нет, я в это не верю.
Стриж с сомнением покачал головой.
– А у меня нет вашего оптимизма… Но не будем спорить. Отдайте мне пистолет, Джу. А то чего доброго – вернется наш дорогой друг Септимус. Как вы думаете, он на этот раз ограничится устройством завалов?
– Вы сами ничем не лучше.
Стриж развел руками:
– Вы правы, леди, я только другое, иллирианское, издание того же самого. Но для вас я выгодно отличаюсь от Хиллориана – я никогда не пытался вас убить.
– Вы – подлец.
– Был бы совсем подлец – отобрал бы у вас ствол сейчас же, другим способом – без дебатов. А теперь выбирайте: или вы мне верите хотя бы на йоту, и тогда попробуем вместе найти выход, или – стреляйте. Давайте, убейте меня. Закройте глаза поплотнее, представьте себе воздушный шарик – и вперед.
Белочка попятилась, сжимая твердую ребристую рукоять. Пристрелить иллирианца – не самый плохой выход. Если он лжет. А если говорит правду? “Я не могу убить человека. Я не хочу видеть, как он упадет, перестанет двигаться, дышать. Это мое проклятье, мой дар мешает мне стрелять. И он знает про это. Он знает все, у него все просчитано наперед. И на каждую тонкую полуправду – полновесная ложь.” Джу почувствовала, как слезы досады наворачиваются на глаза. В носу защипало, горячие шустрые капли часто потекли на щеки. “Разум и Пространство – мне не от кого ждать ни помощи, ни совета. Дирк ушел. Проповедник чаще безумен, чем наоборот. Мюф, бедный мой, маленький, мертвый мой друг…”
– Решайтесь, леди…
– Оставьте меня в покое.
– Вы стреляете?
– Нет.
– Примите мои поздравления – вы оказались на высоте. Теперь отдайте мне пистолет… Вот так.
Стриж прибрал оружие и внимательно посмотрел на сострадалистку. Скулы каленусийки заострились, ореховые глаза подчеркнула тень. “Пространство, прости мне эти проклятые игры. Так надо. Надо найти Хиллориана и любой ценой узнать правду. Иначе мы все погибнем, сами на зная за что – эта девушка, и полусумасшедший старик, и я сам. Нас сдадут не глядя, как мелочь – мелкие, стертые монетки, которые даже не поднимают, уронив в грязь.” Дезет, не торопясь, подошел к Фалиану.
– Вы живы, господин проповедник?
– Ы…
– Вопрос был риторический. Живы и ваш паралич вот-вот пройдет. Мои глубочайшие извинения за инцидент. От вас извинений не жду – ни черта их не дождешься. Собственно, они мне и не нужны. Ваше желание убить меня более чем объяснимо, учитывая кое-какие обстоятельства. А теперь мое предложение – вы не пытаетесь прикончить меня до тех пор, пока мы не разберемся с Хиллорианом и не уйдем из опасной зоны. Как только леди окажется в безопасности – я весь к вашим услугам. Мы можем устроить разборку до первой крови, до второй или до смертоубийства одной из сторон – по вашему усмотрению. А до той поры принимаем обязательства не вредить друг другу. Как вам такая диспозиция?
– Порази тебя чума, негодяй.
– Как это понимать – вы отказываетесь?
– Конечно, я согласен.
– Отменно. Вам помочь, господин проповедник?…
Иеремия поднялся сам, проигнорировав помощь сардара.
– …ну, как хотите. Раз все стороны пришли к соглашению, не будем терять времени – пришла пора по-ново расставить фишки в деле Септимуса Хиллориана.
Перед тем, как начать роковую охоту, Стриж отыскал среди груды вещей аптечку Белочки, извлек оттуда квадратный кусок пластыря и тщательно заклеил рваную куртку. Сквозняк тоннеля ворвался в тупик, облетел углы, разметал по полу грязную поземку истерзанного белого пуха.
Глава XIV
Охота, или “Смелее, Септимус”
Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+21”
Хиллориан собрал вещи, отыскал в бункере получше сохранившиеся продукты, уложил рюкзак, расстелил на полу кусок брезента и принялся за чистку пистолета, аккуратно раскладывая на ткани детали. Солнечный свет снопом врывался в распахнутую дверь, оставляя на полу ярко освещенный треугольник. Светило повисло в зените, потоки тепла низвергались в долину, Воронка в пику им дышала прохладой. Аномалия притихла как сонное животное – ночной монстр, мирно спящий в полуденной тени.
Септимус с ностальгией припомнил Аналитика, тот любил ерничать, поглаживая на коленях знаменитый кротовый плед: “мальчики мои, осознав цель, предваряйте действие размышлением. Но размышлений этих не затягивайте. Раз засомневавшийся да не расхлебает потом дерьма”.
