Нужно выбить все эти драмы у него из головы.
Он чувствует себя ответственным за мать, за сестру, за все эти счета, которые нужно оплачивать. Зажат в новой жизни, в которой ровным счетом ничего не понимает. И потерял ориентир, его компас сбился.
У него остался единственный ориентир: она, Зоэ.
И она почувствовала себя сильной, мощной — как компас, который всегда показывает на север.
Она посмотрела на пакет «Шокобарокко», потрясла, и оттуда выпала последняя шоколадка. Она взяла ее, поднесла ко рту, остановилась, подозвала Дю Геклена и протянула шоколадку ему.
— Держи, тебе-то наплевать, толстей сколько влезет… И прыщей у тебя не будет… А ведь правда, у собак никогда не бывает прыщей.
Ни прыщей у них не бывает, ни возлюбленных, которые ужас как огорчают. Собаки рады одной-единственной шоколадке. Они облизываются и виляют хвостом. Только вот у Дю Геклена нет хвоста. Никогда не знаешь, когда он действительно доволен. Ну или нужно угадывать по глазам.
Зоэ вскочила и со всех ног побежала к матери, спросить, можно ли Гаэтану приехать к ним на Рождество.
Ифигения сидела на кухне, держа на коленях выходную сумочку — красивую сумочку, искусственная кожа под крокодила, застежка под «Гермес». Нужно быть зорким как сокол, чтобы углядеть, что кожа искусственная. Волосы у нее были настолько обычного цвета, что Зоэ не сразу ее узнала. Мало того что волосы не переливались всеми цветами, они еще были аккуратно приглажены и висели, обрамляя лицо, подобно убору античной вдовы.
Она рассказывала Жозефине о своей встрече с доктором-подологом и очень возмущалась:
— Если человек ищет работу, разве это повод, чтобы обращаться с ним как со скотиной, мадам Кортес? Вот вы как думаете?
— Нет, конечно… Вы абсолютно правы, Ифигения. Очень важно сохранять собственное достоинство.
— Пф! Достоинство! До чего старомодное слово!
— Ну отчего же? Нужно вновь ввести его в обиход… Вы не позволили, чтобы о вас вытерли ноги, и это прекрасно.
— Дорого стоит это ваше достоинство! Как пить дать он меня не возьмет. Я, может, и шибко упрямая, но он такие вопросы задавал! У меня не было другого выхода, кроме как сказать, что это не его дело.
Обе женщины замолкли. Ифигения теребила застежку сумки из ненастоящего крокодила, а Жозефина кусала губы, пытаясь выработать стратегию спасения Ифигении. Из радиоточки на кухне неслись звуки джаза, и Зоэ узнала трубу Чета Бейкера. Она навострила уши, чтобы услышать название песни и проверить, не ошиблась ли она, но тут голос Ифигении перекрыл дикторский текст:
— Что будем делать, мадам Кортес?
— Вас же вроде никто не гонит из привратницкой? Пока есть время…
— Я носом чую неприятности… Надо найти трюк, чтобы они не могли меня выставить.
— У меня, кажется, есть идея.
— Говорите же, мадам Кортес, я слушаю.
— Можно составить петицию… петицию, которую все подпишут, с требованием оставить вас на работе… И если вдруг управдому придет идея вас прогнать… В конце концов, все решает собрание владельцев дома.
— Это хорошая идея, мадам Кортес. Очень хорошая! А вы составите мне эту петицию?
— Да, и всех обойду, чтобы подписать. Вы в хороших отношениях с жильцами, Ифигения?
— Да. Только Бассоньериха меня ненавидела, но с тех пор…
Она издала сдавленный хрип, имитирующий предсмертный стон мадемуазель де Бассоньер, зарезанной на помойке в их доме[27].
— С тех пор как она усопла, я больше ни с кем не ссорюсь.
— Ну и отлично! Мы составим петицию, и если вас станут выгонять, потрясем ею где надо, и управдом уймется.
— Ну вы сила, мадам Кортес!
— Спасибо, Ифигения. Просто мне не хочется вас терять. Вы замечательная консьержка!
Зоэ подумала, что Ифигения сейчас расплачется. Ее глаза заблестели от слез, но она взяла себя в руки, насупила черные брови и ответила:
— Вы меня растрогали, мадам Кортес. Никто никогда мне не говорил, что я хорошо делаю свою работу. Люди со мной очень любезны, но никто никогда меня не хвалит. Они считают, что это в порядке вещей… Ни тебе «Спасибо, Ифигения!», ни «Вы молодчина!». Никогда не заметят: «О, лестница сияет как хрусталь! Вы волшебница!» Ничего подобного! Словно им абсолютно все едино, выкладываюсь я или нет.
— Ладно, Ифигения! Не берите в голову! Оставят вам вашу привратницкую, обещаю.
Ифигения шмыгнула носом и постаралась успокоиться. Чтобы унять чувства, она протрубила губами отбой — коронный звук ненастроенной трубы — и, глядя Жозефине прямо в глаза, спросила:
— Вот скажите мне, мадам Кортес… Есть одна штука, мне непонятная. Когда дело касается других, вы бьетесь, как раненый лев, а когда речь о вас, любому позволяете садиться себе на шею и ездить верхом…
— О! Серьезно?
— Ну конечно! Вы не умеете защищаться…
— Может, просто со стороны виднее. Про других всегда все ясно. Сразу видно, что нужно сделать, чтобы помочь, а вот как помочь себе — непонятно…
— Вы, конечно, правы… Только вот отчего так получается?
— Я не знаю…
— Вы считаете, что у людей недостаточно уважения к себе? Что они не считают себя достаточно важными?
— Может, и так, Ифигения… Мне всегда кажется, что люди умные, а я глупая. И всегда так было.
— Вы когда займетесь этой петицией, мадам Кортес?
— Сейчас вот пройдут праздники, а там, если управдом пойдет в атаку, мы предпримем контрнаступление.
Ифигения кивнула и встала, застегивая пальто и сумочку из ненастоящего крокодила, зажатую под мышкой.
— Боюсь, мне вас за целую жизнь не отблагодарить за все, что вы для меня делаете.
Когда Ифигения ушла, Зоэ уселась напротив матери и заявила, что у нее тоже есть проблема.
Жозефина вздохнула и потерла крылья носа.
— Ты устала, мам?
— Нет… Надеюсь, мне удастся выполнить обещание, данное Ифигении…
— А Гортензия-то где?
— Пошла слоняться по Парижу в поисках идеи…
— Для харродских витрин?
— Ну да…
— Ага… Так какая у тебя проблема, детка?
— Гаэтан… Он несчастен, его мать не в своем уме… — Зоэ глубоко вдохнула и на выдохе выпалила: — А можно он приедет к нам на каникулы?
— На Рождество? К нам? Но это невозможно! Здесь будут Гортензия, Гэри, Ширли…
— Рождество он проведет с семьей, но мне хотелось бы, чтобы он приехал после… У нас же большая квартира, всем места хватит.
Жозефина внимательно посмотрела на дочь.
— Ты уверена, что ему хочется возвращаться в наш дом? После того, что здесь произошло? Вы об этом говорили?
— Нет, — растерянно ответила Зоэ.
— Не думаю, что из этого выйдет что-то путное…
— Но, мам, в таком случае он сюда больше никогда не придет!
— Может, и так…
— Но это невозможно! Где же мы тогда увидимся?
— Я даже не знаю… Мне правда сейчас не до этого.
— Ну нет! — завопила Зоэ, топнув ногой. — Я хочу, чтобы он приехал! Ты готова тратить свое время на Ифигению, вникаешь в ее проблемы и ищешь решения, а до меня тебе дела нет! Я все же твоя дочь, я поважнее Ифигении!
Жозефина повернулась к дочери. Щеки пылают, поза боевая, пятнадцать лет, метр семьдесят, грудь растет, ноги растут, и вот уже в ней проснулась женщина. «Моя дочь заявляет о своем праве иметь любовника! Помогите, люди добрые! В пятнадцать лет я краснела, поглядывая украдкой на долговязого простофилю по имени Патрик, и когда наши взгляды случайно встречались, сердце у меня колотилось и буквально выпрыгивало из груди. Если бы он захотел поцеловать меня, я бы упала в обморок, а когда мы случайно касались друг друга, я тихо млела».
Она протянула руку к Зоэ и сказала:
— Ладно. Начнем все сначала, я тебя готова выслушать…
Зоэ рассказала обо всех несчастьях Гаэтана. Каждую фразу для пущего драматического эффекта она завершала ударом кулака по ляжкам, словно ставя жирную точку.
— А если он приедет, где он будет спать?
— Ну как где… В моей комнате.
— Ты хочешь сказать, в твоей кровати?
Зоэ, покраснев, кивнула. Прядь волос упала ей на глаза, видок у нее был диковатый, непримиримый.
— Нет, Зоэ, нет. Тебе пятнадцать, ты не можешь спать с мальчиком.
— Но, мам, все девочки у нас в классе…
— Если так делают все девочки, это вовсе не значит, что и ты должна так делать. Нет, и речи быть не может!
— Но, мама!
— Сказано — нет, Зоэ, и хватит об этом… Тебе еще рано, пойми раз и навсегда.
— Но это смешно! В пятнадцать лет я не имею права, а в шестнадцать, значит, уже буду иметь?
— Я вовсе не сказала, что в шестнадцать лет ты будешь иметь право…
— Ну ты и отсталая, мам!
— Дорогая, скажи честно, ты действительно хочешь переспать с мальчиком в таком возрасте?
Зоэ отвернулась и ничего не ответила.
— Зоэ, посмотри мне в глаза и скажи, что до безумия хочешь переспать с ним… Это серьезное заявление. Это не то, что зубы почистить или джинсы новые купить.