Полковник, в этот миг живая иллюстрация правоты Старика, отложил в сторону промасленную тряпку. Интересно, что творит сейчас запертый в тесноте колодца Стриж? Мечется, бесцельно бросаясь от стены к стене? Ждет помощи, до конца цепляясь за ускользающую нить надежды – spes? На мгновение Хиллориану захотелось вернуться – вновь проползти горизонтальным лазом, отыскать вход в колодец, вытащить иллирианца, предложить честный мир и, была не была – сказать ему правду. Он поймет правильно, наверняка должен понять. Инструкции Аналитика не запрещали подобного оборота – яростно возражала сама природа Хиллориана. Доверчивость – опасна, раскрывшийся – обречен.
Контейнер лежал неподалеку, на полу, у самой двери, его грани блестели под косыми лучами солнца. Полковник закончил собирать пистолет, отправил на место последнюю деталь, убрал оружие. Что там сказал Аналитик – не открывать ящика Пандоры?
Он поднял куртку, встряхнул ее, освобождаясь от терракотовой пыли, не торопясь оделся, одернул мешковатый капюшон за спиной, переложил пистолет в карман. Ящик не отпускал.
Хиллориан вновь поневоле припомнил бескровные губы и улыбку Аналитика. “Слушайся реликтового критерия, который дураки называют совестью.” Отличный совет – но только не тогда, когда совесть молчит или шепчет на посторонние темы. Ошеломленный успехом полковник подвел итоги, результат обескураживал: “Я получил приз в скачке и теперь не знаю, как мне с ним поступить”.
Хиллориан выбрался из бункера, оперся о скалу, зачем-то глупо заглянул в Воронку – в десяти метрах ниже весело желтел карниз следующего яруса, но дна как будто бы не было совсем.
Возможно, стоит попросту забыть о завещании Аналитика, отринув предсмертную волю сумасшедшего псионика. Мало ли что сболтнула эта умирающая груда плоти? Внутренний голос насмешливо укорял: “В душе ты уверен – он был прав”. Септимус вздохнул.
Еще не поздно, еще можно вернуться в Порт-Калинус блудным сыном, явиться в Пирамиду, отдать ему штуку… Полковник коротко, но весьма энергично ругнулся про себя. Отдать Фантому ключ – все равно растечься грязью перед Департаментом.
“Нельзя помышлять о сдаче, будь я проклят – нельзя. Держись, Септимус.”
Контейнер блестел ребристыми боками. “Я должен уничтожить это, не открывая.” Легче подумать, чем сделать – полковник готов был сам смеяться над собой: вот чудо – рука не поднимается. “Я не могу метнуть в пропасть такую вещь, это все равно, что отгонять бездомного пьянчугу, швыряя в него бриллиантами.”
Хиллориан прислонился прямой спиной к разогретому солнцем камню, запрокинув голову, посмотрел вверх. Южный горизонт привычно насупился свинцовой мглой. Над самим кратером пустые небеса, наоборот, отдавали кобальтовой синевой. “Как странно – в Аномалии совсем нет птиц.” Над бездонной ямой Оркуса не только не парили орлы, там не было даже мух.
“Хотя мухи – что, мухи это только мухи, а не птицы,” – с тоскливой непоследовательностью подумал полковник. “Какой холеры я сам-то мухой вьюсь вокруг да около. Сейчас открою контейнер, да посмотрю, и дело с концом. Закрою, сделаю все, как было, а потом решу, куда мне податься с этим Ящиком Пандоры. Смелее!”.
Решившись, наблюдатель действовал точно и аккуратно. Он поднял ящик, тщательно осмотрел его. Чуть пониже одной из граней черным порезом тянулась полузабитая пылью тончайшая трещинка. Септимус поискал в карманах – не нашел ничего подходящего, и ухватил крышку пальцами. Она подалась с трудом, медленно отошла, скрипнула и громко хлопнула, открываясь.
– Вот ты какой, ключ неизвестности…
Потрясенный до глубины души полковник долго смотрел в ящик, не отрываясь. Смотрел еще и еще, словно не умея насытиться зрелищем.
Внутри стального Ящика Пандоры, среди правильных, аккуратных тусклых граней, на небольшой квадратике дна, там, где пристало покоиться судьбе мира, там, где должен был обнаружиться ключ к судьбе самого Хиллориана, там не лежало…
…ничего!
Хиллориан, убедившись, что это не галлюцинация, отшвырнул коробку – бесполезная железка с обиженным звоном покатилась по камням.
– Смерть Разума! Нет, только не это!
Чрево Воронки ответило глумливым хохотом эха.
Тень мертвого Аналитика ехидно безмолвствовала, ничуть не потревоженная проклятьем в пустоте и холоде небытия.
– Аналитик, ты ошибся во всем!
“Мертвые не ошибаются.” Мысль словно бы пришла извне. Септимус Хиллориан дрожащими пальцами нащупал в кармане прощальную кассету Старика, извлек черный квадратик; вытащил из сумки бесполезный, безнадежно мертвый уником, попав со второго раза, втолкнул квадратик в щель. О чудо! Машинка слабо, неуверенно, но заработала. По экрану поползли ленивые строчки. Полковнику на секунду показалось, что он вновь слышит хрипловатый, протяжный голос:
